В мае, навещая дочку в колледже Св. Екатерины, заехал к Питеру Пауэру в его поместье Эйншам Милл, в графстве Оксфордшир. У Большой Мэри, напротив колледжа Сент Джонс, останавливаю кэб. Таксист очень переживал, что не знает место, которое я назвал, и долго не мог найти скрытый деревьями поворот, поэтому развлекал нас историями из своей жизни: было интересно не то, что он рассказывал, а то, как он говорил. Именно так в старых советских фильмах говорили пожилые профессора и школьные учителя дореволюционного времени. Он говорил о погоде, новостях местного садоводства и коснулся прочих тем, так мало волнующих московских таксистов, впрочем, как и их пассажиров. Благополучно найдя поворот, мы проехали несколько мостов через весело бегущие речки и ручьи. И вот уже Питер властно, как и подобает человеку с его фамилией, объясняет водителю, где остановиться, как развернуться и отправиться обратно в Оксфорд, после чего с широкой (но не американской) улыбкой приглашает нас с дочкой зайти в дом.
Эта встреча раскрыла секрет лагерей Рында и Харловка, куда он пригласил меня в качестве гостя, и выявила пропасть между поместьями новой русской аристократии и его 300-летним хутором. Я с благодарностью принял приглашение, не очень понимая, как смогу отблагодарить его за такой подарок.
…Я вышел из дома. Консьержка жарила рыбу с луком, и запах распространялся по всему подъезду. Водитель такси не удосужился открыть багажник, вяло процедив, что это не его работа (что отразилось на его чаевых, но настроения не улучшило). По пути в аэропорт все водители на дороге вели себя примерно одинаково. Точно так же многие соотечественники вели себя в начале 1990-х годов в очередях за продуктами: хамя и толкаясь локтями. При входе в аэропорт какие-то люди с хитро-виноватыми лицами всё время лезли без очереди; угрюмые дамы паспортного контроля походили на снулую рыбу; крупные стюардессы в самолете улыбались только подвыпившим мужикам.
Вот и Мурманск. А дальше рассказывать нечего. Точнее, то, что меня поразило, скорее всего, будет малоинтересно большинству российских рыболовов. Но попытаюсь покороче…
Приветливы, вежливы, спокойны и просты все — от генерального директора компании, который встретил меня, и директоров лагерей до гидов и обслуживающего персонала. Я каждый раз вздрагивал, слыша русскую речь, но это были русские люди. Что же Питер сумел сделать с ними?
Я не считаю европейцев или англичан ангелами. Уродов, вероятно, там не меньше, чем у нас, но, если это убийца или насильник, он всё же будет стараться даже своё чёрное дело делать вежливо. Кстати, это неким образом отразилось на принципе «поймал — отпусти». Ведь, по сути, мы мучаем или убиваем рыбу, но делаем это, по возможности, деликатно и вежливо, многие даже целуют рыбу, которую только что мучили в течение получаса и которая, скорее всего, не выживет после такой схватки, усугубленной фотографированием и горячими, в прямом смысле этого слова, поцелуями. А вот до людей у нас руки (или сердце) не доходят; хамство спускается по вертикали: от лидера нации, готового «мочить» всех и везде, до дворника, готового мочиться там же.
А в лагере царят простота и аккуратность. Как легко было бы добавить пафоса, которым полны постсоветские отели и дома отдыха: заборы, аляповатые, нарочито богатые, безвкусные дома, посуда и лепка с фальшивой позолотой, охрана с кирпичными подбородками, сломанная сантехника, прокуренные номера с запахом духов и намёком на бордель…
Но здесь всё просто, только салфетка в кольце на столе и тихая речь официантки выдают нездешнее происхождение лагеря. Тут забываешь, что за окном с Баренцева моря надвигается плотный туман. Простая, но чистая и не прокуренная комната, вид на перекат реки и тундру, сушилка для мокрых вейдерсов, которые утром натягиваешь тёплыми и сухими. Dining room (не готов назвать её столовой), где всегда можно выпить и хорошее вино, и односолодовый виски, и хороший коньяк. Тут очевидная проблема. Я спросил у директора лагеря Николая Балеева, как русские утром встают после ужина в стиле all inclusive? Он явно не хотел говорить плохо о своих клиентах, что очень приятно и нам не свойственно; лишь рассказал, что иногда русские плохо просыпаются к завтраку, просят сделать вылет на реку попозже. «Но, — замечает Николай, — у нас чёткое расписание, кто не вписывается в него, может половить на домашнем пуле».
Разнообразный и обильный завтрак, рассчитанный на любые традиции и удовлетворяющий любой вкус, кроме, возможно, изысков юго-восточной Азии. Меню ужина стандартное, все дни расписаны: стейк из сёмги, французская утка, камчатские крабы, новозеландская говядина, всегда прекрасное вино, запотевшая водка. Но еды русским не хватает, ведь мы очень любим поесть до смерти. Пришлось специально для русских увеличить порции.
Рыбалку на Рынде, Восточной Лице, Харловке и Золотой хорошо описал в своих статьях Алексей Дудкин; существует и фильм «Дом для лосося», который даёт полное представление именно о рыбалке, без преувеличений и передёргиваний.
Я же ловил очень мало, провёл в лагере одну ночь и галопом пробежался (точнее, пролетел) по всем рекам и лагерям, так что на саму рыбалку времени осталось не очень много; смог лишь получить представление о некоторых пулах. Сёмгу только подержал на шнуре несколько секунд и наблюдал несколько выходов на бомберы. На домашнем пуле Харловки, поймал штук пять кумж, из них одна была до 2 кг, остальные — гораздо меньше. Владимир выступил в роли гида и очень переживал, что я не поймал «настоящую рыбу», которая там была, и я её видел. Но мне было очень интересно послушать рассказ Владимира о том, как строили лагерь, продумывая каждую деталь, как Питер, тщательно следивший за чистотой лагеря, постоянно курил и (о, ужас!) разбрасывал окурки. Тут уже наши ребята аккуратно указали ему на это, вырезали из пивной банки пепельницу, прикрутили к его куртке, и он так ходил, распространяя жуткий запах, так как курит он очень много и в банке всегда плавало несколько десятков окурков, но окружающая природа от этого не страдала.
Улетая обратно и ожидая увидеть толпу встречающих самолёт плохо вымытых таксистов, я подумал, что эти лагеря ещё долго будут мало популярны в России. Нам тут всё чужое: нельзя набить бочку солёной рыбой, вообще брать рыбу с собой нельзя. И ещё много чего нельзя: например, ходить в лагере не по дорожкам, поесть по-человечески», поорать всю ночь с приятелями «мало нам водки, мало нам закуски, это не по-нашему, это не по-русски», на гармошке поиграть… Нам ближе Кола и Шонгуй с мусором и рыболовами, стоящими плечом к плечу и, словно крестоносцы, идущие походом на неразумную сёмгу.
Впрочем, я бы не стал тратить время на написание этих строк, если бы не верил: есть у нас люди, которым интересно то, что подразумевали под словом «нахлыст» те, кто его придумал. А также не знал, какая рыболовная культура стоит за этим словом, что так коряво звучит на русском языке, отсылая нас к пастухам и коровам, но так хорошо на английском, не только подразумевая ловлю на мушку, но и призывая к полёту и невесомости.
Свежие комментарии