На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Охота и рыбалка

25 419 подписчиков

Свежие комментарии

  • Виктор Симанович
    это не из разряда доступной для обычного рыболоваРейтинг самых вку...
  • Яков
    О самой охоте ничего своего, только слова переставляете местами, делая текст ещё хуже. А "Королевский выстрел", чтоб ...Вальдшнеп на мушк...
  • Астон Мартин
    интересноВинтовка Bergara ...

Приметы, поговорки и суеверия псовых охотников

Статья Алексея Оболенского в журнале "Охотничьи собаки" № 3, 2002. Иллюстрации из собрания Виктора Федорова.

Барыня де Норуа, работа Н.Мостяевой, иллюстрация из личного собрания Г.Зотовой
Барыня де Норуа, работа Н.Мостяевой,
иллюстрация из личного собрания Г.Зотовой


Еще Сергей Тимофеевич Аксаков (1791-1859) - известнейший охотничий прозаик - в своем очерке «Несколько слов о суевериях и приметах охотников», вошедшем в состав «Записок ружейного охотника Оренбургской губернии», писал: «Известное дело, что охотники... - все без исключения суеверны, суеверны гораздо более, чем весь остальной народ...» Вне всякого сомнения, охотники псовые в былые времена были людьми ни чуть не менее суеверными, чем их собратья по страсти, предпочитающие «опере гончих паратых, балету красавцев борзых» охоту ружейную, с ловчими птицами или рыбную ловлю. Далее С.Т.Аксаков пишет: «Постоянное, по большей части уединенное, присутствие при всех явлениях, совершающихся в природе, таинственных, часто необъяснимых и для людей образованных и даже ученых, непременно должно располагать душу охотника к вере в чудесное и сверхъестественное...»

К большому сожалению, суевериям псовых охотников сильно «не повезло» в сравнении с другими памятниками русского фольклора, и современный любитель охоты с борзыми и гончими практически напрочь лишен возможности познакомиться с любопытными народными верованиями прошлых веков, без которых мир русской охоты оказался бы оскудевшим. Причин, обуславливающих такое «невезение», несколько.

Прежде всего (это можно отнести к суевериям вообще) не нужно забывать о том, что научное исследование русского фольклора началось сравнительно недавно. В Московской Руси не было места для этого изучения, не говоря уже об отсутствии науки в целом. Достаточно вспомнить, что церковь и церковная письменность с самого начала христианизации Руси осудили все языческие предания, а с ними и народные обряды, сказания, поэзию и т.д. Языческий обычай был объявлен служением бесам; яркое выражение народной веры - «двоеверия» подверглось не менее суровому запрету.

Иллюстрация из собрания Виктора Федорова


Приметам, гаданиям, обрядам не находилось иного названия, как «бесовские» и «богомерзские», с тем отличием, что русские книжники конца семнадцатого века начали постепенно освобождаться от аскетического страха перед «диавольскою прелестью», и их отношение к фольклору стало скорее пренебрежительным. Восемнадцатый век унаследовал враждебное отношение к обрядовому быту. Петр Первый видел в народных обычаях только вредное суеверие, «ко спасению не потребное, на интерес только свой от лицемеров вымышленное», которое следовало беспощадно истреблять. Большинство образованных людей того времени усвоило высокомерный взгляд на «подлые песни» и «нелепые сказки, выражающие вкус черни» (Болтин). Таким образом, ко времени начала серьезного сбора и научного исследования русского фольклора во второй половине девятнадцатого столетия огромный пласт этнографических материалов был безвозвратно утрачен.

В качестве второй причины можно назвать крайне негативное отношение к собаке в старом русском обществе. Само слово «собака» служило оскорблением, «пес смердящий» считался животным «нечистым», «поганым», способным осквернить своим присутствием не только церкви, но и дома. Люди, занимающиеся с собаками (выжлятники и борзятники барских охот), оставались и на дворне, и в селе - изгоями. Такое отношение к собаке усиленно прививалось официальной православной церковью, и с появлением в шестнадцатом веке «Домостроя» и постановлений «Стоглавого» Собора прочно вошло в русский быт. И если лайкам и другим промысловым собакам находилось хоть какое-то оправдание в глазах крестьянского общества благодаря их «полезности», то борзые и гончие княжеских, боярских, а позднее - помещичьих охот навсегда остались бесполезным атрибутом «барских потех».

И, наконец, пик интереса исследователей к русскому фольклору пришелся на вторую половину девятнадцатого века, то есть в то время, когда крепостные участники псовых охот уже получили свободу указом 19 февраля 1861 года, а сами охоты стали еще более «закрытым» кастовым развлечением дворянства. Ученые - собиратели этнографических материалов, в силу бытовавших во времена их работы демократических настроений, зачастую пренебрежительно относились не только к «барам» и «барской потехе», но, увы, и к тем крупицам фольклора, что имели прямое или косвенное отношение к псовой охоте. Во времена господства в интеллигентской среде русских разночинцев идей «Народной Воли» это не было удивительным - даже величайший русский охотовед и кинолог позапрошлого столетия Л.П.Сабанеев позволял себе в печати суждения, характеризующие псовых охотников как «невежд - феопенов дворянского происхождения...» Образы Троекурова, Ноздрева и других псовых охотников, созданные классиками отечественной литературы, вовсе не способствовали, как не трудно догадаться, проявлению интереса читательской аудитории к столь одиозным персонажам.

Иллюстрация из собрания Виктора Федорова


Тем не менее даже единичные поверья, вошедшие в произведения С.Т.Аксакова, Р.Л.Маркова и в специализированные сборники русского фольклора А.Н.Афанасьева, Ф.И.Буслаева, В.И.Даля, А.С.Ермолова, С.В.Максимова, Л.Н.Майкова, И.М.Снегирева и др., позволяют нам составить для себя некоторое, впрочем, далеко не полное представление о бытовавших в старые годы среди почитателей «лихой травли» и «волшебной музыки гона» приметах, поговорках и суевериях.

Мне показалось правильным разделить обнаруженные в различных источниках приметы на две части, включив в первую поверья «широкого спектра действия», влияние которых распространялось не только на псовую и другие виды охоты, но и на различные события в человеческой жизни былых времен вообще. Вторую часть составят «узкопрофильные» прикладные календарные приметы, относящиеся исключительно к охоте с борзыми и гончими собаками.

Но прежде чем перейти непосредственно к ознакомлению читателя с русским охотничьим фольклором, мне хотелось бы посвятить небольшую часть своего очерка истории возникновения и развития на Руси особого, знакомого нам еще с детства по тургеневскому «Бежиному Лугу» волшебного мира, органично входившего в жизнь многих поколений пращуров и оставившего в память о себе народные приметы, поговорки, заговоры и верования.

Живое устное предание не сохранило точных сведений о высших языческих божествах, о которых говорят памятники древнерусской письменности, да и вообще, славянская мифология, судя по всему, не создала таких отчетливых представлений о языческом пантеоне, как, например, греческая. Принятие же Русью христианства стерло окончательно следы наших языческих богов (Перуна - бога грома, Сварога -бога облачного неба, Даждь-бога или Хорса - солнечного божества и Велеса -покровителя животных), заслонив их фигуры образами некоторых святых: Ильи Пророка, Николая Чудотворца, Власия, на которых были перенесены природные календарные приметы, а также культ - молитвы и жертвы - старых богов.

Иллюстрация из собрания Виктора Федорова


Несравненно более живучей оказалась демонология, то есть верования в низшие божества - в лесного царя или лешего, водяного царя или просто водяного, болотного. С этими верованиями тесно связан культ предков - вера в домового или дворового деда с его семьей и в банника, в Род и рожаниц, Ладу и Лелю, покровительниц домаш¬него очага, о которых существуют всевозможные поверья и сказания. К этим верованиям примыкают представления о загробных судьбах душ, в частности тех, обладатели которых не удостоились погребения: таковы поверья о русалках или водяных девках и Русальей неделе.

Далее следует вера в людей, наделенных сверхъестественными силами - колдунов и ведьм, волкулаков и оборотней, знахарей и знахарок, а также некоторых «вещих» животных. Последняя была сильна даже в среде образованного дворянства. 14 сентября 1833 г. из Симбирска А.С.Пушкин писал жене Наталье Николаевне о событиях минувшей недели: «Третьего дня, выехав ночью, отправился я к Оренбургу. Только выехал на большую дорогу, заяц перебежал мне ее. Черт его побери, дорого бы дал я, чтобы его затравить». Поделившись с супругой дальнейшими дорожными злоключениями, поэт в конце письма вновь возвращается к встрече с «вещим» зверьком: «Дорого бы дал я, чтобы быть борзой собакой;уж этого зайца я бы отыскал. Теперь еду опять другим трактом. Авось без приключений». Широко известно еще одно предание из пушкинской жизни, связанное с тем же суеверием: Александр Сергеевич не принял участия в выступлении декабристов благодаря встрече с зайцем при выезде из ворот Михайловской усадьбы, направляясь в Петербург.

Вера в таинственную связь вещей и в возможность изменить ее чарами или, подметив ее, воспользоваться ею создала для обитателя средневековой Руси массу заговоров и примет. В то время как первые помогают человеку вынудить от потусторонних сил желаемое, например: защиту от врагов, сглаза или порчи - приметы руководят им, раскрывают ближайшее, а иногда отдаленное будущее. Нечего и говорить, что христианский элемент проник в заговоры в виде обращения за помощью к святым или, напротив, в сознание, что при заговоре надо отречься от всего «святого». Не обошел он и демонологии, приучив постепенно народ к мысли, что его домовые, лешие и прочая «нечистая сила» такие же бесы, как и давно умершие старорусские боги. Вместе с чисто языческими празднованиями, приуроченными к дням христианских праздников (Коляда, Велик День, Красная Горка, Радуница, Навий день, Семик, Русалья неделя, Иван Купало и пр.), все это и привело к образованию в народном сознании «двоеверия», которое является краеугольным камнем русского фольклора.

Итак, настало время познакомить читателя с дошедшими до наших дней охотничьими суевериями, приметами и поговорками.

Иллюстрация из собрания Виктора Федорова
СТАРИННЫЕ ОХОТНИЧЬИ ПОВЕРЬЯ



Архаическая обрядность старинных псовых охот давно отмечена современ¬никами. Торжественное построение всех участников охоты развернутым фронтом перед псарным двором, с непокрытыми головами ожидающих выхода ловчего и владельца охоты, напоминает сборы русской княжеской дружины в поле - только не «отъезжее», а «ратное». Начищенные до блеска рога выжлятников и борзятников, играющие на солнце металлические предметы конской сбруи, ножи, наборные пояса, ошейники собак, чистая одежда охотников подчеркивали торжественность случая.

Как и при сборах в боевой поход, русские охотники придавали большое значение не только чистоте внешней, но и внутренней, «душевной». Накануне дня, назначенного к выступлению псовой охоты в отъезжее поле, каждый из ее участников должен был непременно вымыть и вычистить свою лошадь и собак, побывать в бане и удержаться в ночь, предшествующую отъезду, от «греха телесного». Незадача охоты в полях частенько списывалась на малодушие какого-нибудь молоденького стремянного, соблазнившегося объятиями страстной поселянки. В этом поверье отразилось мнение церкви о женщине, как о «сосуде диавольском», «греховном семени». Вероятно, и другое поверье - о не сулящей добра встрече охотника при выходе из дома в поле с женщиной (именно с женщиной, а не с незамужней девицей), особенно если женщина несет пустые ведра, имеет те же корни.

Негативное отношение Православной церкви к охоте - занятию праздному, «к спасению души непотребному» выразилось в следующей примете: «встреча в селе или на дороге духовного лица - не к добру». Действие этого поверья распространялось в народной среде не только на охотников. Снова вспомним Пушкина: «Въехав в границы Болдинские, встретил я попов и так же озлился на них, как на Симбирского зайца. Не даром все эти встречи» (Письмо Н.Н.Пушкиной 2 октября 1833 г. из Болдина).

Иллюстрация из собрания Виктора Федорова


Не несла удачи охотнику встреча с перебегающим дорогу зайцем, который не мог стать добычей для двигавшейся в походном порядке псовой охоты. По народным же представлениям, зайцы, находясь в подчинении лесного царя - лешего, являлись недобрыми вестниками, направляемыми навстречу людям «нечистой силой». Леший управлял подвластными ему животными через особых заячьих, волчьих, соболиных «князьков» - зверей редких окрасов или огромных размеров. Добыча такого «князька» охотником была предзнаменованием беды: «Старые лесники сказывали, что без человеческой крови да без беды такое дело ни-когда не бывает. Затем-то этим князьям и показано выходить на свет Божий не более, как один раз во сто лет...» Встречи охотников с заячьим и соболиным князьями описаны С.Т.Аксаковым в «Записках ружейного охотника Оренбургской губернии» и А.Черкасовым в «Записках охотника Восточной Сибири», а драматическая травля «волчиного князя» приведена Р.Л.Марковым в одноименном рассказе.

Немалую опасность для охотника и его собаки представляли знающиеся с «нечистым» люди - колдуны, знахари и прочие, способные «сглазить» или «навести порчу». Поэтому, выйдя из дома, следовало всеми силами избегать встречи с обладателями «дурного глаза».

Однако народная традиция знала и средства, использование которых спасало охотника от последствий дурных встреч и предзнаменований. Из ведических арийских верований перекочевало в русский фольклор мнение о магическом, очищающем действии воды. Верным средством от «сглаза» считалось купание охотника с собакой после встречи с «лихим» человеком. Поздней осенью и зимой, когда купание было невозможным, защитную роль играли клочок красной шерсти или ленточка, прикрепленные к собачьему ошейнику, крест на шее охотника, вырезанный из «плакун-травы» (дербенника иволистого), способной разрушить любые колдовские козни. Даже в наши дни, выезжая на полевые испытания и состязания, довольно-таки часто приходится встречать собак с красными ленточками на сворных ошейниках...

Залогом успеха предстоящих охот считалось окуривание охотничьих принадлежностей и собаки дымом травы «иван-да-марья» с произнесением соответствующих заговоров, купание собаки в Чистый четверг и незаметное кропление кем-либо из домочадцев охотника перед выходом в поля Святой водой.

Нейтрализовать возможные последствия встречи с зайцем на большой дороге можно было несколькими способами: во-первых, перекрестясь, сказать заговор: «Тебе пень да колода, нам путь да дорога!», а во-вторых, сделать «залом», то есть надломить ветку у придорожного дерева, что будто бы сводит дурное предзнаменование на нет.

Существовало на Руси множество и других примет: сулящий неудачи в пути месяц, освещающий дорогу с левой стороны, крики ворона, совы или филина... Для каждой такой приметы находились и свои спасительные заговоры, обереги.

Иллюстрация из собрания Виктора Федорова
КАЛЕНДАРНЫЕ ПРИМЕТЫ ПСОВЫХ ОХОТНИКОВ
(ВСЕ ДАТЫ ПРИВЕДЕНЫ ПО НОВОМУ СТИЛЮ)


25 апреля - день Святого Преподобного Василия Парийского. Зайцы в этот день бегают днем. «Заяц на слуху». Говорят: «Заяц, заяц, выскочи из куста», «Заяц сед - навидался бед».

27 апреля - день Святого Мартина Исповедника. По приметам охотников, в этот день лисицы переселяются из старых нор в новые и в первые три дня и три ночи своего переселения бывают, якобы, слепы и глухи. В народе день этот носит название Мартына Лисогона. «На Мартына курячья слепота на лисиц нападает», «Лисицы роются меж пней, бегут на людей».

2 августа - день Пророка Илии, Ильин день. Первый выезд псовых охотников на волков. Примета: «Если на Ильин день затравят зверя - весь год будет счастливая охота».

14 сентября - Преподобный Симеон, Семен Летопроводец, Семенов день, Осенины. Первый праздник псовых охотников, выезд в отъезжее поле на зайца-русака и лисицу, с гончими - в лес по чернотропу гонять беляка. Поговорка: «Хлеб молотят на гумне, а охотник - за зайцем по стерне».

12 ноября - день Священномученика Зиновия и мученицы Зиновии, Зиновьев день. Праздник псовых охотников, выезжающих на первую порошу. По первой пороше надо затравить хотя бы одного зайца, который называется «именинным», иначе будет незадача в полях на весь предстоящий год.

Иллюстрация из собрания Виктора Федорова


Возможно, некоторых современных охотников смутят две первые приметы, рассказывающие о поведении зверей весной, то есть во время, не привычное для псовой охоты. Напомню, что в былые времена существовала охота «по брызгам», блестяще описанная Н.Н.Толстым в очерке «Весенние поля», и «по пожару». П.М.Губин писал: «Брызги - такое время, когда весь снег весною раскровеет, местами совсем стает и образуются большие плешины в полях... В это время... из-под собак во время скачки летят брызги... Охотники в «брызги» ездят близ дома своего по зайцам». И далее: «По пожару - время, наступающее вслед за «брызгами», то есть когда снег в поле весь стаял, полая вода прошла, земля вся отошла, села и местами совершенно высохла... По пожару заяц бежит вообще резвее осеннего времени, и поэтому в это время борзятники стараются испытать близ дома резвость своих молодых собак».

Алексей Оболенский

Картина дня

наверх