На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Охота и рыбалка

25 419 подписчиков

Свежие комментарии

  • Виктор Симанович
    это не из разряда доступной для обычного рыболоваРейтинг самых вку...
  • Яков
    О самой охоте ничего своего, только слова переставляете местами, делая текст ещё хуже. А "Королевский выстрел", чтоб ...Вальдшнеп на мушк...
  • Астон Мартин
    интересноВинтовка Bergara ...

Мясо

Пролог

Когда-то давно, в том самом счастливом детстве, где за тебя всё решает мама, мне удалось проснуться раньше всех и убежать из дома. Я натянул смешную рыжую цигейковую шубу, в которой, по детскому своему разумению, я должен был казаться всем окружающим похожим на маленького мишку; нахлобучил шапку с неудобными резинками; залез в чёрные валенки с чёрными же резиновыми калошами, и, забыв про рукавицы, выскочил на жуткий мороз. Открытием для меня стало то, что руки — по непонятным причинам — прилипают к железной ручке калитки, а когда их отрываешь, то ладони горят огнём, не таким как от печки или свечки, а другим — колючим, холодным… Может быть, обожжённый и обиженный, я не стал бы испытывать судьбу, если бы не Солнце. Тогда оно пленило меня, и я пошёл к нему, как околдованный.

Облизнув землю первыми лучами, солнце зажгло снежные искры. Эти искры так чудно и непонятно сверкали, струились и прыгали, что мне непременно хотелось подобрать хоть одну из них и, сунув её в карман или за пазуху, немедленно принести домой. Я шагнул в сугроб и провалился. Ужас охватил меня. Холодные иголки втыкались в руки, лицо — я плакал, а слёзы тёплые в моих глазах, предательски кусали холодом щёки. Я задыхался холодом, не видя ничего кроме белой пыли; дыша ею, я неосознанно терял тепло своего тела. Тогда я, — ребёнок, — не зная ничего о жизни и смерти, впервые понял, как легко можно умереть. Меня спасли руки мамы, вырвав из холодного плена сугроба, но я не забыл тот холодный огонь…

После закрытия охоты

Стою на самой вершине холма, передо мной фантастическая картина: солнце, разорвав первыми лучами небосклон, зажгло миллиарды серебряных огней, они слепят и манят, они поют тихую песню холода, они так заманчиво близки и так доступны, они готовы принадлежать тебе, но взамен они хотят ерунду — тепло твоей жизни.

Охота

Сам себе я казался крутым героем — у меня всё есть: добрые лыжи, подбитые мехом; отличное ружье; за спиной рюкзак, в нем сухой армейский паек, два ножа, спички, термос с чаем, чудо коврик, фонарь, видеокамера, фотоаппарат, спутниковый телефон, навигатор; на ногах сапоги (с термочулками — верх современных технологий фирмы «baffin»); на голове шлем-маска; в карманах: шоколад «Марс», дальномер и вразнобой запас патронов. Одним словом — Бетмен.

Экскурс. Первая встреча

Шёл в лог без всякой надежды на успех, лицензия «на реву» заканчивалась сегодня, а я со своим электронным манком так никого и не подманил. С неба сыпал снег — сильный, с дождём. В нарушение всяких правил я насиловал манок: включал в беспорядке то голос самки, то самца и даже подранка, но всё — так, походя, как бы развлечения ради.

Вот последний поворот, там выход из лога к траншее, где летом лоси, изнывая от жары, «купались»; уверено выхожу за раскидистую ель, в высокие жёлтые заросли травы и не верю своим глазам: шикарный лось с рогами на шесть отростков, не поднимая головы, прёт прямо на меня. Волнения не было. Всё происходящее воспринимал как закон: есть лицензия — её надо закрыть, и вот — стогранитный шанс. Присаживаюсь в траву, снимаю предохранитель и начинваю счёт. Любой охотник в моей ситуации, думаю я, будет поступать именно так. Нас разделяет метров сто.

Раз — это шаг, шаг — это метр. Слышу лося, как он тяжело ступает, как трещит под его копытом валежник, чувствую его запах. Он — рядом. 87, 90, 99, — счёт закончен: 100. Встаю и понимаю, что считал слишком быстро и больше того — лось меня учуял, развернулся. Зверь уходит, но между нами метров сорок, с такого расстояния я обязан попадать. Выстрел. Лось приседает, он ступил в сухой ручей и разом просел, — моя пуля попадает ему прямо в развилку рогов, левую половину роговых ветвей срывает, как ветром пух с одуванчика. В этот момент я дрогнул, непроизвольно задраю ствол, с гладкого — кладу картечь непростительно выше. Всё…

Ходил по следу, сколько позволял чернотроп, на следующий день привёл на место егеря с собаками, но, честно, я знал всё ещё после выстрела: он ушёл, мой гранитный шанс, а вместе с ним и мои двадцать тысяч целковых, отданных за лицензию.

Экскурс. Злой Карлсон

Этого человека я увидел именно в этот день. Было раннее утро. В полутьме охотники суетились у своих «Буранов»: таскали рюкзаки, лыжи, какие-то пакеты, — грузили всё это в снегоходные сани, для простоты называемые корытом. А он натягивал на себя грязный маскхалат, когда-то белого цвета, и широко, но холодно улыбался. Не знаю почему, но в мозгу у меня сразу возникла ассоциация с мультяшным Карлсоном, но жёсткие черты лица и какой-то надменный поверхностный взгляд делали из него Злого Карлсона. Его называли Василичем, в бригаде он был лидером, всем давал «дельные» советы, пытался шутить, но чаще, выпучив глаза, с театральной паузой произносил:

— Ну, ты чё?! Совсем отмороженный?!

Провинившийся охотник, как правило, хлопал глазками и, нелепо разводя руками, отвечал:

— Хорош, Василич, сейчас поправим.

На тот момент я уже знал, что в этой бригаде осенью был выстрел в человека. Пострадал Юрка — молодой парень, сын егеря. Конечно, была милиция, стрелявший сознался. Оформили несчастный случай и со словами: «Слава богу, все живы», — отпустили охотников по домам. Но я там не был и стрелявшего в лицо не знал, а спрашивать было неудобно, вот и занялся гадалками на тему: «Кто бы это мог быть?»

Охота

Итак, я стою на лыжах, упакованный, весь «в фарше», и осматриваю окрестности через видеокамеру, камера кратная (не хуже бинокля). Погода так себе: минус под двадцатку, лёгкий ветер, позёмка. Через видоискатель вижу непорядок: за рекой, на склоне, в ряду мелких сосёнок — шевеление. Навожу камеру в режиме ожидания. Мама дорогая — лось! Приближаю… кровник! Рогов нет вполовину. Камеру кидаю на грудь, забыв записать исторический момент (потом сто раз пожалею…) Отковыриваю дальномер. Дальность не берёт, значит больше тысячи метров. Начинаю подползать на лыжах со склона.

Лось стоит как вкопанный, моментами мне кажется, что ошибся. Снова достаю видеокамеру, и… разочарование — камера сдохла, пишет на дисплее: «в мороз я не снимаю». В сухом остатке дальномер. Наконец дальномер взял 980 метров. Всуе вспоминаю про фотоаппарат, понимаю: не его дистанция, бросил мысль о съёмке, сосредоточился на стрельбе. Впереди яма, пройдя её, поневоле выйдешь на открытое место, звук скрипящего снега обязательно выдаст. Так и случилось. Вырвавшись из ямы, вижу, что лось озаботился: поднял голову и шевелит ушами. Ложусь на снег. Сползаю обратно, снимаю рюкзак, с большим трудом отстёгиваю лыжи, матерюсь на собственную тупость: говорили мне мужики сменить крепления на лыжах на резинки, так нет — оставил ремень с застёжкой как на брюках, вот и расплата — на морозе ремень пристыл, кожа как камень, короче провозился.

Когда снова выбераюсь наверх, лось уже сместился выше по склону. На дальномере 467 метров до цели. Стрелять нельзя. Для моего ружья дальность двести метров — норма, триста — нужно иметь навык, четыреста-пятьсот — рискованный выстрел. Но реально мне не подойти ни на метр, вычислит кровник. Беру рюкзак, кладу как бруствер. В голову лезет всякая ерунда про снайперов. Мысленно цепляюсь за главное: траектория пули и ветер. Долго смотрю на ориентиры, чтобы понять ветер, по чуйке получается: ветер порывами и, в основном, в спину. Прикладываюсь к прикладу, целюсь… долго, забираю в вверх, но бросаю ружье, ясно понимая: «с моей комбинашки не попасть». В тот же миг приходит жадная и подленькая мыслишка: «осенью я отдал за лицензию двадцатку, ничего не взял, нынче на зиму отдал двадцатку и снова что ли с носом? Нет уж, кровник! На пределе, но я тебя возьму!» Целю до рези в глазах. Выстрел меня оглушает и повергает в недоумение одновременно. Я чётко видел, что пуля прошла выше, но лось даже ухом не повёл, как жрал чё-то там, так и продолжает жрать. В недоумении скатываюсь в яму. «Что произошло?

Ну ладно не попал, это возможно, но почему он не убежал и даже ухом не повёл? Выстрела не услышал? Да, наверное, это возможно. Стрелял из ямы, звук в худшем случае, пошёл выше, в лучшем — просто эхом отскочил от всех сторон ямы и остался громким только для меня, потом ветер порывом мог снести звук», — так это или не так, но я получаю второй шанс. Семь лет своей жизни я отдал артиллерии и прекрасно понимаю, как важна пристрелка. Шанс пристреляться по зверю уникален и для охотника просто редкость, но я получил этот шанс. Всё учесть нельзя, но многое — можно.

Жду ветра. Беру ниже. Выстрел. Лось приседает на передние ноги и как-то неловко падает на бок. Видя всё это, я ошалеваю, думаю, что совершил чудо, что этот выстрел войдёт в историю как «золотой», что обрету неувядаемую славу равную разве что Вильгельму Теллю. Радостное ликование и собственные амбиции заставляют меня выскочить из ямы и, едва нацепив лыжи и закинув за спину рюкзак, я лечу с горы к реке, за которой лежит мой трофей…

Экскурс. Вторая встреча

Я расставлял номера. Пятнадцать охотников, все в лёгком подпитии, лихие, весёлые, одеты по-городскому (то есть кто во что), возглавляемые своим лидером — Василичем — Злым Карлсоном, оцепили весь лес. Морозяка давил под двадцать пять. Шансов у лосей нет, обрезали след — они в круге. Внутри меня буря, мне жаль лосиков, кажется, что так нельзя: сдаваться пьяным — это жестоко и несправедливо. Сам стою на последнем номере, за перелеском этот неприятный колючий человек — Василич.

Странная тревога и даже страх гложет меня изнутри. Гоню свои дурные ощущения, заменяя их мыслям об этой охоте, и для себя неожиданно решаю — стрелять не буду, разве, что пугану… Загон идёт своим чередом. В рации слышу привет от загонщиков: «На тебя идут, Саня». Без радости снимаю предохранитель, кладу ствол на развал веток подмёрзшей сосенки. Первым выходит мой однорогий — кровник!

Я аж рот открыл. Лось замер, мне показалось, мы узнали друг друга. И, не поверите, он попросил меня взглядом: «не стреляй». Через секунду на поляну выскочило два телка. Единственный путь к спасению для них лежал через мой номер — с горки к реке. Не удержавшись на слабых ещё ногах, они повались на задницы и, как человечьи дети на санках, по буранному следу полетели в распадок к реке.

Что я мог сделать? Я не стрелял. Сам лось ушёл обратно в загон. В тот день все остались живы, а я, слушая шипящие издёвки Василича, объяснять никому ничего не собирался…

Из дневника

Возвращался в избушку, когда солнце, собрав лучи в ореол, известный как Гало, собиралось мигрировать на другую сторону планеты. Длинные тени сосен принялись чудить, возбуждая фантазию впечатлительного человека, вроде меня, всякого рода кажущейся чертовщиной. Несмотря на усталость, я живо реагировал на игру теней и так увлёкся, что когда увидел свежий след медведя в русле сухого ручья, просто хмыкнул, мол: «не впечатляет». Через пять метров наткнулся на лежащую поперёк тропинки сосну. Бодро собравшись её преодолеть и уже вцепившись в толстые ветки руками, вдруг увидел свежую кучу экскрементов прямо на стволе, в месте, куда собрался забросить ногу. Первая мысль: «хорошо, не вляпался». Вторая: «вот это куча так куча, и кто её навалил?» Аккуратно отломив веточку, принялся тыкать её в кал, изучая состав отхода. Кучка была как желе, и в этом желе хорошо просматривались семечки каких-то ягод.

С неожиданным вдохновением истого натуралиста теребил субстанцию, разглядывая как желе тянулось тонкой соплёй за прутиком; задирал его вверх, отводил в сторону, смотрел, как лопалась эта сопля, как куча обретала прежнюю форму… Налетел лёгкий ветерок, и я явственно ощутил резкий запах медведя. Мишка пахнет удивительно, ни с чем не спутать. В голове за доли секунды пронеслись все рассказы егеря о сложностях летней жизни потапычей, михалычей или, как там ещё называют, косолапых? Лето было жарким, пожары давили буромейстеров со всех сторон, короче — жрать им было небогато.

Вот они и переключились на деревенских коров, да лосиков, а ежели под горячую когтистую лапу человечишко подвернётся, ну, значит, так тому и быть — жрать ведь что-то надо. «Ну, вот и подвернулся человечишко», — невольно всплакнул я по своей судьбине горько. Но особо долго плакать не пришлось: непроизвольно шагнув назад, наступил на сухую ветку, она хлопнула по ушам громким треском. И за ёлкой, на этот треск откликнулся перепуганный не меньше моего мишка. Он так рявкнул, что у меня волосы под шапкой дыбом встали, и я превратился в панка. Думаете, я сорвал с плеча ружье и стрельнул?

Ничуть не бывало, я заорал громче медведя. У бедняги, очевидно от моего рёва, не просто шерсть дыбом встала, но и подшёрсток, и волосы в носу. Это я, конечно вообразил, потому как я вообще мишку не видел, он за ёлкой чего-то промышлял, и разглядывать его у меня возможности не было. На той скорости, с которой я бежал, предметы окружающего мира как-то плохо распознавались: они сначала смазанные были, а потом вообще слились в один коричнево-зелёный фон. Остановился не от усталости, а от того, что задохнулся от встречного ветра. Стою, смотрю по сторонам и понимаю, что нахожусь в месте, которое не просто не узнаю, но даже и не подозреваю, где это может быть. Сел на пенёк, задумался. Посмотрел на часы: «Да ерунда, не больше пяти минут драпал, значит, далеко убежать не успел».

Глянул на солнце, прикинул, где-то место старта, откуда я прибыл, и, дрожа от волнения всем своим могучим телом, потихоньку пошёл обратно. Первые метров сто успокаивался, вторые сто форсировал бесконечный валежник, который в обычных условиях, да ещё в гору, стоило бы труда и времени одолеть. Но дальше… дальше просто замер в недоумении. В глубоком логу, вповалку, словно противотанковые ежи, лежали толстые стволы сосен, в разные стороны торчали ветки, сплетённые с кустами дикой малины и шиповника, превратив этот участок леса в непроходимый укрепрайон, штурмовать который не решился бы даже Суворов.

«Нет, я точно здесь не был», — решил я и понял, что иду не туда. Но… а это что? В середине тутошнего лесного безобразия на одной из веток болтался чужеродный предмет, пригляделся: «черт, это кусок до боли знакомой по цвету ткани». Принялся лихорадочно осматривать себя и вдруг обнаружил отсутствие заднего накладного кармана на штанах. «Значит, я здесь все-таки был!» Долго стоял в нерешительности: «Как быть? И что делать?» Терзали меня эти два вечно-беспокойных вопроса, но затем всё-таки развернулся и решил обходить лог по бесконечному валежнику. Через полчаса, обессиленный и выжатый как лимон, буквально вывалился на тропу, по которой шёл до встречи с мишкой. В лесу стало совсем грустно. Солнце уходило стремительно, скатываясь за гору. Я достал дальномер, выбрал самую высокую сосну на горе, с которой улепётывал, и замерил дистанцию — 840 метров. Да, мировой рекорд побит — восемьсот метров за пять минут по пересечённой местности… это туда-обратно, полчаса мучений и страданий, и это с горы. До избушки добрался уже затемно. Ночевал один; слушал, как бьётся в печке огонь, шуршат мыши, и не мог понять: какого черта я побежал?!

После закрытия охоты

До ручья было недалеко, может метров пятьсот, но я не спешил проходить через лес — упивался им. Сегодня почувствовал весну. Это сложно объяснить, но в воздухе появился новый запах. Весна начинается с этого запаха. В морозном трескучем воздухе, борясь и теряясь, рождается пьянящий аромат весны. Это потом замечаешь приметы желанного времени. Нависшие снеговые шапки на елях приобретают оплавленные края, невесть откуда появляются наледи на склонах открытых солнцу холмов. Птицы выдают чумовые трели, совсем ненужные в царстве морозов и вьюг. Да, всё ещё изменится, выпадет ещё новый снег, февральские метели сожмут радостные песни птиц в холодные тиски буранов, но это всё равно будет напрасно: весна уже родилась. И с каждым солнечным днём будет проникать в тёплые тела лесных жителей, вселяя надежду и веру в силу тёплого ветра, звонкие звуки ручьёв и в желание любви для продолжения лесной жизни

 

Охота

Чёрная точка туши лося, казалось, не подавала признаков жизни, я больше и больше уверял себя в успехе дела, но стоило скатиться к самой реке и вступить в плотные заросли ивняка, как всё изменилось. Лось поднялся, и, тряхнув головой, как делает это боксёр после нокдауна, медленно двинулся от меня в гору. Для прицельного выстрела нужно было выбраться из ивняка на чистое. Я заспешил, задёргался и прилип к этому ивняку, как муха к липкой ленте. Видя, что время уходит, стащил ружье с плеча и, целясь в немыслимо неудобной для стрельбы позе, нажал на спуск. Как и следовало ожидать — промах. Ругаясь на лося самыми экзотическими словами, типа: да лопни твоя непожаренная печень, да отвались у тебя хвост вместе с пупком, да зацепись ты своим поломанным рогом за корявую сосну и повисни болтая ногами в воздухе, — я, наконец, вылез из ивняка. Осмотр места падения лося несколько озадачил: высечка была, но какая-то странная. Клок шерсти будто выпал комом из одного места, но крови нет. Пройдя по следу, заметил странную штуку: зверь поджимал переднюю правую ногу, — это чётко видно на ровном месте, где проходил буран. Сомнений не было: лось шёл на трёх ногах. Радости в этом открытии мало. Я прекрасно знал, как долго и быстро может идти такой подранок, оставалась надежда на то, что зверь доберётся до опушки леса и заляжет, потом с такой лёжки ему уже не встать. Но о подобных перспективах скорбной судьбы своей знали и лоси, я сам видел однажды, как гонит лосиха подраненного телка, не давая ему лечь, толкая носом при любой остановке. Без собак такого подранка не взять, это просто нереально.

С этими мыслями дошёл до опушки леса. След был чётким и ровным, лось шёл твердо, без особых остановок, но… что это? На самой кромке леса характер следа изменился: подранок тут явно топтался, то есть отстаивался, не ложился. Это уже что-то, на такой стоянке его можно подловить!

Экскурс. Выстрел

Во хмелю, Андрей Сергеевич, — местный егерь, — был откровенен. Так откровенен, как бывают откровенны только русские люди. Говорил он простым и ясным языком, без эпитетов и прилагательных, но от рассказов его на душе не веселело. Из трёх сыновей среднего схоронил, когда тому ещё не было и восьми. Сахарный диабет первого типа. Пока довезли до районной больницы, пока ждали врача, добиравшегося из-за какого-то застолья, парнишка впал в кому и через два дня умер, скорее всего, по врачебной ошибке. Старший заболел тем же диабетом когда ему было двенадцать, каждый день по три укола, и так на всю жизнь, и постоянная мысль о потерянном брате, о повторении судьбы. Но страшнее всего угроза, нависшая над младшим — Юрочкой. В любую минуту он может повторить судьбу старших братьев, и важно не допустить до смерти, как Сашу, и не хотелось бы судьбы Ванечки. Десять лет этих мыслей — тяжкий груз. А тут ещё это…

Не хотел егерь брать сына в лес, хотя Юрику в этом году семнадцать исполнилось, но старались его родители подальше от охоты держать, мал ещё. Но Юрка настоял. Загон был простенький. Парнишка эти места, рядом с деревней, знал с раннего детства. Вот и пошли вместе. Отец — слева, сын — справа, а уж когда подняли кабанов, сошлись вместе. Кабаны из загона вышли, номера их зевнули, и тут, надо же так: сдуру, спьяну или просто от тупости своей, — один из номеров вскинул карабин и выстрелил. Пуля свистнула рядом с егерем и развернула Юрку, как детский волчок. Шмотки плоти вперемешку с кусками одежды разлетелись в разные стороны.

— Батя, как это? — только и смог сказать Юрка и упал без сознания.

Юрке повезло: пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов. Кровь остановили. Парня донесли до дома, оттуда — в больницу. На следующий день у Андрея Сергеевича умерла пожилая мама, Юркина бабушка. Её последние слова уже порядком хмельной егерь открыл нам после долгого молчания.

— Зачем ты сынок, с дурными людьми на охоту ходишь?

Из дневника

Мы шли по-лёгкому: только ружья и немного еды. Вообще-то слово «шли» не подходит: неслись, бежали вприпрыжку, — что угодно, только не шли. Егерь совершал обычный обход и милостиво взял меня с собой. Обход — это вкруговую километров тридцать по лесу. Засветло вышли из избушки и к вечеру пришли, весело, бодренько высоко поднимая коленки. С нами, для радости и спокойствия, бежали две молодые лайки — годовалая сука и трёхлетний кобелёк. Собаки зверя ещё не видали, и Андрей Сергеевич сильно надеялся, что нынешний сезон для них станет «рабочим».

— Им надо зверя показать, пойдут никуда не дёрнутся, — говорил егерь.

— Показать — это в смысле убить и дать понюхать? — наивно спросил я.

— Э, убийца, у тебя лицензия «на реву», а с собаками это другое, так что не смей мне тут палить в зверя, подманишь — тогда стреляй, а с собаками — нельзя.

— Ну, а как же они зверя увидят?

— Не твои заботы, увидят.

Первые километров семь я шёл вполне успешно, не отставая от егеря, и даже однажды успешно сбил зазевавшегося рябка. Ближе к десятому километру нашей прогулки запросил привал, на привале поймал себя на мысли, что ноги мои, не приученные к долгой ходьбе, подозрительно загудели. Примерно на полпути, просто пожалел, что пошёл, и упросил егеря убавить темп. После обеда сил добавилось, но надолго меня не хватило: километра на три-четыре. Взмолившись о своей судьбе, предложил идти «своим темпом», наслаждаясь природой. Но и «своим темпом» скоро выбился из сил и уже серьёзно пожалел, что пошёл. Тогда чтобы дать себе отдых, стал хитрить: остановлюсь с умным видом у какого-нибудь кустика и давай спрашивать Андрей Сергеевича, что, мол, за растение такое, и как его называют? Сначала он терпеливо объяснял, потом стал отнекиваться, мол: «не знаю, что пристал?».

Но у травы с хитрым названием белладонна он вдруг сам остановился и увлечённо принялся рассказывать о целебных свойствах. Только вот беда, я его не слушал, я смотрел на то, как собаки увидев зверя, принялись по нему «работать», в цирке на такое билеты продают.

 

По лесной дороге чинно шёл лось. Его сопровождали две собаки. Одна — спереди, другая — сзади. Лось, высоко задрав голову, аккуратно и грациозно ставил ноги, собаки то ли пародировали походку лося, то ли пытались ей подражать, но так же, задрав морды, важно вышагивали, невозмутимо переставляя лапы.

Мой провожатый, прервав лекцию о назначении целебных трав, нервно икнул и изрёк в стиле древнего оракула:

— Конец света, егерь стал ботаником, а охотничьи собаки — цирковыми болонками!

Глядя на эту картину, я покатился со смеху, а процессия меж тем скрылась за поворотом.

До избушки шёл в бодром настроении, такое шоу удалось посмотреть! А вот Андрей Сергеевич выглядел глубоко озадаченным и, когда вернулись собаки, он стал задавать им странные вопросы:

— Вы куда его под конвоем вели? В туалет или на прогулку? Морды, вы ментовские!

Природу этих вопросов я узнал позже: оказалось собак купили в собачьем питомнике при областном МВД.

Охота

Наша смертельная игра с лосем затянулась. Зверь держал дистанцию метров в триста, нигде не выходя на чистое. Я шёл по следу, периодически находя места, где он отстаивался. Встану я. Стоит и он. Отдыхает. Иду я. Идёт и он. Тяжело, не спеша, ступает, но уверено не даёт к себе приблизиться. В паре мест на деревьях с остатками шерсти я находил и капли крови, но на следе крови не было. Преследуя лося уже более трёх часов, терялся в догадках: «Что же у него за рана такая? Куда я ему попал?»

Между тем, в азарте погони, я серьёзно удалялся от избушки и вообще от человеческого жилья. Глядя на навигатор, понимал, что лось тянет в сторону железнодорожного полотна, в дальний угол охотничьего хозяйства, и хотя до самой «железки» оставалось по прямой километров восемнадцать — это была тревожная тенденция.

Время неумолимо двигалось вперёд. Точку возврата прошёл час назад, то есть, если даже сейчас развернусь и оставлю погоню, то к избушке приду к полуночи. Но как же подранок? Бросить погоню? А ведь лось рядом. Переход в двести метров — и он мой! Силы его не бесконечны, он должен устать, он ранен, я возьму его… Так, или примерно так, размышляя, я двигался вдоль лосиного следа. Наконец, наступил момент, когда игрушки закончились. Я понял, что сил идти ни вперёд, ни назад больше нет. Меня ждёт ночёвка в зимнем лесу. Само по себе это не страшно, да — не очень комфортно, но если температура до двадцати, то элементарный костёр — решение проблемы: да, поспать не получится, но силы восстановить можно. Это если до двадцати. Звёздное небо и белый диск луны говорили, что двадцаткой тут и не пахнет. Нащупал спутниковый телефон. Звонок другу. По координатам навигатора он дал прогноз погоды для этого района: ночь обещала быть неприятной — до минус тридцати пяти. Не скажу, что много ночевал в зимнем лесу, но кое-какой опыт имелся, однако тридцать пять — это не шутка… Не сходя со следа, забрался на вершину холма и начал готовиться. Первое правило — укрытие из снега. Нет смысла рассказывать, почему из снега. Хотите в мороз строить из песка или дерева — флаг вам в руки.

Достал длинный нож, и, быстро сняв верхний слой снега, докопался до земли. Яма небольшая, но вполне по росту, если вдоль. Дальше дело трудней пошло: снежные кирпичи, как пишут в научно-популярной литературе, — не получались, стенка рассыпалась, а выложить крышу — это просто фантазёром надо быть. Снова звонок другу. Через инет нашли подсказку. На вертикальные, кое-как возведённые, стены, положил лыжи и ветки ели, полил из термоса стыки — получилось роскошно. Закидал крышу снегом и заполз в снежный лаз. Фонарь заработал, и от него внутри моего снежного дома стало даже тепло. Подложил коврик-седушку, — вообще просто шикарно. Рюкзаком закрыл вход. Распаковал пакет с сухпаем. Как отставник Советской армии докладываю: в Российской армии служить можно, все есть: еда, молоко, витамины, сухой спирт, даже подставка для подогрева продуктов и инструкция прилагается. Поставил греть в алюминиевой кружке чай из термоса. Всё хорошо, но возник один — как говорят в парижах — «проблематик»: начали замерзать ноги и макушка. Разулся. Хвалёные «baffin» с термочулками — мокрые. Чулки сырые, в сапоге — вода, двойные носки — насквозь. Шлем-маска оттаяла и тоже оказалась хоть выжимай.

«Теперь понятно, почему немцев под Москвой кончили», — обречённо подумал я. Очередной звонок другу, снова инет и снова подсказки. Согласно полученным инструкциям развожу костёр в двух метрах от входа в берлогу. Жду пока прогорит, и над углями сушу чулки и шапку. Час ушёл. Потом очередь дошла до носков. Устал, глаза слипаются. Зато при деле. Всё сухое засовываю в штаны, на ногах только чуни (ну, эти… термочулки). Наконец можно расслабиться. Но через двадцать минут понимаю: «нет в жизни счастья». Места, где касаюсь снега, даже через одежду просто тянут из меня тепло. Пример: рука от локтя до плеча прикасалась к стене снежного дома, в результате на этом месте — корка льда и холод. Снова вылезаю, рублю ножом ветки ёлок, выстилаю пол и стены. Время — два ночи, одной таблетки сухого спирта хватает минут на пятнадцать горения, но тепла она даёт столько, что мне даже жарко, поэтому, нагрев дом, спирт зря не жгу, греюсь от фонаря. В пайке четыре таблетки сухого спирта, но осенью мы слопали один из пайков, а спирт так и остался в рюкзаке — повезло. Поэтому таблеток восемь, запас солидный. Казалось бы, всё преодолел, ловко и грациозно, но… НЕТ!!!

Я оказался один в замкнутом пространстве, и в своём бездействии был беззащитен. Каких только мыслей и кошмаров не натерпелся за эту ночь. Меня спас спутниковый телефон, я звонил всем подряд, будил людей, некоторых отвлекал от работы. Это уберегло, пожалуй даже спасло. Сейчас понимаю — психологически я был не готов, не физически — нет, и не практически, а именно психологически, подвела психика! Интересный факт: друзей просил выйти в социальные сети, на форумы, и посмотреть, что пишут мои фрэнды. Я думал о людях, которых знаю только виртуально, в моём больном от усталости и холода мозгу они давали мне советы, я ощущал их тепло.

Ещё жене спасибо, когда она сонная и, как мне казалась, тёплая, отвечала: «Да» (не скажу чего), — мне хотелось жить. Ещё много думал о лосе. О подранке, и эти мысли очень болезненно били по нервам. Во-первых: ненавидел себя за выстрел, за эту погоню, за боль которую причинил зверю. Во-вторых: клял себя за то, что пожадничал, ведь можно было действовать по-другому.

Экскурс. Кто стрелял

Я узнал, кто стрелял, и узнал, что его, этого Злого Карлсона так и не наказали, он откупился. Тогда, после выстрела, он стоял на коленях, просил его не сдавать — шкура! А Юрка так и будет мучиться от боли к каждой перемене погоды, и его бабушка ещё могла бы жить. Ну почему так?..

Из дневника

Андрей Сергеевич посетил меня в избушке, и не просто посетил. С ним приехала моя ЖЕНА. ЧУДО — мы будем встречать Новый год вместе! Только Я и ОНА в тайге, наверное, я этого не заслужил…

Охота

Я и ОН. Мы оба подранки. У меня нет ничего из великих средств дарованных цивилизацией. Мои фото-видео причиндалы за ненадобностью остались в снежном доме, там же телефон, пустой термос и маленький нож. Батарейки в навигаторе ещё дышат, но это иллюзия спасения, скоро и им настанет закономерный финал. Мой кровник рядом, нас разделяет метров сто. За ночь он так и не лёг, спал стоя, если спал. Я периодически вижу его тень то среди елей, то среди берёз. С утра даже стрелял! Конечно, не попал. У меня остался три нарезных и ещё три дробовых (крупная картечь) патрона. Наконец мы добрались до железной дороги. Он не может взобраться на насыпь — катится вниз. Стою опершись на последнюю (крайнюю) берёзу. Между нами метров тридцать. Стреляю. Мимо. Картечью, мимо (как так, сам не знаю). Перезаряжаюсь. ОН, спотыкаясь, идёт на последний штурм насыпи. Вижу куда попал ему день назад. Прямо в переднюю лопатку и, скорее всего, переломал там все кости, а он с этой раной и болью упорно уходил от меня. Стреляю пулей. 30-06 — это приговор. Металл рвёт его шею. Вижу, как кровь вырывается фонтаном из горла. Гора мускул рушится и, низверженная тяжёлым ударом, оседает в канаву, обрамлённую мелким кустарником. Иду к НЕМУ. ОН ещё жив. Достаю тяжёлый и длинный нож. Сажусь рядом. Он смотрит мне в глаза. В глазах ни страха, ни печали, полное безразличие и презрение ко мне. Я вижу, как подрагивает жилка на его шее. Надо добивать… не могу поднять руку. Минута, другая… Решился.

Эпилог

Я плакал, слёзы тёплые в моих глазах предательски кусали холодом щёки. Я задыхался холодом, не видя ничего кроме белой пыли, дыша ею, осознанно теряя часть своей жизни, упорно шёл за чужой. Так устроен мир: кто-то, кого-то должен есть. Когда мы режем на кухне колбаску — мы не льём слёз о несчастной свинке. А я за добытое мясо не просто слёзы, часть себя растратил, и понял кто я и кто ОН — дикий зверь. И как он прожил свою дикую, вольную жизнь, и как я живу свою, человеческую… Опытный охотник не тот, кто стреляет метко или животных добывает много — это не доблесть, не высшая добродетель. Доблесть — уважать тех, кто тебя кормит ценой своей жизни. И если уж свела судьба на лесной дороге со зверем, — оставь свои страсти, добывай его без злой боли и не ради дешёвой славы.

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх