Тим кинулся к ней, разбив лунное зеркало на множество осколков, и взял Анну на руки. От ее волос пахло вечерней росой, настоянной на ландыше и багульнике. Черный лес, скопец, сгрудился вокруг них, закрывая мозолистыми сучьями-руками от нескромных взглядов. Два сердца бились на ложе из папоротника, и только старый лес да стыдливо дрожавшая луна были их свидетелями. Этой ночью они стали мужем и женой...
Автомобиль, лоснящийся, словно мокрый зверь, приближался мучительно медленно, но вдруг оказался совсем рядом, оскалясь решеткой радиатора. Тим неуверенно шагнул вперед, под колеса автомобиля... На никеле бампера вспыхнуло и погасло солнце, отбросив блик на стекло машины, за которым отчетливо виделись совершенно круглые глаза водителя с резкими точками зрачков. На какой-то миг время остановилось, вместив в себя множество запахов и звуков. Взбитое розовое облако все так же плыло в выбеленном жарой небе, над асфальтом струилось марево, из рук рыжеволосого мальчишки, стоящего с раскрытым ртом, медленно падал яркий полиэтиленовый пакет. Где-то рядом болезненно пронзительно вскрикнули. Ему показалось, что кричала Анна. Это было последнее, что осталось в памяти Тима. И был удар, а потом пришла чернота...
Тимофей вздрогнул и проснулся, машинально отирая со лба холодный пот. Опять эти сны...Чушь какая-то...
- Вам плохо? - участливо спросила маленькая старушка, сидящая рядом в кресле автобуса. Она положила морщинистую руку-лапку на его плечо, и Тим сразу успокоился, словно это мама была рядом.
- Нет, бабушка, приснилось чего-то... Все в порядке.
- Вот-вот, все компьютеры ваши, наглядитесь образин да сулемы всякой на экране, тьфу, а потом и видится чертовщина всяка!... Мой-то внук ночей не спит из-за стрелялок этих, будь они неладны!..
- Да у меня и компьютера-то нет, бабушка.
- Ну и ладно, ну и молодец. Жить-то надо настоящей жизнью, а не придуманной.
- Да...
Сны приходили с монотонным постоянством, были почти всегда цветные, в тяжелых кошмарах и ярких видениях, словно картинки из детства и юности. И тогда Тиму не хотелось просыпаться.
Он ехал домой из города. В этот раз от него ничего не стали скрывать. Старый врач положил тяжелую руку на плечо и сказал просто и буднично:
- Деньги надо, сынок, много денег. И лечиться надо не у нас, а в столице, или еще лучше - в Германии. Мы больше не сможем помочь. Прости...
- Я понимаю, - словно во сне ответил Тимофей, но от этой домашней будничности и обыденности слов седого доктора не поверил сразу в приговор.
Он познакомился с Анной там, где встретиться можно было, наверное, разве что с кикиморой, шишигой, в лучшем случае - с русалкой. Впрочем, Анна, кажется, и была русалкой... Случалось потом, блеснут лукавые ее глаза, остановятся в них прозрачные озера, нальются глубокой зеленью-синевой, и откуда-то опадет вдруг серебристая большая чешуина... А ответ один: мол, ты и притащил рыбину, с нее шелуха сыплется. Естественное объяснение... Он принимал его, купаясь в струщемся аромате ее волос, пьяный от волшебства бездонных глаз и белого ее обнаженного тела, но где-то внутри все равно билась здравая мыслишка: какая рыбина, он и на воду не выходил?.. Русалка, одно слово...
Тимофею уже не раз говорили про какое-то заповедное озеро, таящееся среди моховых болотин и сосновых боров. И открывалось это озеро не каждому, мол, находили его чаще случайно, заплутавшись. А потом, как ни искали, не могли вернуться в те же места. Лишь в пиковый момент, в исступленной тоске и панике иной блуждавший вдруг видел свет среди глухолесья, ослепительный простор и гладь озера в солнечной ряби. Омыв лицо и успокоившись, путник как-то сам собой находил дорогу обратно, но опять же не мог отыскать ее, лесную дорогу, уже потом. Словно лишь ненадолго открывался портал в заповедье, для вынужденной необходимости. Не было отмечено озеро и на карте. Но доходили слухи до Тима, что существовали редкие счастливцы, видевшие озеро. А потом рассказывали о пудовых щуках, золотистых линях, не влезавших в подсак, и окунях-горбачах до трех кило... Сказки, казалось, но Тимофею хотелось в них верить и найти озеро.
В это серое оттепельное утро он месил сырой снег, кружа и кружа вокруг предполагаемого места, где по рассказам должно находится озеро. Уже не раз он видел просветы среди боровых сосен, но это оказывалась или старая лежневка, или моховая болотина, заросшая чахлыми деревцами.
Сосновый бор гудел от верхового ветра. Изредка с дерева обрушивалась шапка снега, и тогда блестевший от измороси наст взрагивал и змеился трещинами. Лес был влажным, терпко пах оттаявшим багульником и теплой хвоей. Стволы сосен тоже сочились влагой, и от этого были оранжево-ярки, словно вымыты. Легкая дымка лежала в борах, синие тяжелые тучи набрякли и опустились прямо на верхушки сосняков.
Тим уже не раз проклинал себя: понесло, мол, в никуда... Сказано - проклятое место, заколдованное. Так просто не найти. Мальчишка!.. Сидел бы сейчас где-нибудь да таскал "матросиков". Крупную рыбу хотел найти. В одиночестве, среди глухомани... Тьфу!.. Ползай тут на брюхе по сырому снегу...В одиночестве...
Он смахнул с лица едкий пот, заливавший глаза, и огляделся. Кругами хожу, понял он неожиданно, заметив свой же след и узнав место по двум приметным соснам, сломанным осенней бурей в виде садовой тяпки-вилки. Чего искал, то и нашел. Заблудился... И от понимания этого он, к своему удивлению, не испугался, а словно даже обрадовался в ожидании чего-то неожиданного и инфернального. Говорили же, лешак водит и путает, а потом, назабавившись, отпускает домой. Пердун, старый. Скучно одному в чапыжниках, вот и ерничает! - развеселился Тим, закуривая сигарету.
- Выходи уж, старый, покажись, не обижу... Как там тебя, лесной дядя, полисун, скоугман?.. Эй!..
Эхо отдалось в борах и замерло. Но спустя мгновение вернулось уже более тонко, в женском печальном всхлипе ли, смехе?.. Тимофей вздрогнул. Чертовщина... Галлюцинации или на самом деле волшебное место? Пермский треугольник, зеленые человечки?..
- Эй, выходи! Как там тебя?.. Хватит дурку валять!.. - крикнул он, уже всерьез принимая глухой лес как живое всевидящее существо, где вполне может обитать лесной мужичок-зыбочник...
- А я и выхожу, - вдруг послышалось совсем рядом. - Хи-хи... А чего это вы кричите? И с кем разговариваете?.. Случайно, не с лешим?.. Заблудились?..
Из леса вышла девушка-"снегурочка". Вероятно, это была обычная девушка в короткой светлой дубленке, но Тим, находясь в эйфории сказки, видел все в ином, зазеркальном свете, как блаженный-юродивый, живущий за гранью объективности.
- Так с кем вы разговариваете? - снова повторила "снегурочка" и рассыпалась звонкими смешинками-льдинками, словно хрупкая шуга перекатывалась в лесном ручье. Девушка кротко смотрела на Тимофея, глаза ее на мгновение вспыхнули ярким зеленым светом, тут же опавшем под длинными ресницами. Но этого мига было достаточно, чтобы у Тима ослабли ноги и почему-то потемнело в глазах. Так же потемнело и все вокруг. Неожиданно быстро и не ко времени упали сумерки, тучи осели еще ниже и, кажется, опустились на самую землю.
- Вы кто, лыжница? Отстали от своих? - глупо спросил Тим, быстро теряя наработанные шаблоны в разговорах с незнакомыми девушками и некоторое нахальство.
- А я похожа на лыжницу? - так же кротко спросила девушка, снова вспыхнула на миг зеленью глаз и потупилась. Но, кажется, она едва сдерживала смех. - Сейчас даже ведьмы не летают, погода не летная. А на лыжах здесь не покатаешься. Сыро и снег глубокий.
- Все же одна, одна в лесу... Вы тоже заблудились? - Тим лихорадочно пытался вернуться в реальность и подыскивал происходящему сакраментальное объяснение, в заурядности которого он мог обрести опору и привычный комфорт мысли.
- Я здесь живу, с дедушкой, - просто ответила "снегурочка". - Меня зовут Анна.
- А дедушка у нас кто? Леший? - попытался было съязвить Тимофей.
- Можно и так сказать, - звонко рассмеялась девушка. - Он лесничий.
- А меня Тимофеем зовут, можно - Тим. Мама так назвала почему-то. Сейчас имен таких вроде бы и нет. Так и мучаюсь.
- Хорошее имя.
- Правда?..
Они постояли в натянутом молчании. Потом Тимофей закинул рюкзак на плечи, поправил лыжи, топнул по сырому насту.
- Ну, я пойду. Темнеет уже. Надо к дороге выйти.
- Вы не дойдете. Дедушко не отпустит.
- А-а, леший запутает в лесу. А потом заухает, завоет по-волчьи, начнет столетними деревьями швыряться - и кердык, инфаркт миокарда при вскрытии. Разрыв сердца от страха. В лучшем случае - понос, медвежья болезнь.
- Вы не смейтесь. Пропадете в лесу, поздно уже и дороги не знаете. Пойдемте к нам. Дедушко хоть и странный, но не злой. А завтра он покажет вам, как выйти.
Домик лесника оказался совсем рядом. Тим понял, что уже не раз проходил мимо него в каких-то ста метрах. Вон и просек, по которому он пытался выйти к озеру, вон пень-вывороток, словно вздыбившийся на задние лапы медведь. Точно, чертовщина - еще раз уверился он. Ладно. Бог не выдаст, свинья не съест... Не в лесу же ночевать.
Внутри изба оказалась неожиданно просторной, словно булгаковская "нехорошая квартира", открывавшаяся в другом параллелье. На русской печи сидел серый кот с брыластой иноземной физиономией. Кот полыхнул желтыми глазами, уставился пристально на Тимофея и, словно что-то для себя решив, отвернулся равнодушно и начал вылизываться.
- Это Феликс, британец. У него и паспорт есть, - перехватила его взгляд Анна.
Были, видимо, и другие комнаты. По крайней мере, Тим заметил две двери, отделанные деревянной резьбой. В сумраке избы неожиданно блеснул монитор компьютера, под ним горел огонек "бесперебойника", в другом углу виднелся плоский экран телевизора. "Плазма", понял Тимофей. Вот тебе и лешачье угодье, избушка на курьих ножках...
- А как вы в лесу?.. - начал было Тим.
- Как мы тут не одичали? - подхватила, смеясь, Анна. - Двадцать первый век на дворе, надо соответствовать. Дедушко кроме того, что работает в лесу, режет по дереву, устраивает охоты для иностранцев, еще и ученый. Он пишет о лесе.
- А питание для этого? - Тим повел рукой в сторону компьютера, понимая, что вопрос глупый. Случалось, был уже на хуторах и охотничьих базах.
- У дедушки в сарае стоит армейская мобильная станция. Сейчас включу.
Анна вышла. Вскоре где-то рядом застрекотал движок, и комната наполнилась мягким светом старого торшера. С печи блеснул исподлобья взгляд кота, пристально наблюдавшего за Тимофеем.
В поисках заповедного озера – по рассказам, оно таится среди моховых болотин и сосновых боров – Тимофей знакомится с Анной, внучкой местного лесничего. Оказывается, они знают дорогу к этому озеру…
В избу вошла Анна.
– Ну, давайте ужинать. Наверное, проголодались?
– Есть немного.
На столе в теплой кухонке, отгороженной рядом с печкой, запарила отварная картошка. Зашкворчало мясо на сковородке-чугунине.
На столе появилась бутылка, тронутая слезной изморосью.
– Будете с устатку, Тимофей?
– Не откажусь немного, как вы сказали, с устатку… Эх, мне б такую жену!..
Анна засмеялась.
– А я, кстати, тоже не замужем…
Они смущенно замолчали. Тим выпил и перевел разговор на другое, алея уже загоревшимся лицом.
– А где у вас дедушка?
– Сейчас придет. Он в лесу.
– Это не он меня водил по буеракам и чапыжникам? Полдня озеро искал, только заблудился, – попытался пошутить Тимофей. – Он ведь у вас немножко леший?
– Все может быть, – странно блеснула глазами девушка. – Вы закусывайте. Вот зайчатина, картошечка, рыжики соленые. Ешьте на здоровье.
Кот на печи повернул голову и внимательно взглянул на Тима. Глаза Феликса полыхнули желтым огнем, острые точки зрачков расширились и растеклись в сверлящий пристальный прищур, проникающий, кажется, в самую душу. У Тима закружилась голова. Надо же, с одной рюмки, усмехнулся он.
Дверь стукнула, и в избу ввалился человек в белом сыром маскхалате.
– Пустой я по вечеру, Анютка, – начал было человек. Но, увидев Тимофея, остановился, снимая капюшон. – А-а, это ты…
– Вы меня знаете?
– Видел. И с чем к нам пожаловали?
– Дедушко, он рыбак, Щучье озеро искал да заблудился, – вмешалась Анна. – Может, покажешь утром озеро и дорогу?
– Нет, внучка, дорогу покажу, а озеро нет.
– От чего ж такая немилость? – неприязненно усмехнулся Тим. – Я пока ничего плохого не сделал.
– А оттого, мил человек, что ты-то, может, ничего и не сделал и не сделаешь, про тебя я уже все понял, а другие, которые потом придут… Видел, что по весне делается, когда нерестилища перекроют? Ей же пройти не дают детишек вывести. Ты поставь сетку в сторонке, возьми на еду, но не убивай все без остатка. После тебя по проторенной тропе и жлобы с аккумуляторами заявятся, током бить будут до пустоты после себя. Выбьют все живое, вплоть до головастиков и комаров-дергунов, то есть пищи рыбьей наипервейшей. Не покажу. Ешь, отдыхай, а утром на шоссе выведу, но дорогу сюда забудь. Извини, если что не так.
Дед блеснул пронзительным взглядом из-под кустистых бровей, что-то прошептал в черную бороду и неожиданно рассмеялся, густо и раскатисто.
– А ты молодец! И скандинавского лешака приплел – скоугман. Ишь ты! Но озеро не покажу, не покажу…
Он, чего-то ворча про себя, прошел в комнату, крикнув оттуда:
– Анютка, плесни мне стопочку и поесть чего-нибудь погрей. Гостя в сауну проводи, и пусть отдыхает. Завтра путь дальний, а снег тяжелый, сырой. Скоугман, ети его в колено…
«Он меня видел, знал все и наблюдал, старый лешак!» – вспыхнул неожиданной злостью Тимофей, но тут же остыл, где-то внутри понимая простую справедливость старика. С тонким юмором дедок… Но где же он стоял, откуда и как меня видел? Я ведь тоже не слепой и не первый день в лесу. Чудно.
– А у вас что, и сауна есть? – вроде бы удивился Тим, но теперь уже ничему не удивляясь.
– А почему бы и нет? Вы на дедушку не обижайтесь. Он добрый, но за лес болеет. Он в пустынь эту из города пришел, чтобы покой найти и чистоту. Все его старые места, где он с малолетства рыбачил и охотился, давно погубили. Время злое. Сюда тоже приходят злые люди, но ничего не находят.
– Почему?
– Это вам не понять…
После сауны и рюмочки Тимофею было легко и покойно. Мысли комкались в ленивую чепуху. У них, оказывается, есть еще одна комната. Наверное, в другом измерении. Домик-то маленький… Нарисуем – будем жить…Лешак и ведунья внучка… А она красивая, чертовски красивая и милая…
И уже наваливалась мягкая дрема, в которой, казалось, присутствовало непрерывное тихое и завораживающее мурлыканье кота Феликса, или это постукивали часы? Дом поскрипывал, словно отдыхал после трудного дня и тяжелых сырых ветров. Слышались шорохи и словно невесомые шаги. Неожиданно скрипнула половица.
– Тише! Не пугайтесь, это я… – послышался шепот, и рядом с ним под одеяло скользнуло гибкое тело. – Ласкайте меня! – Анна шептала горячо и сбивчиво, словно задыхаясь. – Ласкайте! – уже настойчиво повторила она, блестя глазами. – Мне одиноко и страшно. Не бойтесь, я уже взрослая…
Тим, словно в полусне, прикоснулся к ней. Анна покорно ждала. Он скользил руками по ее горячему юному телу, словно еще не веря в происходящее. Но, загоревшись неожиданно яркой страстью, ласкал уже сильно и настойчиво, проникая руками везде, от острых бутонов нежной груди до упругого живота и мягких складочек, скрывающих сокровенное…
Анна, кажется, ждала главного. Трепетала от страха мелкой дрожью, но ждала. Тимофей же с удивлением чувствовал, что не может перейти границу, за которой могла быть высшая точка блаженства, вершина обладания слабым и покорным женским молодым телом. «Я ли это?.. Что со мной? Бессильный уже стал на это место, или чертовка красивая заколдовала? – уже словно со злорадством и мучительным сладострастием мазохиста допрашивал себя Тим. – Что со мной, для кого быть с одной женщиной больше недели – тягостная и скучная обязанность? Я будто берегу ее для… Для чего?»
Анна поняла.
– Не торопи себя. Просто ласкай, много и сильно ласкай, а потом найди… Главное – найди, милый, потом. Я буду ждать.
Утром Анна, опуская глаза, тихо сказала:
– Я покажу озеро, пока дедушко спит.
– Может, не надо? Деду будет больно.
– Нет, ты не обидишь озеро. Он знает.
Рассвет занимался над озером в туманной влажной дымке. На глазах теплело небо, и розовели верхушки боровых сосен. Вспыхнуло заозерье, и залилось алым безраздельно и властно. А там и через боровые прогалы пробился свет и упал на грязно-серый лед, ставший сразу цветным и свежим, в контраст синим теням. Потянуло с моховых низин талой свежестью и живицей.
Вначале несмело, а потом сильно и звонко запели птицы, словно полоща клювы студеной водой и перекатывая в маленьких своих горлышках льдинки-стекляшки. Пришло неожиданно ясное утро предвесенья.
Тим быстро наловил живцов-сорожек и расставил с десяток щучьих жерлиц. Едва он присел на стульчик, чтобы попить лесного чаю – настою из термоса, приготовленного поутру Анной, как поднялся и затрепетал на ветерке флажок жерлицы. Подбежав к снасти, Тимофей взялся за леску и поддернул ее, чувствуя, что палец прожигает резкая боль от резанувшей по фаланге лески. Рыбина была неожиданно тяжела и упориста уже по-весеннему. Тим, забыв о боли, в азарте подтягивал и отпускал леску, чувствуя несоразмерность снасти с яростной силой щуки. Нащупав багориком подо льдом живую плоть, Тимофей рванул ее кверху, выдавливая воду и каких-то букашек-рачков, прилипших к подледью.
Из лунки выползла желтобрюхая щука, согнулась кольцом на льду, распрямилась и застучала настойчиво хвостом-лопатой, с шелестом разбрасывая по сторонам снеговую хлябь. Затем, сонно заскучав, перевернулась на брюхо, тяжело открывая алые жабры и поворачивая пронзительный глаз в сторону Тима.
«Чего смотришь, динихтис – гроза акул? Была б побольше – съела, так ведь? Все честно: ты – меня, я – тебя. Без запрещенных приемов, ну почти…» – подмигивал щуке Тимофей. Рыбина, кажется, понимала его и тянулась к человеческому телу, судорожно открывая пасть. По крайней мере, так казалось Тиму в подспудно-потаенном желании оправдать свою жажду охотника-добытчика.
А флажки уже поднимались беспрерывно. Щука брала жадно и яростно, жируя перед сладкой и мучительной порой, дающей начало новой жизни. Тим знал эту озерную особенность, когда сонная зимняя щука за десять-пятнадцать дней до нереста, случавшегося нередко подо льдом, появлялась как бы ниоткуда. Ее словно и не было до этого, а озеро отдаривалось лишь окуньками и плотвой. Но, соблюдая сроки, данные Началом всего, каждый год приходила и приходила озерная Рыбина, поднималась с черных глубин, жрала все живое, питая свою плоть соками и плотью чужеродной, чтобы хватило силы на воспроизводство себе подобных.
Выволакивая очередную щуку, Тим вдруг понял, что внутри у него стало пусто от ловли дуром идущей рыбы. Так случается, если не добывать рыбу из меркантильной корысти, а только брать для еды и удовлетворения страсти. И все время ему чудилось, что из боровой крепи за ним наблюдает пристальный взгляд, сверлящий и настойчивый. Еще казалось Тиму, что среди сосновых оранжевых тел мелькает время от времени белая призрачная фигура в маскхалате. А за ней в мягких прыжках торопится попасть в след фигурка серая и грациозно лукавая, пуская неоновые искры в прозрачное небо.
«Феликс!..» – причудилось Тимофею. И тут же мелькнуло ироничное: «Ну ты, парень, так и без «белочки» в санаторий «Улыбка» определишься, самым уважаемым клиентом после Наполеона… Она что, собака за дедом бегать?»
Но домой все равно пора. Рыбы и так достаточно, а еще дорогу искать. У деда теперь не спросишь: как же, без разрешения на озере был. Может, он и прав. Так только сейчас и сбережешь водоем. Откуда ему знать, кто я и кого потом могу привести с собой?.. Эх, только Анну бы не потерять, как-то вернуться.
Но уйти со льда во время щучьего жора было нелегко, хотя почти у каждой лунки бились наотмашь и елозили на снеговой каше матерые рыбины, пьяные от свежей воды и яростной обреченности. «Ладно, еще одну… Сколько их, семь?.. Для полного счета последнюю – и домой…» – словно бы уговаривал себя Тимофей, не в силах вот так просто уйти из Лукоморья заповедного, о котором мечтал, может быть, всю жизнь. «Еще одну – и все, пойду без оглядки. Только одну…» – почти молился Тим, но щучий выход кончился, как по команде. Озеро стало безжизненно и пустынно, замерли даже птицы. Все это можно было объяснить резкой переменой погоды, но Тим знал: лесной Хозяин не дает больше, хотя и понимает его, Тимофея, азарт и радость от короткого бытия в этой светлой и одинокой глухомани. Понимает и не искушает, для его же пользы и сохранности скоропортящегося продукта – души человеческой.
Собрав снасти и рыбу, Тим пошел по своему следу к береговому сосняку. Выйдя на берег, он вдруг заметил притаившуюся в мелколесье просеку и… дорогу, словно недавно чищеную бульдозером.
Спустя час, выйдя на шоссе, Тим обернулся, запоминая место, но лесной дороги уже не было. Уснула ли она под свежим снегом, упавшим неожиданно с почти ясного неба, как случается иногда в неустойчивую предвесеннюю погоду? Или просто закрылась от любопытного и праздного взгляда иного человека, способного на торопливое и подлое дело?
Анну Тимофей потом все же нашел. Видимо, так было определено судьбой…
(Отрывок из романа «Лейкемия»)
Свежие комментарии