Птичья мать

У художника Басыгина заболела собака. Это случилось перед самым открытием сезона летней охоты. Пришлось, подавляя в себе досаду, идти на охоту одному — без верного своего помощника.

Рассвет застал художника далеко за го­родом, среди озер и болот. Гасли послед­ние звезды, постепенно бледнело небо, а на востоке широким пламенем разго­ралась заря. Вода, неподвижная в это утро, была похожа на расплавленный металл. Охотник, разыскивая дичь, с трудом про­бирался сквозь чащу прибрежных расте­ний, перепрыгивая с кочки на кочку, иног­да срывался с них и увязал в липкой гря­зи. В воздухе со свистом проносились ут­ки. Кругом гулко раздавались одиночные и дуплетные выстрелы, вызывая досаду у художника. Казалось, что другим охот­никам везет больше, чем ему. От такой ревнивой мысли он нервничал, излишне горячился. Из обычного равновесия выво­дило еще и то, что он отвык ходить на охоту без собаки. Ему было не по себе, как будто у него отняли правую руку. Он тоже подбрасывал к плечу бескурковку Зауэра, грохотом оглашая окрестность, но дичь только взвивалась выше и ускоря­ла свой полет. Эхо долго звучало в ушах упреком. Изредка та или другая птица падала, но трудно было найти ее в камы­шовых зарослях. За все утро добыча ока­залась незначительной: у пояса висели два чирка, одна кряква и одна шилохвость. Это было все, что ему досталось ценой сильной усталости. Будь при нем собака, он не промок бы до самых плеч и мог бы удесятерить свои трофеи.

Басыгин возвращался домой лесом. Зна­комые поляны и березовые рощи — при­ют тетеревиных выводков — находились в стороне, но нельзя было обойти их ми­мо. Деревья, залитые высоко поднявшим­ся солнцем, зачарованно замерли. Золо­тые лучи, пронизывая голубые тени, узор­чато ложились на землю. На открытых местах, в зелени не скошенных трав, как разбрызганные капли крови, сочно реде­ла земляника. Художник с жадностью на­брасывался на душистые, необыкновенно вкусные ягоды. Захотелось отдохнуть. Он упал прямо на траву, подставляя горя­чему небу лицо и расстегнутую грудь. От обилия солнечного света жмурились глаза. Кругом не было слышно ни одно­го звука. Вспомнилось оживление весны на этом же самом месте. Тогда здесь бормотали и чуфыкали токующие тетере­ва, ворковали дикие голуби, пели дрозды и рассыпали свои голоса, перекликаясь на разные лады, многие другие птицы. Цвела птичья любовь, кипела жизнь. А те­перь лишь осталась забота о новом моло­дом потомстве. И вся дичь спряталась, затаилась в густой зелени растений, слов­но утонула в пучине моря.

Художник встал и направился дальше. Поляны и березовые перелески по-преж­нему молчали. Тем приятнее было, пере­ходя через овраг, услышать журчание лес­ного ручья. Холодная, как лед, роднико­вая вода в нем, где-то вырвавшись из-под мрачного подземелья, так весело зве­нела, как будто пела песни ясному небу и солнцу.

На окраине одной из полян Басыгин вздрогнул: совсем близко, из кустарника крушины, с треском выпорхнул выводок тетеревов. Их было не меньше восьми штук. Навскидку, не целясь, охотник быст­ро послал им вдогонку сквозь ветки де­ревьев два выстрела. Одна птица свали­лась. Это он ясно видел и бросился на то место. Но оно было пусто. Долго он кружился, обшаривая кусты и приминая ногами и руками траву. Птица исчезла бесследно. Потный и взлохмаченный, он ожесточился от неудачи до того, что готов был перестрелять все живое.

— Надо попробовать другой подход к дичи,— сказал он вслух, словно давал со­вет постороннему человеку.

Басыгин отошел по направлению поле­та поднятого выводка, выбрал почище ме­сто и замаскировался в кустах. Закурил папиросу, успокоился. В сумке, в особом кармане, с ним всегда находился полный

набор манков для чирков, рябчиков и те­теревов. Пропищал несколько раз в ма­нок под голос молодого тетерева. Спу­стя минуту раздался такой же звук справа. Еще один тетеревенок откликнулся сле­ва. Голоса были приглушенные и робкие. Но почему же молчит старка, мать семей­ства? Не она ли свалилась от выстрела? Два года назад Басыгин нечаянно убил старку. Дети у нее оказались настолько малыми, что не хотелось в них стрелять. На том же месте осенью он взял двух из выводка. Но они, рано лишившиеся ма­тери, были в жалком оперении, худые и не превышали величиной голубя. Басыгин теперь вспомнил об этом с болью в душе. И тут же, к великой его радости, послы­шалось позади квокание старки. Она оста­лась жива. Он повернулся в ее сторону. Она звала к себе детей тихо и осторожно, словно боясь, как бы снова не обрушилось страшное бедствие на ее семью. Голоса сближались. Охотник, держа ружье наго­тове, пищал в манок и ждал. В прогали­не между кустов на секунду мелькнула птичья головка и скрылась в траве. Стар­ка шла прямо на охотника. На ее нежные призывы со всех сторон откликались дети. Он решил про себя, что не будет торопить­ся и дождется, когда тетерева сойдутся вместе. Двумя выстрелами можно будет взять из выводка сразу несколько штук Только бы не задеть старку.

Внезапно она вышла на чистое место и на виду остановилась. Оперение ее кирпично-коричневого цвета с черными по­перечными полосками было едва замет­но среди вянувших трав и прошлогодней листвы. Около нее находились два тете­ревенка. Ростом они были меньше мате­ри. Она прислушалась и медленно пошла на манок. Только теперь охотник разгля­дел следы своего преступления: один глаз у нее был выбит дробиной, сломанное и окровавленное крыло тащилось по зем­ле. К ней подбежал еще один тетереве­нок. Понимали ли дети страдания их ма­тери? Казалось, обеспокоенная за участь своего потомства, она не квокала, а в от­чаянии плакала. Охотник уронил изо рта манок, опустил ружье, побледнел. Само­отверженность матери, ее безграничная любовь к детям жгли его совесть. Он вспомнил о своей собственной матери. У нее не было таких физических ран, но как она нравственно мучилась, когда с ним случалось какое-нибудь несчастье! Около старой тетерки теперь было уже пять цып­лят. Остановившись, она смотрела на них единственным уцелевшим глазом, слов­но делая им подсчет, и опять тихо зако­выляла. В десяти шагах от охотника лежа­ли прошлогодние хворостины. Зацепив­шись костью сломанного крыла за прутья, она сначала задергалась, а потом беспо­мощно свалилась на бок. Тетеревята куч­но прильнули к ней и насторожились. Что им делать? Может быть, пора разбежать­ся врозь и затаиться в зарослях. Они как будто колебались и ждали знакомого сиг­нала тревоги. Где-то, затерявшись в тра­ве, пищали еще другие оставшиеся птен­цы. Мать, опрокинутая, уже обреченная на гибель, изнывая от ран, с усилием под­няла голову и призывно заквохтала. Это прозвучало как стон.

Сердце охотника не выдержало. Стиснув зубы, он вскинул ружье и выстрелил. Толь­ко небо видело то, что сделал дробовой снаряд. Басыгин вскочил, как безумный, и, не оглядываясь, быстро пошагал домой.

А.Новиков-Прибой.

источник