На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Охота и рыбалка

25 419 подписчиков

Свежие комментарии

  • Виктор Симанович
    это не из разряда доступной для обычного рыболоваРейтинг самых вку...
  • Яков
    О самой охоте ничего своего, только слова переставляете местами, делая текст ещё хуже. А "Королевский выстрел", чтоб ...Вальдшнеп на мушк...
  • Астон Мартин
    интересноВинтовка Bergara ...

Ток у лежневки

Глухариный ток

Как-то давно, много лет назад, мне позвонил мой друг врач Виктор Авилов и предложил встретиться, намекнув, что есть заманчивое дельце. Сам приехать он не мог, поскольку в праздники заступил на дежурство. «Жалко, — заметил я. — Тут от первомайского застолья кое-что осталось». «А ты в рюкзак все покидай и утренним тепловозом приезжай ко мне. Завтра суббота и впереди два выходных», — сказал Виктор. «Ну ты даешь! — возмутился я. — Была бы охота тащиться к черту на кулички на праздниках». «Вот-вот, на нее и приезжай, — ответил друг. — Тут у нас к вырубке одну лесосеку готовят, уже и лежневку к ней проложили. Так вот, сторож участка обнаружил в том районе небольшой глухариный ток…».

Виктор Авилов рассказал, что с техноруком Александром Ляминым уже побывал там. Обнаружили с десяток «петухов», которые слетаются на этот ток, чтобы попеть на рассвете.

— Приезжай, — еще раз пригласил меня друг. — Встречу, а в ночь уедем на ток. Все равно его скоро разгонят. Заявятся вальщики с бензопилами — вся живность разлетится!..

— Блин! И ты молчал, как партизан?! — заорал я в трубку. — Нет бы сразу, не здороваясь, обрадовать: приезжай скорее — ток, мол, нашли. Так нет — крутит, вертит. Конечно, приеду. Встречай. Да, чуть не забыл: у тебя ружье-то где?

— Здесь. Я его постоянно держу в сейфе медчасти.

— Ну и ладненько. В общем, жди…

Отдых в гостинице

Назавтра, ни свет ни заря, я с рюкзаком и зачехленным ружьем уже стоял на посадочной платформе Иксинской станции и нетерпеливо ждал, когда подадут пассажирский вагон, следующий с грузовым составом до Ундозерского леспромхоза. Мне нужно было более 30 километров «пилить» под перестук колес по ведомственной ширококолейке до шестого лесозаготовительного участка.

Несмотря на раннее утро, Виктор ждал меня на платформе и, едва я соскочил с подножки на деревянный настил, отобрал рюкзак и, крепко тряхнув в рукопожатии руку, повел по широкому и добротному тротуару к двухквартирному коттеджу, одна половина которого служила для приезжих своеобразной гостиницей. Из-за малочисленности последних она использовалась местным начальством для отдыха во время суточных дежурств. Чувствовалось, Виктор был рад моему приезду. Улыбался и болтал, не давая раскрыть рта:

— До вечера у нас с тобой, Максимыч, времени прорва. Отдохнем, при желании «пульку» распишем, вздремнем немного. А на закате сядем на «семеру» и через часок будем в будке сторожа на новой лежневке. С машиной я договорился. Так что все будет отлично! — И, поднимаясь на высокое крыльцо гостиницы, приостановился, полуобернувшись ко мне. — Ты как, не против такой программы?

— А что, есть вариант лучше?

— Ну можно прямо сейчас укатить в тайгу и день прокантоваться в будке лесорубов.

— Нет, первое предложение мне больше нравится.

И мы в свое удовольствие разместились в гостиничном номере. Я выложил домашние кушанья на стол и предложил другу отведать стряпню жены. За едой начали обсуждать последние новости.

Как нашли место

— Слушай, — вдруг вспомнил я, обрывая пустопорожний разговор о служебных делах, — ты по телефону вскользь упомянул, что с Ляминым уже побывали на току. Расскажи.

— Хорошо. Начну с самого начала. Неделю назад в пятницу в конце рабочего дня захожу к техноруку Саньке Лямину в кабинет узнать, не собирается ли он на выходные порыбачить на каком-нибудь озере. Здороваемся. Он приглашает попить чайку.

Тут заходит в кабинет сторож, который ночью на участке технику охраняет, и обращается к Лямину: «Начальник, можно по одному вопросу?». «Валяй», — разрешает Санька. «Вчера за мастерским участком в районе новой лесосеки, куда дорожники лежневку прокладывают, я обнаружил глухариный ток…».

— А Лямин, ты знаешь, ради охоты все бросит! — прервав на секунду повествование, заметил Виктор и продолжил рассказ. — Аж из-за стола привстал и как закричит: «Врешь?!». «Нет!» — твердо ответил сторож. Я, конечно, не такой заядлый охотник, как Лямин, но тоже уши топориком. «Рассказывай в деталях», — требует Санька.

«Ночевал я в будке в самом конце новой лежневки, которая уперлась в небольшое болото. Рано проснулся, — говорит сторож, — на рассвете. Выхожу из будки и… замираю: почти над головой на одной из вершин окружающих сосен щелкает, захлебывается в экстазе глухарь. А как он поет! Ни с чем не спутаешь! Я его щелканье десятки раз на токах слышал. Потом еще одного в глубине засек, у кромки болота — третий. Мать честная! Да их тут множество слетелось…»

«Сколько насчитал на слух?» — перебивает сторожа Лямин. «Ну, больше десятка будет». «Виктор Викторович, — поворачивается Санька ко мне, — а давай съездим на участок, заночуем в будке и на восходе поохотимся на глухаришек, если этот знаток природы нам лапшу не вешает», — кивает он на мужика.

«Да вы что! — обижается сторож. — Какой мне с этого навар?! Что я щелканье глухаря от стрекота сороки или крика сайки не отличу?..». «Ну, смотри, если набрехал, в том болоте, о котором ты упоминал, и утоплю. Понял?». «Да». «Езжай на участок. Мы с доктором попозже подъедем. Отоварку я тебе подвезу». «Спасибо. Я вас в той будке у новой лежневки ждать буду».

На заре

Сторож убегает в гараж, чтобы на попутном лесовозе уехать на участок, а мы с Ляминым принимаемся готовиться к предстоящей охоте. Добираемся на «семере» до места уже в темноте. Машину назад отправляем и двигаем пешком по лежневке к будке строителей-дорожников, а до нее километра два с гаком. Приходим, сторож нам чай уже вскипятил. Мы ему обещанную сгущенку, пряники, заварку и сахар отдаем и отправляем на мастерский участок караулить технику, чтобы нам не мешал.

Напившись чаю со сгущенкой, отправляемся на боковую — на лавки. В будке теплынь — благодать… Просыпаюсь я затемно по естественной надобности. Лямин, здоровый «бык», похрапывает. Я потихонечку выхожу за дверь. Стою, опершись об угол будки, прислушиваюсь к звукам природы. После духоты тесного помещения ночная свежесть — как душ на разгоряченное тело!

Темень, на небе сквозь жиденькие облака звезды реденько проглядывают. А на востоке вроде как сереть начинает. Тишина-а-а… И вдруг высоко над головой на какой-то из вершин придвинувшихся к самой будке сосен (а где именно, в темноте не разберешь!) раздается звук: «Тэ-эк… Тэ-эк… Чр-р-ш-шь…».

«Твою дивизию!.. Глухарь токует… — соображаю я, оцепенев на несколько секунд. Прихожу в себя и на полусогнутых — в будку. Нашариваю в темноте в изголовье лавки ружье, патронташ и — на выход. А Лямин спит — ему все «по барабану». Выползаю наружу, дверь осторожненько, чтоб не скрипнула, прикрываю и начинаю подкрадываться к стене деревьев, что в пяти шагах от будки.

Натыкаюсь в темноте на лапник нижних сучьев и замираю, стараясь уловить, где он поет. Ага. Вот на этой сосне, кажется, негодник бородатый щелкает. Запрокинув голову, до рези в глазах вглядываюсь в черное сплетение ветвей почти не различимых в темноте. Осматриваю все снизу вверх и обратно. И совсем ничего не вижу!

Какой уж тут поющий глухарь!.. А он, подлец, изощряется. Входит в раж, почти беспрерывно выводит вторые коленца своей странной песни, напоминающей шипение-скрежет, будто кто-то что-то точит на бруске: «Чр-р-ш-шь… чр-р-ш-шь…».

Я чуть отступаю от дерева и, часто останавливаясь, обхожу его вокруг. И вновь не могу ничего разглядеть среди ветвей. Делаю второй круг. Уже и небо светлеет, звезды начинают гаснуть… А я все, как проклятый, топчусь. Будто Дед Мороз, кручу хоровод вокруг новогодней елки! Уже и злость берет и мерещится что-то, и кажется, будто прошло более часа. На самом же деле, как я потом сверился по часам, на все потребовалось около 30 минут.

Идея розыгрыша

И только когда уже светлеет небо, я на его фоне могу узреть среди ветвей вершины дерева какое-то черное уплотнение. Поднимаю ружье, долго выцеливаю и после выстрела замечаю, как темное пятно качается. Вторично нажимаю на спуск, и… ломая мелкие сучья, к ногам падает здоровенный глухарина. Я хватаю его за шею и к избушке. И тут приходит мысль разыграть Сашку. Быстренько прячу глухаря и ружье под будкой между полозьев саней, на которых она срублена.

Только убираю добычу, как Лямин вываливается из будки. «Что случилось? Кто стрелял?» — спрашивает он. «Никто! — отвечаю я, еле сдерживая смех. — Померещилось тебе!». «А ты давно на ногах?» — интересуется он. «Только что вышел», — говорю я.

«Черт! Проспали мы с тобой. Смотри, какая светлынь, — Лямин несколько секунд прислушивается. — Эх, как поют… Пошли быстрее!» «Иди один. Я раздумал. Лягу досыпать», — отвечаю ему. «Ты что, сдурел?! Зачем тогда ехал?». «Не ори, всю дичь распугаешь, — успокаиваю я его. — Топай один. Чего пристал?». «Ну ты охотничек!» — говорит Санька и злой, как черт, исчезает за деревьями в синем рассветном сумраке.

Примерно через полчаса слышу «Бабах!». Возвращается Лямин, глухаря тащит. До-во-о-о-льный. Я прикидываю на глазок: трофей явно меньше моего. А Лямин давай меня стыдить: «Эх ты, засоня. Досыпа-а-ать пойду… Смотри, какого красавца я снял и буквально в полусотне метров от будки!».

«Да-а-а, хорош… — поддакиваю я, — но, по-моему, мелковат…». «Ничего себе! Мелковат?! — взвивается Санька. — Килограммов на пять потянет!». «Может быть, — отвечаю, — а только мой на шесть с гаком будет!». Лезу под будку, выволакиваю на свет божий своего глухаря. У Лямина отваливается челюсть.

— Ты бы видел, Максимыч, как он ругался и обзывался, — вновь ненадолго прерывает свой рассказ Виктор, а потом выкладывает окончание истории. — Я хохочу, хватаясь за живот… Наконец, наоравшись, Сашка смеется, хотя и с некоторой кислинкой на губах. «Когда ты успел?» — спрашивает. «А он сам пришел, — говорю я, давясь от смеха. — Гляжу, шагает по лежневке. Я его по «маковке» и под будку…».

«Эх ты! — снова начинает заводиться Лямин. — Встал на рассвете и не разбудил. Не прощу! Пока ты одного глухаря скрадывал, я б не меньше пяти «наштабелевал…». «Зачем? Хапуга ты! Вот поэтому и не разбудил», — обрываю смех, поняв, наконец, что розыгрыша не получилось…

С ветерком по колдобинам

— Он что, действительно такой хапуга? — спрашиваю я, выслушав до конца красочную историю друга.

— Ну, не совсем. Хотя кое-какие замашки наблюдаются.

Рассказ Виктора вызвал у меня массу воспоминаний о былых вылазках в тайгу. Мы начали разговор, который сопровождался приятными ассоциациями и мечтательно туманил глаза. За общением и не заметили, как промелькнул короткий весенний день. Нежаркое оранжевое солнце коснулось своей расплавленной полусферой далеких увалов, заросших густой щетиной хвойного леса.

«Семера» ждала нас у диспетчерской гаража. Покидав в кузов рюкзаки, втиснулись в кабину. Хмурый водила, недовольный, что пришлось «горбатить» после смены, ублажая прихоти каких-то охотников, гнал машину по разбитой лесовозной дороге на приличной скорости. Шофер не обращал внимания на колдобины, промоины и потоки весенних ручьев, пересекающих ее полотно. Нас мотало по кабине, как проклятых. А водила лишь косился и злорадно кривил в ухмылке губы.

Несколько раз «тарзыкнувшись» затылком о металлический верх кабины, Виктор начал психовать. Боковым зрением я заметил, как на его скулах заиграли желваки. Спасла положение начавшаяся лежневка, по которой особо не разбежишься. И дальше почти до самого мастерского участка мы плавно «ползли», покачиваясь в местах хлипкого настила.

Сторож участка ждал нас, сидя на чурбаке у будки дорожников. У ног его тлел маленький костерок, на углях которого в большой консервной банке пузырился вскипающий чай. Наскоро перекусив, мы отправили сторожа на место стоянки техники в старую лесосеку, где он мог исполнять свои прямые обязанности.

Шум в темноте

А сами в сгущающихся сумерках чуть ли не на цыпочках прокрались в глубь леса послушать прилет глухарей. Зачастую при хорошей погоде таежные петухи, собравшись на ток, начинают спевки уже с вечера, после захода солнца. Пока не погаснет полоска заката, глухари тренируют свои голосовые связки перед утренним состязанием.

Под сенью елей и сосен сумрак гуще, и воздух пропитан холодной сыростью: в низинках еще лежит ноздреватый засахарившийся снег. Он белеет в темноте слегка замусоренными простынными лоскутами, и именно от них веет сырым ознобом.

Мы нашли старую рухнувшую осину с огромным выворотнем корневища и уселись на ствол почти плечом к плечу. Начали вслушиваться в вечернее безмолвие. Но тишина была относительная. Ее наполняли всевозможные шорохи, вздохи, поскрипывание ближайших сухостоин и попискивание каких-то пичуг.

И вдруг невдалеке, будто стрельба из пулемета, раздалась резкая дробь дятла. Вздрогнув, мы повернулись на трескучую очередь носатого «стукача». Виктор, плюнув под ноги, процедил сквозь зубы свистящим шепотом:

— Напугал! Не надолбился за день! На ночь глядя решил поужинать. Оголодал! И как он, паразит, в темноте короеда чует?

— А черт его знает, — с не меньшей злостью громким шепотом поддакнул я.

Вечерний певец

И мы вновь замерли, вслушиваясь в зыбкую тишину. Чу! Где-то над самыми вершинами деревьев и чуть в стороне будто порыв ветерка прошелестел, и что-то «всхлопнуло». Я наклоняю голову к уху друга и прошептал:

— Прилетел.

Тот кивнул головой и заозирался, в какой стороне приземлился, вернее сел глухарь. Через несколько минут вдалеке раздалось новое короткое хлопанье, будто в курятнике завозилась несушка, устраиваясь поудобнее на насесте.

На потемневшем небе стали подмигивать мириады звезд. Пришла пора идти к будке, надо хотя бы три-четыре часа подремать перед охотой. Я уже собирался нащупать в темноте Витькино колено и похлопотать по нему, давая понять, что все — уходим, как ухо уловило далекое: «Тэк… Тэк… Тэк…». Открыв рот и оцепенев, услышал шепот друга:

— Где-то у кромки болота токует. Я его давно засек, но как-то вяло он щелкал, будто в полудреме. Ничего, я его завтра пораньше разбужу. Пошли, Максимыч. Утро вечера мудренее!

Мы сползли со ствола поваленной осины и осторожно выбрались к лежневке. В будке было тепло. Сторож постарался к нашему приезду и хорошо протопил печурку. Ее железные бока до сих пор оставались горячи.

— Чего-нибудь перекусишь? — спросил я напарника.

— Нет. Не хочу. Давай располагаться на ночлег, а то, не дай Бог, проспим, как Лямин.

Ранний подъем

И мы улеглись на лавках у противоположных стен. Я долго не мог уснуть — сказывался мандраж перед предстоящей охотой. Но через час будто в яму провалился, запутавшись в «тенетах Морфея». Казалось, только впал в забытье, и… толчок в плечо. Ошарашенно сел на лавке.

— Вставай. Уже брезжит, — прошептал Виктор.

— Спасибо! Если б не ты — точно проспал бы…

Мы вышли в ночь, и прохлада мгновенно вызвала легкий озноб. Стояла темень, но на востоке небо уже начинало сереть. Виктор, легонько хлопнув меня по плечу, наклонился к моему уху:

— Я двину по лежневке к болоту и по его кромке пройду в глубь тока. Вчерашнего певуна поищу, наверняка уже щелкает. А ты давай в центр!

И, двигаясь легкой крадущейся походкой, друг растворился в темноте. Я с минуту стоял, поеживаясь и прислушиваясь к ночным шорохам. Тишина. Шагнув под лапник ближайшей ели, тут же замер, уловив слева характерное «тэканье». И на слух — совсем недалеко.

Развернулся и пождал, когда токующий глухарь в азарт перейдет к самому захватывающему коленцу своей песни, при исполнении которого он совершенно не слышит окружающий мир. Я замер в напряженной позе, до боли в пальцах сжимая ружье. А пернатый исполнитель все никак не мог распеться, «тэкал» и «тэкал», будто что-то заклинило у него.

Я уже начал крутить головой, намереваясь переключиться на другого токовика и послать своего «заику» куда подальше. Но тот вдруг распелся, в раж вошел, наверное, устыдился соседей, «поющих», несмотря на предрассветную рань, взахлеб.

Как в первый раз

Сделав два воробьиных шажка, а потом еще пару, я вновь замер, прислушиваясь. Пел ли мой глухарь? Еще как! Без передыху выводил: «Чр-р-р-ш-шь… чр-р-рш-шь…». В такие моменты к нему можно хоть на тракторе подъехать — не услышит!

Я перешел на прыжки. Два скачка — и метров шесть позади. Несколько секунд стоял, пытаясь выровнять дыхание. Волновался, конечно, жутко. Сердце колотилось в бешеном ритме, и адреналина было в крови — через край.

Но как я волновался в первый раз, подскакивая к своему «дебютному» глухарю, – не передать!.. Тряслись все поджилки, сердце, казалось, вот-вот грудную клетку разорвет, а в голове была сплошная каша: обрывки каких-то просьб типа «Господи, помоги» и… неподдельный липкий страх от того, что мои прыжки и сиплое дыхание слышны за версту. Мне казалось, что глухарь прекрасно знает о моем приближении и в последний момент обязательно улетит…

Сейчас я уже не новичок в охоте на току. Кое-какой опыт накоплен, хоть и небольшой. И все же от волнения, наверное, мне никогда не избавиться. Оно все так же перехватывало дыхание…

А щелканье глухаря раздавалось все ближе и ближе. И я все чаще останавливался, чтобы унять дрожь в ногах, перевести дух и, поглаживая ладонью грудь, пытался хоть как-то уменьшить сумасшедшее сердцебиение.

Очередную остановку сделал почти у цели, на краю небольшой прогалинки. Среди вершин расступившихся деревьев более объемно проглядывало посветлевшее небо. Привалившись плечом к стволу старой осины, я стал изучать еле различимые в темноте кроны противоположных деревьев. И ничего, что напоминало бы поющего лесного петуха, не увидел. Да где же он?! Судя по щелканью, должен быть здесь — буквально напротив меня.

Блаженство отдыха

Мой взгляд метался туда и сюда. И вдруг, скосив глаза, я чуть левее прогалинки увидел огромную сухостоину — сосну с обломанной вершиной. Ее голые корявые сучья горизонтально отходили от ствола. И на одном из них на фоне посвежевшего неба хорошо вырисовывался силуэт поющего глухаря!

Бородатая голова с полураскрытым крючковатым клювом была задрана к небу, хвост распущен веером и поднят вверх, напряженно подрагивающие же крылья, наоборот, опущены книзу. Из горла петуха с характерным шипением и глухим клекотом практически беспрерывно вырывались звуки: «Тэк… тэк… чр-р-рш-шь… чр-р-рш-шь…».

Расстояние до глухаря не превышало 40 метров. Можно было стрелять, но я, оттолкнувшись от ствола осины, сделал еще несколько шагов влево, не выходя на прогалинку. Хотелось попасть наверняка. Я собирался прицелиться основательно, по всем правилам, а руки сами суетливо вскинули вертикалку. Мне оставалось только поймать на мушку силуэт таежного певуна на суку.

Грохнул выстрел, и тяжелая птица с глухим стуком упала на землю. Не сдерживая ликования, я кинулся к добыче и приподнял за шею, ощущая, как напрягаются мышцы, чтобы удержать трофей на весу. Тут же у комля сухостойной сосны опустился на землю. Откинувшись и привалившись спиной к стволу, вытянул дрожащие ноги и расслабился. Усталая нега растекалась по всему телу, я в блаженстве закрыл глаза…

Пернатый недоросль

Из сладкого забытья меня вырвал недалекий выстрел. Вздрогнув, я открыл глаза и только тут вспомнил про друга: «Э! Да это дядя Витя бабахнул! Видимо, и он с добычей. Молодец! Пора выбираться к будке дорожников», — подумал я.

Закинул за спину рюкзак с глухарем, ружье и… двинул в обратном направлении от лежневки. Почему так получилось — до сих пор понять и объяснить не могу. Наверное, немного одурел от удачи, вот и рванул не в ту сторону. А сообразил это лишь, когда услышал второй выстрел друга.

Крепко выругавшись, оглянулся по сторонам и развернулся на 180 градусов. Но не сделал и десятка шагов, как увидел на самой макушке огромной ели глухаря. Видимо, он только что прилетел, так как, настороженно вытянув шею, крутил головой и переступал когтистыми лапами, стараясь удержаться на раскачивающейся ветке.

Я машинально сорвал с плеча ружье и выстрелил навскидку. Крупная дробь достигла цели. Глухарь, как в замедленной съемке, медленно упал, сбивая хвою и сухие веточки по пути к земле. Поднял трофей: по весу он явно уступал первому.

Чувствовалось, что краснобровый петушок только-только научился токовать. Ему было не более трех лет. Видать, из тех молодых глухарей, которые прилетают на ток, чтобы брать уроки у старших собратьев и тренировать свое горло, избавляясь от юношеского хрипения. Годовалый самец и даже двухлеток совершенно не умеют щелкать. Их попытки исполнить на току «песню любви» больше смахивают на какое-то «хорканье».

И вот кто-то вспугнул начинающего исполнителя с основного ристалища на окраину. Здесь я его и засек в испуганно-взъерошенном состоянии на высоченной ели. Мне даже стало чуть-чуть жаль невзначай подвернувшегося недоросля. Но тяжесть рюкзака притупила эмоции, и я вскинул свою увесистую ношу за спину.

Подарок к празднику

— Вот значит кто моего глухаря подстрелил! — вывернулся из-за деревьев Виктор и предстал передо мной, подбоченившись. — Я его долго скрадывал и только прицелился… а он — деру. И куда-то в эту сторону рванул. И вдруг слышу твой выстрел. Пойду, думаю, посмотрю…

— Так ты что, совсем без добычи? — изумился я. — Ты ведь стрелял?

— Все нормально, дядя Вова! Мой глухарь у меня в рюкзаке. А вот второй улизнул и, оказывается, на твой выстрел нарвался.

— Ну, если ты считаешь, что этот петух принадлежит тебе, забирай, — я сымитировал попытку скинуть рюкзак на землю.

— Нет-нет! Что ты?! — запротестовал Виктор. — Это я так, образно. Ты стрелял — твой и трофей. Мне и одного хватит «за глаза». Кстати, Максимыч, ты его на лету срезал?

— Ха! Нашел снайпера… Влет я стреляю плохо и поэтому редко прибегаю к такой пальбе. Вон с той елки снял, а как он на ней оказался, я, извини, у него не интересовался…

Через полчаса мы были у будки. Взошло солнце. Его лучи слепили и почти не грели. Они окрашивали вершины деревьев в золотистый цвет. Светло-синее небо казалось бездонным. И только на западном небосклоне гуляли белые редкие облачка. Их пушистые бока, как и вершины деревьев, были окрашены в нежный золотистый цвет.

Сев за стол, мы возбужденно обсудили все мельчайшие детали скрадывания добытых глухарей. Вот-вот должна была подойти «семера» со строителями лежневки и подбросить нас до поселка. И мне пришла в голову неожиданная мысль:

— Витек, а не подарить ли нам одного из глухарей бригаде рабочих? Пусть похлебку из дичи сварят. Хоть какое-то разнообразие в питании будет. Ты как насчет того, чтобы устроить людям праздничный стол?

— Я — «за»! Ты хочешь подарить молодого глухаря?

— Естественно! С него навару больше.

Из-за поворота лежневки показалась «семера». Наша поездка на охоту подошла к концу…

Владимир Неунывахин, г. Новокузнецк, пос. Североонежск.

Источник

Картина дня

наверх