На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Охота и рыбалка

25 419 подписчиков

Свежие комментарии

  • Виктор Симанович
    это не из разряда доступной для обычного рыболоваРейтинг самых вку...
  • Яков
    О самой охоте ничего своего, только слова переставляете местами, делая текст ещё хуже. А "Королевский выстрел", чтоб ...Вальдшнеп на мушк...
  • Астон Мартин
    интересноВинтовка Bergara ...

"Зелёный змий"

    Лексей Егорыч испытывал небывалый душевный подъём. Это было то состояние, когда хотелось обнять весь мир, хотелось поделиться своим счастьем даже с малой птахой, что ковырялась за окном, выискивая съестное в  полусопревшем заборе. Остро захотелось выпить. Кинулся к буфету, достал запечатанную бутылку, повертел в нерешительности в дрожащих руках, вздохнул и спрятал назад.

    Сегодня «письмоноска» Таиска принесла телеграмму от сына. Эка невидаль, скажете вы. Редко ль в наши времена  дети, уехав в город в поисках лучшей доли, забывают о престарелых родителях, в лучшем случае, раз в год навещая стариков, да и то  не столько из вежливости, сколько из желания пополнить запасы деревенскими разносолами. 

    В разрыве был виноват сам Егорыч. Вернее, его близкий друг - «зелёный змий». Покойная жена Авдотья не раз попрекала: «Руки у тебя, Алёшка, золотые, да глотка дырявая!»  Скольких мастеровитых мужиков сгубили магарычи!  

    Красивая ему жена досталась, многие заглядывались да прихваливали, и жгла Алёшку дурная ревность и ничего он поделать с нею не мог, только играл желваками да наливал стакан пополнее. А когда стал Егорыч, смирный в общем-то мужичонка, поколачивать супругу и подросшего уже единственного сына Андрейку, собрала Авдотья нехитрые пожитки и ушла к престарелым родителям. Бросал пить Лексей Егорыч регулярно, уговаривал вернуться семью. Соглашалась супруга, возвращалась дважды, да оба раза не больше полугода выдерживал муженёк. Когда в очередной раз завершали с самодеятельной бригадой большую шабашку – дом ли кому сложить, сарай ли поправить, крышу ли перекрыть -   заканчивалось это неизменной и неизбежной обмывкой. Неделями куролесили шабаи – деньжата-то водились.

    А мальчонка к отцу тянулся. Вне сезона строительных работ был Егорыч азартным охотником, и Андрейку заразил. Да можно ли этим заразить?! Родиться охотником надо. А у Андрюшки глазёнки горели. И схватывал всё на лету. И прощал батяньке многое за возможность побродить с ружьём. Сбегал, несмотря на запреты матери, к «алакшине проклятому», выуживал того из пьяной компании, вёл домой, подставляя хиленькое плечико…

     Вырос Андрей Алексеевич, взматерел, осел в городе, однако навещал овдовевшего отца регулярно. Но три года тому, в последний Андреев приезд, опять дыхнул смрадно «змей зелёный» и пережёг тонкую ниточку сыновьей привязанности. Грязно оскорбил тогда Егорыч память жены своей, а Андрею – матери. Столь грязно, что поднял руку на родителя вскипевший сын и уехал в ночь. Три года ни весточки, а теперь вот телеграмма: «Встречай, батя. Приеду на недельку. На охоту сходим.»

    Ожидал гостя Егорыч, а всё ж вздрогнул, когда мелодичный сигнал у ворот заставил залиться выжловку Флейту. Приминая неглубокий снежок, легковушка тихо вплыла во двор. Андрей вышел из машины, несколько настороженно  приблизился к отцу, пожал руку, немного замявшись, обнял. Потом вернулся к машине, открыл заднюю дверь. Опираясь на поданную Андреем руку, из салона выбралась миловидная женщина.

- Алёна, жена моя, - влюблённо глядя на неё, представил гостью сын. – Вот, бать, наследника ждём. Привёз чистым воздухом подышать.

Егорыч даже отшатнулся – настолько разительно похожей на Авдотью в молодости показалась ему невестка. И станом, и глазами, и даже родинкой на щеке. Да и голос глубокий, грудной.

- Чё ж мы в воротах стоим, проходите в хату, - засуетился хозяин. – Я с утра на речку сбегал, ушицы сгандобил. Аж сладка-а-я!

 - И сто грамм влил? – глядя исподлобья, спросил Андрей.

 - Как полагается.

 - А в себя?

 - Упаси Христос! Уж почти год, как терплю.

 - Гляди мне… - полушутя-полусерьёзно пригрозил сын.

Вошли в хату.

 - Уютно у вас, - прощебетала Алёна.

На немой вопрос Андрея Егорыч похвастался:

 - Соседка Сурчиха ходит прибирает, стряпается, обстирывает.

 - За так?

 - Да я ей кой-когда то заборчик поправлю, то ишо чем пособлю по хозяйству. Ну, располагайтесь в большой хате, я тут, в прихожке, бедую. И давайте к столу.

    Алёна кинулась помогать. Выходило всё у неё ловко, как некогда у покойной Авдотьи. Защемило что-то в душе у Егорыча, и он осторожно спросил у сына:

- Может по маленькой? За встречу…- и осёкся, перехватив грозный взгляд Андрея.

Поужинали. Невестка взялась за уборку, а мужчины вышли на крыльцо покурить.

- Куда завтра пойдём, бать?

- Давай Лиман пробомбим. Флейта до лис дюже охоча, на раз-два выгоняет из камыша. А переходы лисьи уж сколько лет не меняются.

- Ну, давай. Как раз недалеко, а то я Алёнку не хочу надолго одну оставлять, мало ли…

- На матерю твою дюже похожа.

- Да что-то есть… За могилкой ухаживаешь?

- А как же?! Виноват я, Андрюша, перед нею… перед вами.

- Водка виновата.

- И то так. Ну, значит, на Лиман завтеря.

- На Лиман.

На том и порешили.

    Утром Егорыч тихонько поскрёбся в комнату молодых:

- Охо-отник, пора…

Андрей рывком выскочил из объятий пуховой перины. Чмокнул в щёку заворочавшуюся жену:

- Зорюй, мы к обеду вернёмся.

- Ух, батя, и спится в деревне сладко.

- Отоспишьси ишо. Ноня надо пораньше – вона глянь, пороша какая и потеплело. Самая погода собачке работать.

    Лиманом называли заболотившуюся и заросшую камышом и тальником прилегающую к речке низину гектара в четыре на краю хутора. Зимой, когда вставал лёд, казалось, лисы со всей округи избирали Лиман отправной точкой для набегов на домашнюю живность. Места для охоты на рыжих лучше и не придумаешь. Правда, при условии наличия хотя бы одной путёвой гончей и знании трёх-четырёх верных мест, откуда лисы выскакивали из камыша, улепётывая от преследования.  

    Флейта без всяких прелюдий затрещала в камышах, выискивая свежий след, и уже минуты через три отдала голос.

- Перебеги к старому горловскому поместью, там на гребельке у сада переход лисий, а я на кладке стану, чтобы в  Тришкин яр не ушла – у них нори там.

    Андрей едва успел обтоптаться в указанном месте, а первая плутовка уже неторопливо показалась на краю Лимана, уселась в осоке, прислушиваясь к далёкому пока гону. Лиса была в пределах досягаемости выстрела, но смотрела в сторону охотника. Только шевельнись – исчезнет в гущине.

    Андрей медленно стал поворачиваться, изготавливаясь для стрельбы. Кума срисовала движение и скрылась в камыше. Флейта тем временем напирала. Вот уже видно как неподалёку то тут, то там качнётся метёлка высокой камышины, отмечая путь Патрикеевны.  Несмотря на свежий ветерок, на лбу охотника выступила испарина. Вспомнилось вдруг, как ещё подростком вот так же поджидал здесь гонную лису. Тогда обманула, кажется…

    Андрей чуть не прозевал выскочившего немного в стороне зверя, заметил, когда лисица уже набрала скорость, стремясь к спасительному оврагу. Два хлёстких выстрела из полуавтомата остановили бег рыжей проказницы. Андрей с удовлетворением и облегчением выдохнул. Не зря уговорил Алёну поехать к отцу, сначала заставив самого себя переступить через нанесённую три года назад смертную обиду. Родная кровь всё же.

Постоял ещё, прислушиваясь к гону. Знал, что редко когда одной лисой заканчивалась охота в Лимане с опытной собакой. Вот и теперь Флейта, ни на минуту не смолкая и не приближаясь к месту выхода Андреева трофея, потянула к другому краю. Шумовую, значит, подстрелил. Ну, это ценность трофея не умаляет.

    Чуть погодя донёсся выстрел и со стороны отца, а через пару минут оборвала свою страстную песню и Флейта. Значит, и батя с трофеем. Сошлись. Поздравили друг друга «с полем». Обкурили добычу.

- И - эх! Сто грамм бы сычас, «на кровях», - посетовал Лексей Егорыч.

- Ты опять за своё? - насупился Андрей. – Нельзя тебе и сто грамм – сорвёшься опять.

- Да ладно тебе. Как-то ж вот почти год продержался.

- Ой ли?

- Ну, можа, чуть поменьше. Да оно-то и пить в хуторе почти что не с кем стало. Друзьяки кто поуехали, кто поумирали. А с баб какая компания?

- Да, - согласился Андрей, - вымирает хутор. Брошенных дворов больше чем жилых уже.

    Тут в дальнем углу Лимана вдруг заголосила по-горячему чья-то гончая. Флейта стремглав бросилась на голос.

- Ты погля, чья ж это собака. Я всех наших знаю. Да их и осталось уж три штуки, окромя Флейты. Это чужой гончак. А лиса в камыше, стало быть, ишо есть. Разойдёмся-ка на всякий пожарный.

   Андрей опять вернулся к саду. Егорыч двинулся к старому полузаросшему переезду. Собаки дружно ахали сначала в Лимане, потом прогнали зверя по леваде, вышли на чистое, поднялись на бугор, скололись где-то в каменном карьере.

- Уйдёт! – подумал охотник. – Там норы раньше были по оврагам. Ан нет. Опять вниз гонят.

   Лисица, видимо, тёртый, опытный и знающий себе цену лисовин, снова привела собак в Лиман. Там, кружась по одному месту, гончаки начинали часто скалываться и теряли зверя. Как-то Андрей, устав вот так же от безрезультатного гона на малых кругах, взобрался на высокую вербу на краю камыша и обалдел от наглости лисы. Сверху было видно, как рыжий «профессор», ничуть не боясь гончака, крутил на «пятачке» диаметром метров в тридцать. Неспешной рысью, он, не видимый собакой за камышом и осокой, проходил от ревущего выжлеца всего-то метрах в пяти в обратном направлении, перепрыгивал на свой прежний след, и всё возвращалось на круги своя. Гончак, замордованный многоследицей, уже проклинал судьбу, но тогда Андрею удалось изловчиться и положить лисовина дальним выстрелом прямо с дерева.

   Наконец прогремел дуплет, собаки смолкли, и Андрей пошёл искать по следам отца.

За переездом услышал взбудораженные голоса. Подойдя, увидел родителя в компании двух мужчин возле «УАЗа». Собаки толкали носами лису завидных размеров.

- Глянь, сынок, какого кобеля дядь Петя завалил. Здоровенный лисовиняра. Такая шкуряка и на вядилку не поместится. Када-то и я такого принёс с засидок, так пришлось специально для него правило делать

- Это Андрейка так вымахал? - полез обниматься бородатый незнакомец. – Сколько уж годков-то пролетело, с десяток? Не помнишь меня? Мы ж с твоим батяней в одной бригаде лет пятнадцать отпахали. И вот, Федюнчик с нами, - указал он на другого незнакомца. Мы теперь тоже городские. На охоту вот вырвались в родные края за сколько лет.

- Не помнит – совсем мальцом был, - улыбался почему-то раскрасневшийся отец.

- Да и его не узнать. Ну чё, за встречу? Федюня, доставай. Егорыч, ты как?

- Нельзя ему! – насупился в нехорошем подозрении Андрей.

- Алёшка, ты чи не казак? Как это – с друзьями не выпить? Не дури. Зашился, что ли?

Егорыч, стыдливо отводя глаза от сына, промямлил:

- Ну, по чуть можно…

- Батя…

- Ты иди, сынок, лис пока обдери, я щас догоню. Чуть с ребятами поболтаем. Ить, сколько не видались.Я тока пригублю.

 

- Знаю я твоё «пригублю». Уеду сёдня же, если запьёшь.

- Мы за него отвечаем, - засмеялся бородач.

- Ты чего такой смурной? Случилось чего? Глянь, красота какая! А воздух тут, Андрюша! – встретила у ворот Алёна.

Глядя на неё, румяную и жизнерадостную, заулыбался и Андрей.

- Вот тебе и воротник, - вытряхнул лисиц из рюкзака.

- Да какие же теперь воротники?! Вот дочурка родится –шубку ей сошьём.

- Я тебе дам «дочурку». Наследника подавай.

- Как Бог даст. А где папа.

- Папа…- ухмыльнулся Андрей. - Друзей встретил. Как бы с катушек не слетел.

- А что ж ты его одного бросил?

- Не маленький – сам должен думать. Схожу чуть погодя, нагляну.

     Через час, сняв шкурки и натянув их на правилки, Андрей прибрал своё ружьё за отодвигающуюся доску в сенях, куда прятал незарегистрированную одностволку в детстве, и пошёл к месту, где оставил отца, намереваясь хоть силой, а отбить того от компании. «УАЗика» на месте не было, зато валялись две пустых поллитровки. Где их теперь искать? Вернулся домой, завёл машину, проехал по опустевшему хутору – не нашёл. Перед закатом сама явилась Флейта. Ближе к полночи Алёна уже расстелила постель, Андрей в тревоге, не раздеваясь, сидел перед телевизором. Свет над крыльцом не тушил. Вдруг загремела входная дверь, звякнуло перевёрнутое ведро. В проёме появился Алексей Егорович в совершенно непотребном виде: без шапки, с расквашенным носом, обутый. Собранное ружьё болталось на шее. Отец отсутствующим взглядом смерил Андрея:

- Ты кто такой? А…Федюня,  к Дуське моёй ходишь? Да я тибе…

- Тю-тю, батя, охолонь.

- Андрюша, кто так его? – из комнаты выглянула Алёна в одном лёгком халатике.

- А, падла, пока я на работе надрываюсь, ты мужиков примаешь, шалава! – совсем не понимая происходящее, заорал Егорыч, сорвал ружьё, и начал взводить курки. – Порешу обоих…

Андрей прыгнул, перехватил стволы и вытолкал сопротивляющегося и матерящегося отца во двор. Там выдрал из рук Егорыча ружьё:

- Ты совсем сбрендил? Своих не угадываешь?! Дожрался.

- Я таких своих на куски рвать буду. Где эта шаболда? Дуська, тварюка гулящая, я и выродка твово закопаю…

Андрея трясло от обиды и неоправдавшихся надежд на восстановление отношений с единственным родным человеком. Не помня себя, он ударил отца в грудь. Тот икнул и упал в снег. Андрей с удивлением посмотрел на ружьё у себя в руках:

- Будь ты проклято!

Взяв курковку за стволы, он с силой бросил его в сторону. Ночную тишину вдруг вспорол выстрел. Андрей охнул и завалился набок. Снег стремительно окрашивался в кровавый цвет.

- Андрюша-а-а. А-а-а! – Алёна упала на колени перед мужем. Тот на глазах страшно бледнел. Девушка трепала мужа, но вскоре он потерял сознание и затих. Прибежавшая на шум соседка Сурчиха, вызвала из райцентра «скорую» и милицию. Не успели.

     Отброшенное Андреем старенькое ружьё, один курок на котором пьяный Егорыч всё же взвести успел, ударилось прикладом о забор и выстрелило. Дробовой заряд прошил бедро Андрея, разорвав артерию. Молодое сердце выкачало кровь за несколько минут.

Ружьё у Егорыча забрали. Самого после недолгого расследования отпустили. Он ничего не помнил.  

 Похоронили Андрея рядом с матерью. А через несколько дней Сурчиха опять вызывала милицию. Егорыч нашёл ружьё Андрея и ушёл воссоединяться с семьёй. Похоронили Егорыча за кладбищенской оградой, отдельно от родных.

    И видела будто бы Сурчиха, как на девятый день вылетел из трубы заколоченной егорычевой хаты  змей, дыхнул синим огнём, заржал дьявольским смехом, да и полетел в сторону выгона…

Картина дня

наверх