Дед, отец, брат и я всегда держали охотничьих собак. С тех пор, как себя помню, помню и изящных ирландцев, темпераментных пойнтеров, задумчивых гордонов, сумрачных русских гончих, весёлых искристых лаек, словом, самых разнообразных представителей собачьего рода, бродивших по дому или лаявших во дворе. И сейчас дом мой не пуст.
Держали мы и своё племя; поднимали собак со щенков, натаскивали, наганивали и охотились долгие годы. Не переводились у нас собаки… Вот и неверно сказал. Переводились. В голодные годы разрухи, в годы войны пропадали собаки, но оставались неизбывная тяга к ним и презрение к бессобачной охоте. Вот тогда и появлялись в нашем доме взятые со стороны, неизвестные,обычно уже взрослые собаки. Попадались среди них и вполне приличные, но чаще испорченные или просто не обученные. Мы привыкали к ним, и, случалось, в нашем доме подолгу жили милые сердцу уродики. Вот о некоторых из них я и хочу рассказать.
Тайный грех
-Тут одна моя пациентка собаку предлагает,-сказал отец, словно ни к кому не обращаясь, и протянул пустой стакан к тете Зине.
Мы, трое мужчин-отец, брат и я, внимательно наблюдали за стаканом.
Стакан был налит вполне доброжелательно, не рывком и не через край, и это был решающий момент в судьбе Чока. Через неделю начиналась охота, а после смерти Дианки, дельной охотницы и любимицы тети Зины, в доме собаки не было.
— Я посмотрел собаку,- продолжал отец,-кровная немецкая легавая, курцхаар. Очень крупный кобель, лет шести. Хозяин, говорят, был толковый охотник. Вдова подержала с годик в память мужа, а теперь жалуется-оставлять не с кем…
Так появился у нас Чок. Обжился он в доме скоро. Про скучал два дня, потом неожиданно, к общей забаве, принёс отцу из передней ночные туфли. На следующий день по собственному почину Чок принялся таскать дрова. Возьмёт в зубы полено и, весело помахивая обрубком хвоста, тащит со двора к плитке.
Поноска была страстью Чока. Он мог часами таскать по дому поводок и плётку, по приказанию приносил любой предмет, даже неудобную скользкую бутылку и тяжеленный утюг.
Но высшим наслаждением Чока были походы с тетей Зиной на базар. Нужно было видеть, с какой важностью и, я не побоюсь сказать, с чувством собственного достоинства нёс он в зубах кошёлку с продуктами! Тётя Зина была покорена.
Однажды в тёплый летний день мы всей семьёй сидели на крыльце. Неподалёку на лужайке пыжился и клекотал соседский индюк. Дикая мысль пришла в голову брату: он показал Чоку на индюка и скомандовал: «Принеси!» Не успели мы опомниться, как Чок ринулся на лужайку и схватил птицу. Индюк отбивался, как мог, грозно раздувал шею, обиженно клекотал, но Чок неумолимо и все же вежливо вёл его к нам, придерживая за крыло…
Настал день первого выхода в лес.
-Пойдём к Черному озеру,- сказал отец,- собак надо пробовать по болотной: тут всё на лицо -и поиск, и чутьё, и послушание.
Лето было на переломе. В лесу не так уж зелено, как раньше,- чуть поблекла листва деревьев, пропали слепни и оводы; тонкий аромат лесных ландышей и любки сменился медвяным запахом таволги и клевера. Тихо в лесу. Молчат зяблики, примолкла кукушка. Только ласточки, стелясь в полёте над самой осокой, щебечут ласково, не тревожно, да изредка звонко вскрикивают желтые трясогузки-плиски.
Чок пошёл в поиск тяжеловатыми галопом на узких, но параллелях.
Очень скоро потянул и стал-голова довольно высоко, чуть в сторону, куцый хвостик замер.
-Вперёд!- тихим от волнения голосом приказал отец.
Чок пошёл легко, не задерживаясь и не торопясь.
«Джить!» — с голосом вылетел бекас и после второго выстрела камнем упал в росную осоку. Чок без приказания, тем же деловитым галопом, поскакал вперёд, поднял, принёс и подал в руки птицу, даже не обмусолив её. Довольные, мы переглянулись.
— Как часики, — сказал отец. — Верно, что у дельного охотника в руках был.
Только вот… сам за бекасом пошёл.
Ну, посмотрим, как поведёт себя, если птица не будет бита.
Так началось это утро, и было оно счастливым. По бекасам поохотились досыта. Потом в тальниках на кромке озера Чок нашёл выводок белых куропаток и сработал их мастерски-и на подъёме, и когда они разлетелись по мху. Особенно нам понравилось, что Чок не бросался за убитой птицей или подранком, если чуял впереди другую.
По дороге домой Чок стал прямо от ноги и, по посылу, мягко подал бекаса.
Птица вылетела как-то неудобно, сбоку от нас, и после четырёх выстрелов забралась вверх, отлетела и упала далеко за островом камыша. Чок бросился за ней, долго искал и не нашёл. Это было обидно. Мы перерыли всю осоку, без конца подзывали собаку. Всё напрасно, бекас как в воду канул. Отец сказал: — Затоптали, наверное, под воду, вот собака и не чует. Это бывает.
Всю осень мы наслаждались верной и умной работой новой собаки и её безукоризненным послушанием. Удивляло одно — почти на каждой охоте у нас пропадал бекас, один-единственный, и такой мастер, как Чок, никак не мог его найти.
Однажды поздней осенью мы охотились у того же Чёрного озера. Я провалился в окнище и зачерпнул в сапоги.
— Иди, — сказал я брату,-догоню.
На сухом песчаном пятачке среди прибрежных камышей я с трудом стащил с ног сапоги и принялся отжимать портянки. Впереди хлопнул выстрел, и через несколько секунд недалеко от меня, у камышей на чистинку, упал бекас. Вскоре раздался хлюпающий галоп и появился Чок. Он не видел и не чуял меня — я был за ветром, и между нами высилась щёточка камыша.
Чок потянул носом, подошёл к бекасу, оглянулся и … раздался лёгкий хруст. Потом такой звук, как-будто кто-то вытащил ногу из мокрой глины. Бекас исчез.
— Чок! — ужаснулся я. — Ты — образец собачьей вежливости и послушания… Ты съел бекаса!
Чок услышал меня, вздрогнул, обернулся и… честное слово, в его больших карих глазах не было страха, а только какая — то скорбь и мольба, словно он просил меня разделить с ним его тайный грех.
Рассказал - Алексей Ливеровский.
Свежие комментарии