Альбинос

«Клин клином вышибают», — заявил Туз, отправляя в пасть внушительный кусок сырой говядины. Накануне пес так натрескался «халяльной» тушенки, что ночь напролет ворочался и тяжело дышал. Новинка отечественной пищевой промышленности попалась на глаза в сетевом супермаркете, куда мы заехали перед открытием сезона охоты, намереваясь пополнить запасы гречневой крупы и баранок с маком.

«А вдруг понравится?» — подумал я и положил в тележку три банки. «А если не тебе одному?» — прочитал мои мысли кобель. В итоге забрали все, что были на прилавке, и поинтересовались у кассира, когда ожидается очередное поступление.

Дегустацию провели за ужином под аккомпанемент комариного звона и романсов в исполнении Александра Вертинского. Продукт оказался весьма пригодным (ежели не переедать). Наблюдая, как Туз эксплуатирует народную мудрость, я усомнился в его способности гонять вечером коростелей и решил сходить на болото — утей пострелять.

— Чего так? — поинтересовался обжора.

— Потому что с таким пузом твой «челнок» будет походить на дрейф корабля с заклинившим рулевым управлением.

— Завидуешь? — кобель поправил мои спадающие брюки. — Впрочем, иного от графомана-неудачника и ожидать не приходится.

— Язва!

— Отрышь! (Приказ собаке бросить пойманного зверя. — Прим. автора.)

Обмен любезностями состоялся, и мы разошлись по углам, преисполненные тем благостным расположением духа, кое посещает вполне счастливые семейные пары не реже двух раз в неделю.

Двойка, «семерка», Туз

В августе, в первые дни открытия общей охоты, еще можно скрасть либо подстоять утиный молодняк. Непуганые выводки кряковых держатся вблизи кормежных мест и налетают дружно, рассыпаясь только после выстрела. Седьмой номер дроби вполне годится, ибо неотъевшиеся перед осенней миграцией первогодки слабы на рану. Мне не единожды удавалось исполнить результативный дуплет — «в штык» и за спину. В таких случаях Туз бросается за той птицей, что падает последней.

— Почему? — резонно спрашиваю я.

— По кочану! — получаю сухой ответ.

Выудить или выкупить подробности мне никогда не представлялось возможным: интриган оставался непоколебим.

По дороге к излюбленной точке обстрела нас подстерегали две неприятности. Первая маскировалась под личину здоровенного рыжего кота, обитающего в крайнем на улице доме, напротив которого я паркую машину.

Вторая трепала нервы частым подъемом чирков на первой же за поворотом болотине, окруженной глухой стеной «карандашника», что исключало саму идею прицельного выстрела.

Распри со своенравным котом не всегда заканчивались в нашу пользу: пару раз усатому хуторянину посчастливилось отойти на заранее подготовленные позиции практически без потерь, если не считать передавленную трахею и поруганную честь.

В тот вечер Барсик — или как его там — отсиживался на территории участка, благоразумно полагая, что лучше побыть три минуты трусом, чем всю жизнь покойником. Утки поступили иначе, выдав себя разводами на воде.

Странный трофей

Стрелял я навскидку, благо не стемнело, а ближайший к тропе пернатый умник косил в нашу сторону, прикидывая, сколько стоило мое ружье и на какие шиши приобретено. Бедолага не учел, что знания приумножают скорбь, тем более когда дело касается чужих источников дохода. Вытащив трофей на сушу, Туз отряхнулся и назидательно пролаял во всеуслышание:

— Так будет с каждым, кто усомнится в искренности заполнения налоговой декларации гражданином в дешевых сапогах, но с носками от прославленного бренда.

Отправляя селезня в рюкзак, я поразился его окрасом: практически вся тушка белела в руках цветом несвежей простыни. Вспомнились телевизионные репортажи об альбиносах-пандах и даже о слонах. О схожих генных выкрутасах с пернатыми слышать не доводилось.

— Тузик! Как это понимать?!

Кобель флегматично пожал плечами:

— Со страху поседел. А может, жизнь не задалась с самого рождения. Кто ж его знает? Да и экология нынче такая… того и гляди хвост отвалится. Мне одна знакомая рассказывала, что к ее ухажеру по ночам «белая горячка» наведывается. Прикинь: только бедолага, значит, на полу растянется, она — тут как тут. И зовет, и зовет…

— Хорош стращать. И так не по себе.

Всем известно, что охотники — народ жутко суеверный. Идти дальше расхотелось. Однако кобель настоял, и мы побрели на точку.

Капризы Фортуны

И тут началось. Лучше бы утки и вовсе не летали. Ан… нет. Выводки исправно рассекали сереющий небосклон, однако приближаться на выстрел отказывались напрочь.

Мы схоронились в зарослях березняка. С этой минуты свист крыльев слышался четче, но будущий «наваристый шулюм» оставался невидим сквозь густые ветви укрытия. Пришлось вернуться на чистое. В отчаянии я надвинул камуфляжный кепи глубоко на уши, а Тузику просунул под ошейник пучок осоки. Казалось, моя идея пришлась кобелю по душе: он развил тему, макнув пару раз морду в торфяную жижу.

Уловка сработала. Один любопытный кряковой подросток неосмотрительно вывалился за границы дозволенного и после первого же «бах!» неуклюже приводнился. В таких случаях счет идет на секунды: апортирующая собака должна немедленно броситься за подранком.

— Куда?! Куда бежать-то?! — орал Тузик, мечась по бровке.

В момент выстрела кобель яростно чесал лапой место крепления растительной обманки к своей могучей шее и пропустил финал утиной трагедии. Ни подсветить фонариком, ни бросить камешек я не мог, ибо, как выяснилось, рюкзак с необходимыми аксессуарами оставил на первой болотине.

Драгоценное время было упущено. Пришлось пальнуть практически наугад, указывая предполагаемое место крушения жертвы. Туз честно обыскал акваторию и даже прошерстил один перспективный, с его точки зрения, островок. Тщетно. Подранок сгинул, унося остатки радости от начала большого охотничьего сезона.

— Был бы белым… — оправдался кобель, энергично отряхиваясь.

— Типун тебе на язык!

Тревожная ночь

Окончательно стемнело. Продолжать испытывать судьбу с оглядкой на странную, пугающую примету не имело смысла. Кое-как добрались до рюкзака. Судя по весу, единственный трофей никуда не делся.

— Уж лучше бы утек, — размышлял я дорогою, — ишь, как спину жжет! Словно проклятие…

Вечерять не стали: кобеля мучила изжога, меня — картина покоящегося в сарае злосчастного белого селезня. Среди ночи проснулись одновременно.

— Такая гадость приснилась, что … — кобель запнулся и насторожено огляделся по сторонам.

— Дай угадаю? — я включил полный свет. — Альбинос!

— Чтоб ему повылазило! — Туз для верности сплюнул через левое плечо. — Начальник, ты свет-то ночью больше не выключай: что нагорит, из моего содержания вычтешь. И ружье заряди картечью на всякий пожарный…

Так и проворочались, тесно прижавшись друг к другу, до самого рассвета. Едва первые робкие лучи солнца пробились сквозь занавесь тревожных видений, мы высунулись из-под тяжелого ватного одеяла.

— Может, в город вернемся? — Туз явно читал мои мысли.

— А смысл? Не поможет… Разве что к знахарке сходить — заговор снять. Есть какая-нибудь на примете?

Курцхаар, как и положено настоящему кобелю, знал окрестности лучше спутникового навигатора. Туз на секунду призадумался и в сомнении покачал головой:

— Была вроде одна. Говорили, что она, дескать, женские болезни лечила и заодно к ЕГЭ готовила… Да умотала к сыну, в Израиль, а там своих не выдают. Ни под каким соусом. А жаль. Такие кадры теряем! Эх…

Ну и семейка

Туз еще долго сокрушался, покуда не заурчало в животе. Тогда кобель решительно тряхнул головой:

— Клин клином! Айда на болото!

Дрожащей от страха походкой мы вернулись на вчерашний маршрут. Барсик встретил нас злорадной улыбкой и помахал (из-за забора) хвостом на прощание.

— Сгинь, нечистая! — кобель сделал ложный выпад в сторону ворога.

— Сам дурак! — котяра, как истинный джентльмен, последнее слово оставлял за собой.

На болотине за поворотом в том же самом месте поверхность рябила, невзирая на мертвый штиль. Блики на воде мешали определить природу волнения. Туз резко тормознул и вытянулся в стойку. Так и есть: утиная башка с опаской дергалась сломанной минутной стрелкой в интервале от 9 утра до 3 пополудни.

«Тресь!» в нее. И снова: «Бах!». Вот тебе за бессонную ночь! За отсутствие аппетита! За «двойку» по химии в седьмом классе! «Тресь!» «Тресь!».

— Хватит, начальник! — прервал перечень обид испуганный кобель. — До дна скважину пробьешь.

К счастью, патроны кончились, и я взял себя в руки. Туз сноровисто сплавал и бросил в кусты тушку:

— Не волнуйся. Там вроде еще есть.

Второй заход оказался не менее удачным — кобель положил к ногам увесистую крякву.

— Ты только соберись — сейчас первую принесу.

Белый, как лунь, селезень примостился рядом с уткой.

— У Мани было два сына. И оба — в отца, — собачий комментарий охарактеризовал ситуацию, точнее не придумаешь, ибо мамашкин окрас оригинальностью не отличался. — Родитель — аристократ, из бывших. «Белая кость». Мезальянс, мон шер (дорогой мой. — Прим. автора). Не находите?

В то утро мы более не охотились. Фотографию диковинных белых селезней я разослал знакомым егерям, охотоведам и прочим неравнодушным. Никто подобного чуда не встречал.

P.S.

Следует поинтересоваться феноменом в Британском национальном музее. Когда-то с его отделением орнитологии у меня сложились чисто научные (непорочные) взаимоотношения. Но это уже отдельная история…

Владимир Фомичев, г. Москва