…вроде угрызений совести шевельнулось в моей душе, когда я представил себе этих тоскливо ползающих сирот-детишек, ждущих пап и мам…
Места, о которых пойдет речь, совсем не экзотические и не дальние от городских окраин. Километров пятнадцать занимает путь до реки Малая Кокшага. Да и река действительно невелика. Но в малых этих местах малой моей Родины есть особое очарование – тихое и неяркое. Движения и звуки здесь такие же неторопливые и спокойные. Словно рассудительная речь мудрого, пожившего человека. Осенью, когда Природа замирает, будто в ожидании смерти и нового возрождения-реинкарнации, места эти почти пустынны и оттого еще более загадочные и притягивающие.
А началось все с небольшого эпизода на пригородной фазенде – пресловутого садового участка, правда, не в шесть классических соток, а раза в четыре побольше. Рыболову, как известно, нужны черви для рыбалки. Вскапывая огород перед зимой, я занимался одновременно и добычей насадки. И никак не ожидал встретить сопротивление пацифистки настроенной жены. «Как ты можешь их, выползших на последнее солнышко, зверски отнимать от земли и потом отдавать на съедение этим рыбам?!. Таких беззащитных, нежных, доверчивых? У них же дети, наверное, есть!..» — прозвучало для меня, как гром с неба… Признаться, я никогда не думал о червях в таком странном аспекте. И чуть не смалодушничал, ошарашенный новой постановкой вопроса. Что-то даже вроде угрызений совести шевельнулось в моей душе, когда я представил себе этих тоскливо ползающих сирот-детишек, ждущих пап и мам в своих уютных норках… Это было наваждение, и моя рука слабо упала вниз, выронив земляного доверчивого червя… Но тут же, вернувшись в суровую реальность, я подобрал удирающего червяка и цинично бросил его в банку. На что опять прозвучали упреки в садизме и жестокости. После чего особь Lumbricina, проклятый(ая) гермафродит, снова вернулся на грешную землю, выпущенный на волю женой. Оставшееся время вскопки превратилось для меня в сущий ад… Мне приходилось исподтишка выдергивать червей из комков и, пока жена не видела, бросать их торопливо в банку, которую я начал прятать под пучком ботвы. Если меня заставали на месте преступления, то червяк получал свободу, а я – очередные упреки и шантаж, мол, вечером никакого пива, а тем более, — водки с устатку… Рыбак меня поймет.
Червей я все же накопал, преодолевая тяготы и лишения, о которых я уже говорил, и вечером был на реке. Целью моего путешествия был налим. Рыба странная, поскольку является единственным пресноводным родственником трески и любит самую что ни на есть студеную хмарь и ледяную воду. Любая другая уважающая себя рыба в это время взбивает подушки и готовится к зимней спячке. Налим же бодр и хищно коварен. Пользуясь беспомощным состоянием сонных рыб (почти по уголовно-процессуальному кодексу), усатый хищник, лениво и не торопясь особенно, просто открывает пасть и дает себе лишь труд заглотать жертву-сомнамбулу, вяло шевелящую плавниками. Кроме своих странностей, налим сладок и наварист в ухе. Особенно вкусна его печенка, большая несоразмерно и нежная, словно тающая во рту. Оттого и желанна добыча.
По дороге к налимьей яме я, время от времени, хлестал сонную воду спиннинговыми забросами.Вот блесна взмывает над рекой и падает в черную круговерть омута. Бульк!.. Раз-два…десять…двадцать. Наконец – обманка на дне. Это видно по ослабшей леске. Пора… И я начинаю подматывать леску. Блесна, повинуясь неровной ступенчатой подмотке, приближается к берегу, выныривает из черноты ямы, и, словно пугливая белая рыбка, переваливаясь с боку на бок, скользит около гривы шелковника-тины. Потом проваливается вновь в темную глубину и блестит уже на белеющей песчаной косе, завершая свой пустой путь. Вдруг я замечаю две стремительные тени, провожающие блесну. Но ход обманки уже закончен, она почти у моих ног, и рыбины, увидев меня, резко отворачивают и растворяются в глубине. Обидно… Что вызвало подозрение хищника, и почему не случилось хватки – спросить бы рыб… И такие выходы-имитации происходили не раз в русле реки. Щука почему-то отказывалась брать блесну. Но едва я вышел на берег старицы, заросшей по берегам шиповником, а в воде – кувшинками, еще не упавшими на дно, последовала уверенная хватка. И рыбина оказалась в рюкзаке, ворочаясь тяжело в полиэтиленовом пакете.
Свежие комментарии