Мне, кажется, приходилось объяснять, почему как-то невольно рассказываешь все о прежних и даже большею частью о давно прошедших охотах. По-настоящему я и не объяснял, так как причины были очевидны для опытных охотников, да и для всякого не совсем профана в деле охоты понятны, а скорее как бы жаловался, горевал, а потому, избегая повторений, попробую что-нибудь рассказать и о современной езде, сопоставляя случаи из недавних охот с такими же отдельными эпизодами прежних потех.
Волчатник-фаталист с навязчивой идеей
Недавно как-то, в начале октября, составилась у нас съезжая охота. Владелец стаи гончих — в силу этого обстоятельства и распорядитель охоты — предполагал, что мы найдем волков в тех островах, которые собирались брать. Как рьяный волкоман, он постоянно ожидал встречи с волками, хотя эти ожидания — как обыкновенно, так и на этот раз — основывались на одних слухах.
Хорошего доезжачего у него не было, и ни у кого из нас не было знающего охотника, способного, так сказать, заготовить выводки, а потому эти надежды почти никогда не оправдывались на деле и казались мне тем более странными, что у преследователя волков в числе борзых не было положительно ни одного надежного, верного волкодава.
Как бы то ни было, мы, однако, поехали первоначально в тот остров, где подозревали присутствие выводка волков. И хотя до него приходилось идти верст пять (свыше 5,3 километра. — Прим. редакции), и места по пути были русачьи, где так и манило разровняться и похлопать (прочесать местность, вспугнуть, поднять зайца. — Прим. редакции), мы прошли все пять верст смирно и по дороге. Брат искателя волков умышленно детским голоском попросился было похлопать в кустиках к зеленям, но получил строгий выговор за такое малодушие.
Большой угор — слишком большой по числу гончих… Расставились мы все с борзыми чуть не в версте от леса, и началось томительное, тоскливое ожидание. Подувал порядочный-таки ветерок, и гончих решительно не было слышно. Позябли и поскучали мы часа два и тронулись, наконец, к острову.
В нашей охоте участвовали два охотника с ружьями; по их рассказу, гончие все время усердно гоняли по зайцам, и три русака на глазах у них залегли в поле, не добежав до линии, которую мы предусмотрительно заняли с борзыми.
Действительно, когда наш искатель волков, немало не унывая, объявил, что необходимо идти прямо в другой остров, где теперь уж наверняка найдем волков, и я, отделившись от охоты, поехал поискать слезших от гоньбы зайцев, то наехал (добыл с ходу. — Прим. редакции) двух матерых русаков, которые отчасти вознаградили меня за невольное долготерпение.
Не будь у владельца стаи гончих этой злополучной idee fixe (навязчивой идеи. — Прим. редакции) о поисках волков на авось и о травле их без волкодавов, он был бы охотник хоть куда, да и вообще господин был хороший.
Удивлялся я еще одной особенности его езды. Когда приходилось ровняться полями, при переходах из острова в остров, или даже ехать в нахлопку специально с целью поднять русака, как сам преследователь волков, так, конечно, и все его борзятники, чуть не на рысях все поторапливались вперед и шли прямо, как летают вороны, не обращая внимания ни на болота, ни на водомоины, руководствуясь, вероятно, теми же фаталистическими соображениями, как и при поисках волков: что ежели-де суждено затравить русака, так он вскочит и на гладком месте.
— Ну что, как поохотились? — спросил я вечерком у брата распорядителя охоты.
— Из рук вон плохо, — отвечал он. — Я всеми неправдами затравил одного белячишку, а то все пусты. Брали мы все больше острова в чаянии волков, а подходящие места для травли зайцев пропускали. Скука страшная! В нахлопку и то лучше бы в десять раз повеселились…
Тяжкий труд
Назад тому лет двадцать возвращался я из отъезда полями. С утра поохотился недурно и отправил охотников и гончих по дороге домой, а сам с Владимиром решил поровняться Ливезой; так назывался крутой овраг, верстах в шести от моего имения. Параллельно этому оврагу тянулась версты на три широкая залежь. Место полистое, до ближайшего леса верст пять, издавна славилось как обилием русаков, так и резвостью их.
Петр Иванов, затравивший утром лисицу, при поимке которой один из его кобелей сильно зашиб ногу, поехал домой за гончими. Залежь вдоль Ливезы служила притоном русаков, в особенности когда уж позаосеняет. Большие водомоины почти все были очень трависты, и зачастившемуся зайцу приют был хороший.
Дело было уж в октябре — и денек выдался холодноватый, но без мороза. Проехали мы с Владимиром значительную часть залежи — и ничего не нашли. «Что за чудеса, и залежи в зеленях, куда запропастились русаки?» — толковали мы с Владимиром и порешили, что, вероятно, лежат очень плотно. Как ни усердно охлопывали мы все овражки, но в глубокой водомоине, забившись в травку, мог пролежать косой плут.
Водомоины были промыты в близком одна от другой расстоянии, все направлялись к большому оврагу под гору, и каждая имела в длину саженей восемьдесят (около 170 метров. — Прим. редакции) и более. Все рытвины тянулись поперек горы, поднимавшейся над оврагом Ливезой. Охлопать их все — и то задача была нелегкая, а обшарить каждую составляло настоящей труд.
По руслу некоторых водомоин можно еще было кое-как пробираться верхом, и тогда каждый из нас хлопал в отдельной водомоине, но в большинстве Владимир отдавал мне свою лошадь и пешком карабкался по извилинам оврагов. Похлопотали мы на залежах, но не бесплодно, вышарили шесть русаков и всех второчили (добыли. — Прим. редакции).
За мной в то время рыскала голубо-серая Сайга, праправнучка моего лихого полугорского Любима — дочь густопсовой Славы, Трегубовских собак, собака лихая, и только потому ни один из русаков не ушел. Место было совершенно неудобное для травли зайцев, ежели русаку вздумается бежать поперек водомоин. Редкие русаки пускались на эту штуку, — очень утомительную и для самого зайца, — но «материки» (матерые зайцы. — Прим. редакции), которые удирали, сделав этот фортель, большею частью уходили.
Обыкновенно вскочивший на залежи русак бежал вдоль водомоин в гору, и под исход овражков ловить его было хорошо, но сообразительные удальцы, пользуясь местностью, удирали и у резвых собак и вполне подтверждали справедливость мнения господина Данилова о том, что русак далеко не из трусливого десятка.
Затравили мы с Владимиром четырех русаков — и он видел только одну травлю, потому что я каждый раз, не внимая его отчаянным призывам, пускался скакать, держа за чумбур (конская упряжь. — Прим. редакции) его лошадь, и безжалостно покидал его на дне той водомоины, из которой он только что выставил мне зайца; а выкарабкивался он не скоро и, конечно, ничего не видал из ловли, происходившей за горой. Горько сетовал он, когда я возвращался к нему и передавал подробности травли, но снова самоотверженно отправлялся на поиски.
Но вот вскочил пятый русак и полетел прямо вдоль залежи, поперек водомоин, из которых большая часть были так широки, что перепрыгивать их было невозможно, и русак стал нырять в них и проворно выерзгивать, не меняя, однако, принятого направления. Собаки бросились жадно, но узкие промежутки между рытвинами не давали им возможности заложиться — и заяц стал быстро отделяться от них. Одна Сайга оторвалась от собак и с удивительной ловкостью, как челнок, мызгая по водомоинам, догнала-таки хитреца.
Он метнулся с угонки в большой овраг — Ливезу, кубарем скатился вниз и побежал водотеком. Цепкая сука и там его достала, точно вышвырнула его из оврага и, не дав пробежать и десяти саженей (свыше 20 метров. — Прим. редакции) по ровному месту, удалым броском так и сорвала его с земли. Затравили мы еще одного русака на залежах, но начинало уже смеркаться, и мы, выбравшись на дорогу, ходко пошли домой.
Разные интересы
В настоящее время хорошо составленные охоты наперечет, и не только дельный доезжачий — большая редкость, но и псарей порядочных почти нет. Мои борзятники тоже в езде придерживаются методы искателя волков и его псарей, когда думают, что я их не вижу. У меня на глазах и под островом стоят как следует, и при езде в нахлопку, как будто старательно ищут зайца, но все это только при мне, чтобы избежать назиданий и выговоров, на которые я, конечно, не скуплюсь.
Своей, настоящей, охоты нет. Нельзя сказать, чтобы мои борзятники были совсем не охотники, травля их, видимо, тешит, но смело и проворно принять волка, терпеливо выждать на лазу осторожную лисицу, стать толково, сунуться ловко и вовремя, а в наезд обшарить хорошенько приметное и плотное место — все это не по их части, и ничего из вышесказанного мои молодцы по собственной инициативе сделать не умеют. Постоянно подсказывать им, что нужно делать не всегда и, возможно, по ходу охоты, да и чересчур уж утомительно и несносно.
Возвращаюсь я с охоты довольно удачной, чувствую расположение поговорить с охотниками под свежим впечатлением веселой травли. Прислушиваюсь сначала к их разговору между собой.
Оказывается, что мои «джигиты» с большим оживлением критикуют недогадливость одного обывателя села Бритова, поторопившегося продать свиней за дешевую цену, и самодовольно уверяют друг друга, что возьмут за своих скверных поросят несравненно дороже. Подосадовал я на себя за намерение поговорить с подобными «охотниками» и с досады сурово заметил своим «практикам»:
— Полно вам свиньями-то торговать, возьмите-ка лучше собак на свору, близко деревня!
Свежие комментарии