В один из морозных зимних вечеров 1986 года я познакомилась с Костей, охотником из поселка Унежма на железной дороге. Он приехал на буране к тёты и дяде Вене после своих охотничьих поездок в наших краях. Очень приятный, малоразговорчивый, но улыбчивый молодой человек. Тёта его обожала и принимала как сына. Когда он появился в доме, тёта аж вся расцвела, засуетилась, стала усаживать за стол, угощать чаем со всякими местными деликатесами. Я сразу поняла, что это не просто заезжий гость, каких у тёты было немало, а нечто большее. Да и сам Костя был приветлив и прост в обращении с ней, как очень близкий человек.
Приехал он в Унежму всего на пару дней, проверить капканы. Рано утром он отправился в лес, предложив мне ради развлечения составить компанию. Я, как человек азартный, не сомневалась ни минуты. Встала на лыжи, ухватилась за веревку, прицепленную к бурану, и мы рванули. Помню только, как тёта бежала за нами до самой церкви и кричала в надежде остановить меня. Куда уж там! Мы неслись по сугробам в лесу, юркая между заснеженных елей, без троп и дорог – только успевай увертываться от колючих лап. Несколько раз я падала, не удержавшись на крутых виражах. Костя подбирал меня и мы двигались дальше. Потом шли к капканам. Улов был невелик – всего одна норка, но я запомнила это навсегда. Маленький, несчастный, заледеневший зверек, свернувшийся калачиком, протянувший лапку в капкан, из которого не мог вырваться. Хотелось заплакать, глядя на него. Нет, я бы никогда не смогла быть охотником!
Потом было самое интересное. Костя решил прокатиться по дикому озеру в болотах, и увяз в шуге по самое сиденье. Что странно, мороз стоял тридцатиградусный, а озеро не замерзло. Приближалась полярная ночь. Гусеницы бурана мгновенно забились снегом, леденеющим прямо на глазах, мои лыжи обросли толстенным слоем наледи. Но надо отдать должное Косте – он ни на минуту не потерял присутствие духа. Стал рубить тощие, облезлые сосенки, я начала выковыривать не сгибающимися пальцами лед из гусениц, вместе пытались стронуть буран с места. Сколько часов продолжалась эта борьба за жизнь, не скажу. Только помню, что когда после невероятных усилий нам удалось-таки вытащить буран на берег, мы были похожи на двух ледяных истуканов. Костя не мог посадить меня на буран – иначе мы увязли бы в сугробах, и мне пришлось опять вставать на обледеневшие лыжи. Когда мы неслись к Унежме, помню только одну свою мысль: «Всё, это последнее, невероятное путешествие в моей жизни, прощайте все и не поминайте лихом!» Но, видно, Господь решил, что помирать нам еще не настал срок, и мы добрались в полном мраке до дома. Тёта уже похоронила нас и все причитала, что столько часов на уже 35-градусном морозе не выдержит ни одна живая душа. Мы с Костей выдержали.
Потом я видела Костю еще несколько раз, уже летом. В том же 86-м он звал меня на охоту на подраненного незадолго перед тем медведя. Мне, конечно, очень хотелось, но по настоянию тёты пришлось отказаться. После он красочно описывал, как поджидал мишку, приманивая его запахом дохлого тюленя, но тот объявился, как это всегда бывает, совсем неожиданно. Костя говорил, что даже не помнил, как бегал вокруг одинокой сосны от разъяренного раненого зверя, а потом буквально взлетел на нее. Заметьте себе – на одинокую. Я тогда еще подумала: а куда бы взлетела в таком случае я, если бы была там? Хорошо, что все закончилось благополучно для Кости и не очень для медведя. Уложил он все-таки его, причем с нескольких выстрелов, потому что руки тряслись так, что попасть с первого выстрела не сумел.
Свежие комментарии