На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Охота и рыбалка

25 419 подписчиков

Свежие комментарии

  • Виктор Симанович
    это не из разряда доступной для обычного рыболоваРейтинг самых вку...
  • Яков
    О самой охоте ничего своего, только слова переставляете местами, делая текст ещё хуже. А "Королевский выстрел", чтоб ...Вальдшнеп на мушк...
  • Астон Мартин
    интересноВинтовка Bergara ...

Из воспоминаний

завзятый охотник

В одно из полей отъезда осенью 1875 года пришлось мне познакомиться с особым родом охоты и даже провести день с компанией, практиковавшей ее. В это злосчастное поле я узнал, что добиваться на охоте исключительного покровительства Дианы — труд, не всегда благодарный, вовсе не интересный. Я увидел счастливцев, сумевших чрезвычайно искусно воспользоваться исконной враждой богини охоты с Бахусом и всегда за нерасположение первой вознаградить себя обильными возлияниями в честь последнего. В таких случаях эти любимцы Фортуны являли на себе все признаки самого крайнего к ним Бахусова благоволения.

Было туманное, тихое утро. Я стоял с двумя резвыми собаками в заезде за небольшим курганом и наслаждался музыкой гоньбы стайки однопометников. Передо мной был остров, в котором они вот уже полчаса держали лисицу без скола. Несколько раз просилась она другими лазами вон из острова, но шельма-доезжачий всякий раз опрокидывал ее на гончих и мастерил ко мне. Он видимо увлекался перспективой предстоявшего ввечеру получения двойного стакана «очищенной».

Незваные «гости»

Была минута — гончие скололись….. Послышалось страстное называнье «на горячего», и стая опять закипела. Выкатила в это время против меня из опушки и неслась ко мне лисица. Я затравил ее и, второчив, хотел уже сесть на лошадь, чтобы возвратиться на место, как услышал в острове необыкновенный шум.

Улюлюканье, пересыпаемое бранью нескольких незнакомых голосов, хлопанье арапников, «чужой» рог, выводивший какие-то замысловатые позывы, крики «К нему!», обращенные «чужим» к своей стае, подваленной к моей навстречу… всего было вдоволь. Послышалось отхолкивание, и вслед за тем взволнованный крик моего доезжачего покрыл собою весь этот гам, и я слышал явственно:

— Прочь!.. Не трави по кустам, не трави! Шкурятники! Ступай к барину; он тебе подарит ее!..

Очевидно, дело происходило из-за лисицы, затравленной чужим охотником. Во избежание повторения подобной свалки я в рог велел выходить.

Через несколько мину, я увидел четырех борзятников, подвигавшихся в мою сторону, а по дороге, огибавшей остров, четверо беговых дрожек, из которых на передних трех сидело по три человека с ружьями, а на последних — два; причем задний, повесив ружье на своего спутника, казалось, всецело отдался сжиманию в объятиях какого-то издали странного предмета.

Подъезжавшие борзятники были в состоянии, говорившем, что фазис, характеризуемый словами «на втором взводе», для них в этот день уже миновал. Они, впрочем, еще храбро сидели на лошадях и, держась моего направления, беспрестанно маневрировали, как бы избегая каких-то естественных препятствий, хотя местность решительно не давала к этому повода. Наконец, один из них, отделившись от прочих, с весьма решительным видом подъехал ко мне и, назвав себя и указав на висевшую у него в тороках лисицу, начал нетвердым голосом:

— То есть, впрочем, если прикажете, я выторочу. Действительно, незаконно. Чужие гончие… Отлай поймал. На лету. Го-го-го, Отлай! Ах, кобель-то ваш! Чьих он? То есть, если позволите, красавец, доложу вам. А ваш с… с… не дает лисицы, да и шабаш! Насилу уж уломал. Впрочем, то есть, если прикажете, я выторочу.

Дебаты в бурной компании

Успокоив его насчет неотъемлемости его лисицы, я уже хотел распроститься, как он стал убеждать меня приказать свалить стаи и совместно взять следующий большой остров. По его соображениям, там будто бы задерживались натеклые (набежавшие. — Прим. редакции) волки.

— То есть, ежели насчет беспокойства, мешать не будем, первые лазы вам по праву-с. А туда артиллерию пустим. Она то есть совершенно безвредная-с. Пугать сколько хочешь, а бить — ни ни. Так прикажете?

Я согласился. Он подозвал своих товарищей, стоявших невдалеке и безмолвно тянувших содержимое своих фляг, и представил мне их как своих родственников. Тут же я успел рассмотреть и подъехавших ружейников. Странный предмет, интересовавший меня, оказался огромной бутылью с зеленым вином.

Состоялся конгресс, бурный по прениям и замечательный единодушием по отношению к содержимому бутыли. На ее помощь, кажется, возлагались большие надежды в деле предстоявшей травли, так как, выслушав чье-нибудь предусмотрительное замечание относительно занятия таких-то и таких-то лазов, охотники, предавая все остальное в «руцы Божьи», старались со своей стороны лишь о добросовестном опорожнении бутыли. Пили и закусывали, закусывали и пили, шумно вырабатывая между тем стратегический план предстоявших действий.

Сюда входили, впрочем, и вопросы, не имевшие к охоте прямого отношения. Так, например, чье-то неосторожное предложение послать за новым запасом к некоему Тихонычу, проживавшему в 10 верстах (около 10,7 километра. — Прим. редакции) и обладавшему «хорошей», вызвало по числу голосов сильный протест, разразившийся дебатами с такими обоюдо внушительными аргументами, что я инстинктивно ретировался на пункт, сколько-нибудь безопасный в случае, если бы сторонники приобретения в ближайшем селе вздумали убеждать своих противников соответственными их состояния мерами.

Не скоро кончилось это. Но, наконец, остававшееся в бутыли разделено по флягам, сели на лошадей и в беспорядке, сделавшем бы честь турецкому табору, заколыхались к острову.

За русаком!

Я стороной равнялся со своими и хотя знал, наверное, что после недавнего крика моих полевых товарищей не улежало бы ничто на полуверстном расстоянии, отделявшем нас от острова, но поступил так по привычке.

Скоро русак, вскочивший из-под моего охотника, опроверг мое убеждение. Ровной, чистой степью катил он «прямика» к острову… Все, что было верхом, скакало к нему в поперек с неистовым улюлюканьем, атуканьем и другими фантастическими, неподходящими воплями. Целая орава борзых надувалась в ответ на них, но к русаку двигалась медленно. Гончие чужой стаи, заливаясь и беспрестанно кувыркаясь, неслись ей вслед. А собаки моего охотника, обозрившись, сметались туда же. Уйдет русак!

Нет… вон резвейший кобель его заложился по всем, вот он воззрился и стрелой, точно его вышибло из собак, полетел к русаку. Пулей приспел он к нему и… охватился. Русак еще наддал. Секунду, одну только секунду блеснуло что-то черное… и обозлившийся кобель через голову полетел с русаком.

— Ого-го-го!!! — воскликнул восторженно мой охотник. — Выручил, друг! — благодарил он любимца, принимая у него русака.

Принеслась и вся орава. Русак был действительно пойман на славу, и я, остановившись еще в начале травли, отдался понятному чувству удовольствия. Простоял я таки долго… и намеревался уже тронуться по взятому направлению, как увидал всю компанию почему-то спешившеюся и не обнаруживавшею никаких признаков желания продолжать путешествие.

Я поехал туда. Каково же было мое удивление, когда, осведомившись насчет причины такой остановки, я увидел взаимное потчиванье уже Бог весть когда отпитыми флягами и услышал относившееся ко мне предложение «протянуть гипотенузу» за упокой бежкого русака и за скачку моего Заморгая.

Очевидно, недавний привал и генеральная выпивка изображали собою протянутие катетов, почему я, веруя в математическую истину, постарался утешить себя убеждением, что настоящее возлияние не превзойдет предыдущего. Негодуя внутренне на ниспосланное мне нынешним днем знакомство, я поехал искать надежного перелаза…

«Певчие» ружейники

Более часа стою я уже на отличном лазу под островом. Кипят в нем на той побочине гончие… Два раза был уже голос «по красному», а нет ничего. Постоял еще. Надоело… Поехал. Смолкли скоро и гончие, и загудел рог моего доезжачего, отзывавший их. Я въехал в кусты и услышал вдруг пение.

На небольшой поляне той стороны леса сидели, забравшись под самые кусты, несколько человек ружейников, беспечно отложивши в сторону ружья, держа вместо них неразлучные фляги, и веселыми голосами выводили замысловатые мотивы каких-то духовных душеспасительных кантов.

На самой середине поляны была сурчина (нора сурка. — Прим. редакции), и несколько гончих рылись в ней отчаянно. Лисица, облетев опушку и удостоверившись в исправности борзятников, понорилась (спряталась в нору. — Прим. редакции)… Понорилась в эту самую нору, составлявшую центр рассевшегося вокруг нее кружка «певчих» ружейников!!!

Что, как не плюнуть и уехать, оставалось мне? Я так и сделал.

Завзятый охотник

Возвращаясь раз в октябре 1872 года из недальнего отъезда и увлекшись по дороге травлею русаков, которые положительно бежали из-под каждой межи, я прихватил вечера и, не надеясь благополучно довести домой подбившихся собак, свернул ночевать к знакомому мне мужику-однодворцу, который не только имел хороших борзых, но и был из мелкотравчатых, очень дельным охотником. Его азартные споры с охотниками и рассказы о замечательных травлях былого времени мне всегда нравились, а в этот раз даже как-то особенно захотелось послушать завзятого охотника.

Расположивши нас с обычным гостеприимством и удостоившись несколько раз в обилии корма у лошадей и подстилки у собак, он, по обычаю отказавшись от совместного чаепития, пришел отвести душу в беседе об охотничьей страсти. В этот раз я почему-то ждал от него какого-нибудь нового, особенно оригинального сообщения. Нужен был только повод к тому, так как старик имел на этот счет выдержку и раскрывал рот, только выслушав достаточное количество вызывающих на откровенность вопросов. Повод скоро представился.

В той же комнате за перегородкой спорили два охотника. Выговариваемые обиженным голосом упреки одного прерывались задорным, самодовольным хохотом и самоуверенными аргументами другого. Старик уже давно был весь внимание. Я прислушался.

Сколько можно было понять из возраставшей перебранки, причиною неудовольствия был плутовски затравленный русак. Равнявшись взметами, зачинщик спора подозрил его между собою и обиженным и, желая затравить его один, атукнул, отвернувшись от охотника. Простодушный товарищ, думая заполучить зайца «своим» в зубы, на рысях описал дугу и стал лицом к атукавшему. Тут-то этот, сделав налево кругом, толкнул русака и затравил его сам.

Рассказ хозяина

— Ишь, нашли о чем спорить! — проворчал, наконец, старик, сделав пренебрежительный жест. — Не будь совой, не зевай! На хитреца будь сам молодца, — обратился он наставительно, возвысив голос к проигравшему охотнику. — Мы вот раз, — начал он уже повествовательным тоном, — с покойным Иван Иванычем на Карандаковских полях ездили. У него тоже собаки добрые были. Кобель половоухий, мои собаки да сука черно-пегая. Ну кобель-то не так… а уж сука добра была… и-и! Что найдет, бывало, то и его.

Ездили мы долго. Туда, к самой Луневке, на Мелы пробрались. Все хотелось лисичку наехать. Затравили по паре материчков, ну а так, чтобы красную, не наехали. Ну не наехали и не наехали. На нет и суда нет по пословице. Только едем мы через бугор, сюда к Ржавчику спускаемся… А едем вместе; дело уж к вечеру было, мы и тронулись домой, «прямика». Едем и молчим себе. Молчим, а глаза у меня так и бегают. Дело, знаете, молодое было. Корысть брала… «Эх, — думаю, — хоть бы одного подозрить! Все бы таки нынче мой верх был». Еду себе и думаю так-то. Глядь! На бок, на гречье-то, а она, шельма красная, как вот полымя. Спит себе в межке. Как увидел, так сердце и оборвалось у меня… Инда в жар бросило.

«Ах, — думаю, вскочить если — сука Ивана Иваныча, как пить дать, поймает! Ну уж, — думаю, — пройду, а не дам ему». А сам все гляжу на нее. Лежит. Проезжать стали — все лежит. Оглянулся я еще раз на нее да и давай потихоньку собак подсвистывать… Так думал: мол, отъеду от него, затравлю ее. Только я свистнул и стал придерживать лошадь-то, а он обернулся, да уж видит по мне, что не так это я приосанился.

«Куда ты?» — говорит. «Трубку, — я говорю, — обронил; должно быть, где давеча слезали мы. Вы, — говорю, — ступайте, дяденька, я вас догоню сейчас». «Брешешь, — говорит, — русака подозрил? Врешь, брат, давай вместе травить». Да и не отстает от меня. «Ну, — думаю, — пропадай же она лучше, а уж не дам ему». «Ну, — говорю, — дяденька, дайте же своей трубочки, когда так». Чтобы, значить, заверить его. Вот он помолчал, осадил лошадь и полез за трубкой. А сам глазищами так и водит, не тем будь помянут.

Вдруг… «Ах, — говорит, — Ваня, ведь и моей-то нету. Вернись, поищи там, где слезали». А сам на что-то арапник с луки снял. Я сейчас повернись да и толкнул во весь шаг к куме… Близко подъехал. Вскочила, ахнула…. ну Крылат скоро свернул ее. Принимаю ее, гогочу от радости-то… Чу! Тот травит… Улюлюкает старый шут. Тут-то я догадался уж, зачем он меня за трубкой послал.

Закурил я свою (она в кармане была) да и подъехал к нему, а сам все на торока любуюсь; глядь, и он с своей трубкой в зубах, а лиса еще постарше моей у него. «Так-то, — говорю, — дяденька, Вы трубки-то роняете?.». А он: «Ты, — говорит, — шельмец, другой раз не проведешь меня». Ну, однако, ничего; постояли, покурили и поехали домой.

В. Ш., февраль 1878 г.

Источник

Картина дня

наверх