На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Охота и рыбалка

25 419 подписчиков

Свежие комментарии

  • Виктор Симанович
    это не из разряда доступной для обычного рыболоваРейтинг самых вку...
  • Яков
    О самой охоте ничего своего, только слова переставляете местами, делая текст ещё хуже. А "Королевский выстрел", чтоб ...Вальдшнеп на мушк...
  • Астон Мартин
    интересноВинтовка Bergara ...

В верховьях Вишеры

Первое июня открыло лето на Вишерском Урале неистово и беспощадно. Слепящий шар солнца поднялся над стеной Тулымского камня и стал накалять нежно-зеленую листву жестким ультрафиолетом. Птицы убавили громкость хвалебных песен светилу. Природа замерла в предчувствии полудня.  Меня всегда поражало, сколь сурова бывает наша планета к своим обитателям в двенадцать часов дня. Можно, конечно, побродить по лесу, обливаясь потом, в надежде обнаружить какого-то пернатого, не убоявшегося зноя. Но лучше всего скоротать это время в прохладной избушке. Ведь в конце концов он наступит, этот благодатный, долгий вишерский вечер, когда снова во всю ширь души запоют птицы, а воздух, пропитанный ароматом молодых трав и листьев, можно будет пить, как живительный настой. До часа дня я добросовестно бродил по пойменному лесу, проводя учет птиц. Временами тропа выходила на берег Вишеры, где можно было отдохнуть, скинув рюкзак с увесистой фотоаппаратурой. Нижний из пяти вишерских порогов, прозванный Дурным из-за сложности его прохождения на моторной лодке, клокотал и пенился. Подводные камни, порождающие буруны, скрывались под водой. В прошлые годы в летнюю межень здесь можно было увидеть охотящихся крохалей или оляпок, но сейчас стремительный поток не привлекал пернатых.  Посидев на бревне возле гремучей воды и сделав традиционные записи в полевом дневнике, я повернул в обратный путь и к двум часам добрался до избы научного стационара. Развесил мокрую от пота одежду и вознамерился укрыться в деревянной хижине до вечера. В это время из крон ближайших деревьев раздалась залихватская разбойничья трель. Так заявляет о своем присутствии самка кукушки. Это самцы благозвучно и неутомимо кукуют. Самкам же нет нужды особо рекламировать себя. Еще один признак завершения весны — исчезновение пролетных птиц. Вчера на поляне Лыпьинского хутора еще порхали группы краснозобых коньков, которые гнездятся в полярной тундре, а сегодня их уже не стало. Видимо, тепло торопит их на родину. УТИНЫЕ ИСТОРИИ  Наконец-то маленькая стрелка на циферблате утыкается в цифру шесть. Можно считать, наступил вечер. Облачившись в костюм лешего и забросив за спину рюкзак с аппаратурой, отправляюсь вверх по Лыпье и вскоре затихаю в своем скрадке перед видоискателем фотоаппарата. Некоторое время никто не появляется поблизости. Слышно, как бурлит река, борясь с корягой, перегородившей ей путь. На островке в десяти метрах от укрытия приземляется светло-серый кулик и громко заявляет о себе безапелляционным «ти-люй». Это большой улит. Рядом с ним обнаруживается более мелкий представитель рода улитов — черныш. На небольших таежных водоемах и болотцах он самый обычный обитатель. Делаю серию кадров куликов и вижу выше по реке самку гоголя. На Лыпье в мае эти птицы устраивают брачные игрища прямо перед окнами ближайшего к реке дома. Селезни исполняют токовые танцы на воде и преподносят себя скромным барышням во всей красе. Недаром в русском языке есть выражение «ходит гоголем». Но вскоре самцы теряют галантность и начинают примитивно гоняться за самками. Кто самый сильный и неутомимый, тот и становится отцом гоголят. Хотя, возможно, не все так просто... Неожиданно в кадре появляются большие крохали — другие массовые вишерские утки. Парочка этих рыбоядных птиц, видимо, поднялась снизу. Летом у нас не увидишь красочных селезней, на глаза попадаются лишь тусклые самки и молодежь. Теперь же роскошь оперения утиных кабальеро поражает. Селезень крохаля, как и гоголь, черно-белый. Но красный тонкий клюв с крючком на конце, по-змеиному изогнутая шея выдают в нем хищника-ихтиофага. Крохали постоянно опускают голову в воду и так плавают, высматривая рыбу.  Утиное население нижнего течения Лыпьи включает в себя четыре вида. О последнем из них еще не упоминалось. Это чирок-свистунок. Совсем недавно я натолкнулся на этого рыжеголового селезня. Через глаз у них проходит зеленая полоса, но почему-то на снимках она получилась бурой. От долгого сидения в укрытии ноги затекают. Постепенно вечерняя тень накрывает всю реку. Пора уходить… Следующий день нежаркий. Временами набегают тучи и сеют редкий дождь. Когда он начинается, я не покидаю укрытие, лишь накрываю объектив плащом. Утки в дождь меняют свое поведение. Оживляются. Невесть откуда появляются две новые самки гоголя. Они бурно выражают свою радость по поводу пасмурной погоды и плещутся, поднимая облака брызг. Когда появляется знакомая мне парочка гоголей, селезень, забыв о своей постоянной подруге, бросается к новым барышням. Виданное ли дело — всю весну на одну самку приходилось по три кавалера, а теперь он один на троих! Но вскоре выглядывает солнце, и девушки, уклонившись от нахального ухажера, улетают. Возле противоположного берега обнаруживаются неожиданные гости — два селезня широконоски. Видимо, самки уже сели на гнезда, и самцы кочуют к местам линьки. Я всегда считал, что широконоски в заповеднике и его окрестностях не гнездятся, но столь раннее появление отрешившихся от брачных забот селезней наводит на мысль, что места их гнездовий совсем недалеко.  Лето уверенно вступает в свои права, и наличие кочующих беззаботных селезней недвусмысленно говорит об этом. В утином племени примерные отцы не требуются. Это лебеди и гуси не расстаются всю жизнь. Вскоре потянутся к местам линьки и знакомые лыпьинские селезни кряквы, чирков-свистунков, гоголей, больших крохалей. А самки будут жить здесь со своими детенышами до середины августа. НА ИСХОДЕ ЛЕТА Август только наступает, а ночи уже удивительно холодные. Так часто бывает на Северном Урале. Временами набегают короткие дождики, и снова светит нежаркое солнце. Ощущение прихода осени охватывает все существо, и странно видеть по-прежнему зеленую листву. Вот и земляника краснеет в траве. Но холодный ветер, который налетает вдруг, и трепет осиновых листьев говорят о другом. Птицы умолкли. Их гнездовые труды позади, и подросший пернатый молодняк слоняется по берегам и опушкам. Лишь многочисленные ватаги рыжих и зеленоватых клестов беспечно радуются большому урожаю еловых шишек. Этим и зима нипочем: в феврале особо нетерпеливые начнут гнездиться. Клесты меня будят каждое утро. Как только светает, откуда-то появляется шайка этих забавных птиц и принимается грызть избу, в которой я обитаю. Чем их привлекают старые доски и бревна? Видимо, они в них находят ценные минералы... За окном виднеется хребет Тулымский камень — всегда разный. Вот он надел кепку из облаков, а вот натянул одеяло. Смотреть на него можно бесконечно. Невольно возникает зависть к хозяевам этого заповедного хутора — Сергею и Алевтине Смирновым, которые наблюдают за величественным камнем постоянно. Лув-Нер (мансийское название Тулыма) внушает уважение. Хотя он и уступает по высоте Конжаковскому камню в Свердловской области, но суровее, мрачнее. Путнику, вздумавшему перейти его, надо быть осторожным: то многотонный валун сдвинется, то склон из мелкой щебенки оживет под ногами, грозя завалить путешественника.  Прекрасна неторопливость лесного бытия! Городская цивилизация лишила человека удовольствия жить, не думая о минутах. А в тайге мы просто намечаем, что завтра идем туда-то и делаем то-то, при этом не задумываемся, во сколько надо выйти и когда вернуться... Обычно после клестовой побудки я строгаю ножом лучину и растапливаю печь. Вскоре подает голос маленький экспедиционный чайник. Начинается обычный таежный день. Закончив незамысловатую трапезу, я выхожу в туманное утро и отправляюсь на очередной учет птиц. Тропа, прочищенная Сергеем Смирновым, вьется по березово-еловому лесу и направляется вверх по тихой речке Лыпье. На глаза то и дело попадаются рыжие подосиновики или вздыбившие лесную подстилку крепыши грузди... Попетляв по лесу, тропа выходит на высокий склон реки, откуда снова открывается Тулым. Семейство рябчиков, увидев человека, шумно разлетается в стороны. Как это часто бывает, один не в меру любопытный слёток усаживается неподалеку и косит на меня карим глазом. Щелкает затвор моего фотоаппарата, но под пологом леса в пасмурный день хороший снимок сделать трудно. Скоро выводки рябчиков распадутся, и молодые птицы начнут искать себе место под солнцем. В отличие от глухарей, они держатся за свою землю и, заняв облюбованный участок леса, могут прожить там всю жизнь. Самец и самка образуют вполне добропорядочную семью, где в заботах и хлопотах о потомстве участвует и отец. Незаметно я добираюсь до ключа, который вливается в Лыпью. Дальше тропа уже не столь хороша. Я поворачиваю назад... Наступает нежаркий полдень. Только я собираюсь заняться приготовлением обеда, как вдруг обнаруживаю на столбе перед домом канюка. Потихоньку приоткрыв дверь, я фотографирую непугливого хищника. День сложился удачно. Остается переправиться на ту сторону Вишеры и заняться уральскими попугаями — клестами. Они далеко не каждый год появляются в таком изобилии. Возвращаясь с кордона, я вновь обнаруживаю на избе канюка. Видимо, он здесь постоянно подкарауливает мышей и полевок.  Вечереет. Тулымский камень окрашивается в розоватые тона. Небольшое облако поливает его южный отрог коротким дождем. На Лыпье пасутся кряквы и чирки-свистунки, два крохаля ловят мальков на перекате. День подходит к концу. Теперь можно зажечь свечку, заполнить дневник и почитать рассказы Киплинга из библиотеки Сергея Смирнова…  

Первое июня открыло лето на Вишерском Урале неистово и беспощадно. Слепящий шар солнца поднялся над стеной Тулымского камня и стал накалять нежно-зеленую листву жестким ультрафиолетом. Птицы убавили громкость хвалебных песен светилу. Природа замерла в предчувствии полудня.

Меня всегда поражало, сколь сурова бывает наша планета к своим обитателям в двенадцать часов дня. Можно, конечно, побродить по лесу, обливаясь потом, в надежде обнаружить какого-то пернатого, не убоявшегося зноя. Но лучше всего скоротать это время в прохладной избушке. Ведь в конце концов он наступит, этот благодатный, долгий вишерский вечер, когда снова во всю ширь души запоют птицы, а воздух, пропитанный ароматом молодых трав и листьев, можно будет пить, как живительный настой.

До часа дня я добросовестно бродил по пойменному лесу, проводя учет птиц. Временами тропа выходила на берег Вишеры, где можно было отдохнуть, скинув рюкзак с увесистой фотоаппаратурой. Нижний из пяти вишерских порогов, прозванный Дурным из-за сложности его прохождения на моторной лодке, клокотал и пенился. Подводные камни, порождающие буруны, скрывались под водой. В прошлые годы в летнюю межень здесь можно было увидеть охотящихся крохалей или оляпок, но сейчас стремительный поток не привлекал пернатых. 
Посидев на бревне возле гремучей воды и сделав традиционные записи в полевом дневнике, я повернул в обратный путь и к двум часам добрался до избы научного стационара. Развесил мокрую от пота одежду и вознамерился укрыться в деревянной хижине до вечера. В это время из крон ближайших деревьев раздалась залихватская разбойничья трель. Так заявляет о своем присутствии самка кукушки. Это самцы благозвучно и неутомимо кукуют. Самкам же нет нужды особо рекламировать себя.

Еще один признак завершения весны — исчезновение пролетных птиц. Вчера на поляне Лыпьинского хутора еще порхали группы краснозобых коньков, которые гнездятся в полярной тундре, а сегодня их уже не стало. Видимо, тепло торопит их на родину.

УТИНЫЕ ИСТОРИИ 
Наконец-то маленькая стрелка на циферблате утыкается в цифру шесть. Можно считать, наступил вечер. Облачившись в костюм лешего и забросив за спину рюкзак с аппаратурой, отправляюсь вверх по Лыпье и вскоре затихаю в своем скрадке перед видоискателем фотоаппарата. Некоторое время никто не появляется поблизости. Слышно, как бурлит река, борясь с корягой, перегородившей ей путь. На островке в десяти метрах от укрытия приземляется светло-серый кулик и громко заявляет о себе безапелляционным «ти-люй». Это большой улит. Рядом с ним обнаруживается более мелкий представитель рода улитов — черныш. На небольших таежных водоемах и болотцах он самый обычный обитатель.

Делаю серию кадров куликов и вижу выше по реке самку гоголя. На Лыпье в мае эти птицы устраивают брачные игрища прямо перед окнами ближайшего к реке дома. Селезни исполняют токовые танцы на воде и преподносят себя скромным барышням во всей красе. Недаром в русском языке есть выражение «ходит гоголем». Но вскоре самцы теряют галантность и начинают примитивно гоняться за самками. Кто самый сильный и неутомимый, тот и становится отцом гоголят. Хотя, возможно, не все так просто...

Неожиданно в кадре появляются большие крохали — другие массовые вишерские утки. Парочка этих рыбоядных птиц, видимо, поднялась снизу. Летом у нас не увидишь красочных селезней, на глаза попадаются лишь тусклые самки и молодежь. Теперь же роскошь оперения утиных кабальеро поражает. Селезень крохаля, как и гоголь, черно-белый. Но красный тонкий клюв с крючком на конце, по-змеиному изогнутая шея выдают в нем хищника-ихтиофага. Крохали постоянно опускают голову в воду и так плавают, высматривая рыбу. 
Утиное население нижнего течения Лыпьи включает в себя четыре вида. О последнем из них еще не упоминалось. Это чирок-свистунок. Совсем недавно я натолкнулся на этого рыжеголового селезня. Через глаз у них проходит зеленая полоса, но почему-то на снимках она получилась бурой.

От долгого сидения в укрытии ноги затекают. Постепенно вечерняя тень накрывает всю реку. Пора уходить…

Следующий день нежаркий. Временами набегают тучи и сеют редкий дождь. Когда он начинается, я не покидаю укрытие, лишь накрываю объектив плащом. Утки в дождь меняют свое поведение. Оживляются. Невесть откуда появляются две новые самки гоголя. Они бурно выражают свою радость по поводу пасмурной погоды и плещутся, поднимая облака брызг. Когда появляется знакомая мне парочка гоголей, селезень, забыв о своей постоянной подруге, бросается к новым барышням. Виданное ли дело — всю весну на одну самку приходилось по три кавалера, а теперь он один на троих! Но вскоре выглядывает солнце, и девушки, уклонившись от нахального ухажера, улетают.

Возле противоположного берега обнаруживаются неожиданные гости — два селезня широконоски. Видимо, самки уже сели на гнезда, и самцы кочуют к местам линьки. Я всегда считал, что широконоски в заповеднике и его окрестностях не гнездятся, но столь раннее появление отрешившихся от брачных забот селезней наводит на мысль, что места их гнездовий совсем недалеко. 
Лето уверенно вступает в свои права, и наличие кочующих беззаботных селезней недвусмысленно говорит об этом. В утином племени примерные отцы не требуются. Это лебеди и гуси не расстаются всю жизнь. Вскоре потянутся к местам линьки и знакомые лыпьинские селезни кряквы, чирков-свистунков, гоголей, больших крохалей. А самки будут жить здесь со своими детенышами до середины августа.

НА ИСХОДЕ ЛЕТА
Август только наступает, а ночи уже удивительно холодные. Так часто бывает на Северном Урале. Временами набегают короткие дождики, и снова светит нежаркое солнце. Ощущение прихода осени охватывает все существо, и странно видеть по-прежнему зеленую листву. Вот и земляника краснеет в траве. Но холодный ветер, который налетает вдруг, и трепет осиновых листьев говорят о другом. Птицы умолкли. Их гнездовые труды позади, и подросший пернатый молодняк слоняется по берегам и опушкам. Лишь многочисленные ватаги рыжих и зеленоватых клестов беспечно радуются большому урожаю еловых шишек. Этим и зима нипочем: в феврале особо нетерпеливые начнут гнездиться. Клесты меня будят каждое утро. Как только светает, откуда-то появляется шайка этих забавных птиц и принимается грызть избу, в которой я обитаю. Чем их привлекают старые доски и бревна? Видимо, они в них находят ценные минералы...
За окном виднеется хребет Тулымский камень — всегда разный. Вот он надел кепку из облаков, а вот натянул одеяло. Смотреть на него можно бесконечно. Невольно возникает зависть к хозяевам этого заповедного хутора — Сергею и Алевтине Смирновым, которые наблюдают за величественным камнем постоянно.

Лув-Нер (мансийское название Тулыма) внушает уважение. Хотя он и уступает по высоте Конжаковскому камню в Свердловской области, но суровее, мрачнее. Путнику, вздумавшему перейти его, надо быть осторожным: то многотонный валун сдвинется, то склон из мелкой щебенки оживет под ногами, грозя завалить путешественника. 
Прекрасна неторопливость лесного бытия! Городская цивилизация лишила человека удовольствия жить, не думая о минутах. А в тайге мы просто намечаем, что завтра идем туда-то и делаем то-то, при этом не задумываемся, во сколько надо выйти и когда вернуться...

Обычно после клестовой побудки я строгаю ножом лучину и растапливаю печь. Вскоре подает голос маленький экспедиционный чайник. Начинается обычный таежный день.
Закончив незамысловатую трапезу, я выхожу в туманное утро и отправляюсь на очередной учет птиц. Тропа, прочищенная Сергеем Смирновым, вьется по березово-еловому лесу и направляется вверх по тихой речке Лыпье. На глаза то и дело попадаются рыжие подосиновики или вздыбившие лесную подстилку крепыши грузди... Попетляв по лесу, тропа выходит на высокий склон реки, откуда снова открывается Тулым.

Семейство рябчиков, увидев человека, шумно разлетается в стороны. Как это часто бывает, один не в меру любопытный слёток усаживается неподалеку и косит на меня карим глазом. Щелкает затвор моего фотоаппарата, но под пологом леса в пасмурный день хороший снимок сделать трудно. Скоро выводки рябчиков распадутся, и молодые птицы начнут искать себе место под солнцем. В отличие от глухарей, они держатся за свою землю и, заняв облюбованный участок леса, могут прожить там всю жизнь. Самец и самка образуют вполне добропорядочную семью, где в заботах и хлопотах о потомстве участвует и отец.


Незаметно я добираюсь до ключа, который вливается в Лыпью. Дальше тропа уже не столь хороша. Я поворачиваю назад...
Наступает нежаркий полдень. Только я собираюсь заняться приготовлением обеда, как вдруг обнаруживаю на столбе перед домом канюка. Потихоньку приоткрыв дверь, я фотографирую непугливого хищника. День сложился удачно. Остается переправиться на ту сторону Вишеры и заняться уральскими попугаями — клестами. Они далеко не каждый год появляются в таком изобилии. Возвращаясь с кордона, я вновь обнаруживаю на избе канюка. Видимо, он здесь постоянно подкарауливает мышей и полевок. 
Вечереет. Тулымский камень окрашивается в розоватые тона. Небольшое облако поливает его южный отрог коротким дождем. На Лыпье пасутся кряквы и чирки-свистунки, два крохаля ловят мальков на перекате. День подходит к концу. Теперь можно зажечь свечку, заполнить дневник и почитать рассказы Киплинга из библиотеки Сергея Смирнова…

Первое июня открыло лето на Вишерском Урале неистово и беспощадно. Слепящий шар солнца поднялся над стеной Тулымского камня и стал накалять нежно-зеленую листву жестким ультрафиолетом. Птицы убавили громкость хвалебных песен светилу. Природа замерла в предчувствии полудня.

Mеня всегда поражало, сколь сурова бывает наша планета к своим обитателям в двенадцать часов дня. Можно, конечно, побродить по лесу, обливаясь потом, в надежде обнаружить какого-то пернатого, не убоявшегося зноя. Но лучше всего скоротать это время в прохладной избушке. Ведь в конце концов он наступит, этот благодатный, долгий вишерский вечер, когда снова во всю ширь души запоют птицы, а воздух, пропитанный ароматом молодых трав и листьев, можно будет пить, как живительный настой.


Самка гогол


До часа дня я добросовестно бродил по пойменному лесу, проводя учет птиц. Временами тропа выходила на берег Вишеры, где можно было отдохнуть, скинув рюкзак с увесистой фотоаппаратурой. Нижний из пяти вишерских порогов, прозванный Дурным из-за сложности его прохождения на моторной лодке, клокотал и пенился. Подводные камни, порождающие буруны, скрывались под водой. В прошлые годы в летнюю межень здесь можно было увидеть охотящихся крохалей или оляпок, но сейчас стремительный поток не привлекал пернатых. 
Посидев на бревне возле гремучей воды и сделав традиционные записи в полевом дневнике, я повернул в обратный путь и к двум часам добрался до избы научного стационара. Развесил мокрую от пота одежду и вознамерился укрыться в деревянной хижине до вечера. В это время из крон ближайших деревьев раздалась залихватская разбойничья трель. Так заявляет о своем присутствии самка кукушки. Это самцы благозвучно и неутомимо кукуют. Самкам же нет нужды особо рекламировать себя.


Большой крохаль

Еще один признак завершения весны — исчезновение пролетных птиц. Вчера на поляне Лыпьинского хутора еще порхали группы краснозобых коньков, которые гнездятся в полярной тундре, а сегодня их уже не стало. Видимо, тепло торопит их на родину.

УТИНЫЕ ИСТОРИИ

Наконец-то маленькая стрелка на циферблате утыкается в цифру шесть. Можно считать, наступил вечер. Облачившись в костюм лешего и забросив за спину рюкзак с аппаратурой, отправляюсь вверх по Лыпье и вскоре затихаю в своем скрадке перед видоискателем фотоаппарата. Некоторое время никто не появляется поблизости. Слышно, как бурлит река, борясь с корягой, перегородившей ей путь. На островке в десяти метрах от укрытия приземляется светло-серый кулик и громко заявляет о себе безапелляционным «ти-люй». Это большой улит. Рядом с ним обнаруживается более мелкий представитель рода улитов — черныш. На небольших таежных водоемах и болотцах он самый обычный обитатель.

Делаю серию кадров куликов и вижу выше по реке самку гоголя. На Лыпье в мае эти птицы устраивают брачные игрища прямо перед окнами ближайшего к реке дома. Селезни исполняют токовые танцы на воде и преподносят себя скромным барышням во всей красе. Недаром в русском языке есть выражение «ходит гоголем». Но вскоре самцы теряют галантность и начинают примитивно гоняться за самками. Кто самый сильный и неутомимый, тот и становится отцом гоголят. Хотя, возможно, не все так просто...


Селезень широконоски


Неожиданно в кадре появляются большие крохали — другие массовые вишерские утки. Парочка этих рыбоядных птиц, видимо, поднялась снизу. Летом у нас не увидишь красочных селезней, на глаза попадаются лишь тусклые самки и молодежь. Теперь же роскошь оперения утиных кабальеро поражает. Селезень крохаля, как и гоголь, черно-белый. Но красный тонкий клюв с крючком на конце, по-змеиному изогнутая шея выдают в нем хищника-ихтиофага. Крохали постоянно опускают голову в воду и так плавают, высматривая рыбу. 
Утиное население нижнего течения Лыпьи включает в себя четыре вида. О последнем из них еще не упоминалось. Это чирок-свистунок. Совсем недавно я натолкнулся на этого рыжеголового селезня. Через глаз у них проходит зеленая полоса, но почему-то на снимках она получилась бурой.

От долгого сидения в укрытии ноги затекают. Постепенно вечерняя тень накрывает всю реку. Пора уходить…


Чирок-свистунок

Следующий день нежаркий. Временами набегают тучи и сеют редкий дождь. Когда он начинается, я не покидаю укрытие, лишь накрываю объектив плащом. Утки в дождь меняют свое поведение. Оживляются. Невесть откуда появляются две новые самки гоголя. Они бурно выражают свою радость по поводу пасмурной погоды и плещутся, поднимая облака брызг. Когда появляется знакомая мне парочка гоголей, селезень, забыв о своей постоянной подруге, бросается к новым барышням. Виданное ли дело — всю весну на одну самку приходилось по три кавалера, а теперь он один на троих! Но вскоре выглядывает солнце, и девушки, уклонившись от нахального ухажера, улетают.

Возле противоположного берега обнаруживаются неожиданные гости — два селезня широконоски. Видимо, самки уже сели на гнезда, и самцы кочуют к местам линьки. Я всегда считал, что широконоски в заповеднике и его окрестностях не гнездятся, но столь раннее появление отрешившихся от брачных забот селезней наводит на мысль, что места их гнездовий совсем недалеко. 
Лето уверенно вступает в свои права, и наличие кочующих беззаботных селезней недвусмысленно говорит об этом. В утином племени примерные отцы не требуются. Это лебеди и гуси не расстаются всю жизнь. Вскоре потянутся к местам линьки и знакомые лыпьинские селезни кряквы, чирков-свистунков, гоголей, больших крохалей. А самки будут жить здесь со своими детенышами до середины августа.

НА ИСХОДЕ ЛЕТА

Август только наступает, а ночи уже удивительно холодные. Так часто бывает на Северном Урале. Временами набегают короткие дождики, и снова светит нежаркое солнце. Ощущение прихода осени охватывает все существо, и странно видеть по-прежнему зеленую листву. Вот и земляника краснеет в траве. Но холодный ветер, который налетает вдруг, и трепет осиновых листьев говорят о другом. Птицы умолкли. Их гнездовые труды позади, и подросший пернатый молодняк слоняется по берегам и опушкам. Лишь многочисленные ватаги рыжих и зеленоватых клестов беспечно радуются большому урожаю еловых шишек. Этим и зима нипочем: в феврале особо нетерпеливые начнут гнездиться. Клесты меня будят каждое утро. Как только светает, откуда-то появляется шайка этих забавных птиц и принимается грызть избу, в которой я обитаю. Чем их привлекают старые доски и бревна? Видимо, они в них находят ценные минералы...
За окном виднеется хребет Тулымский камень — всегда разный. Вот он надел кепку из облаков, а вот натянул одеяло. Смотреть на него можно бесконечно. Невольно возникает зависть к хозяевам этого заповедного хутора — Сергею и Алевтине Смирновым, которые наблюдают за величественным камнем постоянно.

Лув-Нер (мансийское название Тулыма) внушает уважение. Хотя он и уступает по высоте Конжаковскому камню в Свердловской области, но суровее, мрачнее. Путнику, вздумавшему перейти его, надо быть осторожным: то многотонный валун сдвинется, то склон из мелкой щебенки оживет под ногами, грозя завалить путешественника. 
Прекрасна неторопливость лесного бытия! Городская цивилизация лишила человека удовольствия жить, не думая о минутах. А в тайге мы просто намечаем, что завтра идем туда-то и делаем то-то, при этом не задумываемся, во сколько надо выйти и когда вернуться...

Обычно после клестовой побудки я строгаю ножом лучину и растапливаю печь. Вскоре подает голос маленький экспедиционный чайник. Начинается обычный таежный день.
Закончив незамысловатую трапезу, я выхожу в туманное утро и отправляюсь на очередной учет птиц. Тропа, прочищенная Сергеем Смирновым, вьется по березово-еловому лесу и направляется вверх по тихой речке Лыпье. На глаза то и дело попадаются рыжие подосиновики или вздыбившие лесную подстилку крепыши грузди... Попетляв по лесу, тропа выходит на высокий склон реки, откуда снова открывается Тулым.


Хохлатая чернеть

Семейство рябчиков, увидев человека, шумно разлетается в стороны. Как это часто бывает, один не в меру любопытный слёток усаживается неподалеку и косит на меня карим глазом. Щелкает затвор моего фотоаппарата, но под пологом леса в пасмурный день хороший снимок сделать трудно. Скоро выводки рябчиков распадутся, и молодые птицы начнут искать себе место под солнцем. В отличие от глухарей, они держатся за свою землю и, заняв облюбованный участок леса, могут прожить там всю жизнь. Самец и самка образуют вполне добропорядочную семью, где в заботах и хлопотах о потомстве участвует и отец.

Незаметно я добираюсь до ключа, который вливается в Лыпью. Дальше тропа уже не столь хороша. Я поворачиваю назад...
Наступает нежаркий полдень. Только я собираюсь заняться приготовлением обеда, как вдруг обнаруживаю на столбе перед домом канюка. Потихоньку приоткрыв дверь, я фотографирую непугливого хищника. День сложился удачно. Остается переправиться на ту сторону Вишеры и заняться уральскими попугаями — клестами. Они далеко не каждый год появляются в таком изобилии. Возвращаясь с кордона, я вновь обнаруживаю на избе канюка. Видимо, он здесь постоянно подкарауливает мышей и полевок.

Вечереет. Тулымский камень окрашивается в розоватые тона. Небольшое облако поливает его южный отрог коротким дождем. На Лыпье пасутся кряквы и чирки-свистунки, два крохаля ловят мальков на перекате. День подходит к концу. Теперь можно зажечь свечку, заполнить дневник и почитать рассказы Киплинга из библиотеки Сергея Смирнова…

Василий Колбин .

Источник

Картина дня

наверх