Река Мана

Воспоминание
Каждый год, как только пожелтеют листья, тянет «с вольных полей в вольные леса»; за тысячи километров от дома: в дальние тАйги, на брусничные поляны, к заветным таёжным рекам, где можно побыть одному и убраться восвояси тогда, когда захочешь. А пока, листья не пожелтели, остаются ностальгические воспоминания.

Фото: gunsforum.org

Телёнок
Вечером, к моему бивуаку на берегу Маны, подошли семеро местных. Рыбаки. У каждого по два, а то и по три чумгана. За разговорами у костра выяснилось. Идут за пороги. Путь не из лёгких, около полутораста километров берегом реки. Середина сентября. Хариус, из верховий скатывается в низовья и скапливается перед порогами. Ловить не разрешается, но какой местный, не сделает запасов на зиму?.. На «промысел», выходят из деревни поутру, затемно. Скрытно, стайками (огородами) выходят к лесу. В группе не менее семи человек. Столько нужно чтобы на обратном пути миновать пороги, перетаскивая чумганы «этапом», смастерить плот и сплавиться на нём к дому. В большинстве, такие группы, состоят из родственников.
Поутру пошёл с группой, не решив: весь ли маршрут пройду с ними или же задержусь в каком-либо живописном месте.
Удивляло: у каждого из семерых, с собой, по трёхлитровой банке свёкольного самогона. Его пили вечером, утром похмелялись, но путь продолжали в бодром настроение. Шли навеселе, с шутками-прибаутками. То и дело, приходилось доставать блокнот и записывать интересные слова и выражения местных.
По пути охотился на боровую дичь. В полдень, на обед готовили «хлёбало», я же, отправился повыше на сопку поохотиться. Вышел на небольшую полянку и опешил!? В десяти шагах от меня стоял домашний телёнок. Вернулся. Поведал о находке местным. Они как по команде переглянулись. «Повезло тебе, – сказал кто-то, - гони телёнка в посёлок, там продашь. Потерянный он».
Оказывается, когда откормившихся за лето телят перегоняют с далёких летних пастбищ в стойбище, какой-то процент теряется. Этих телят списывают. Нашедший, такого телёнка, становится полноправным его хозяином. Не приспособленное животное, не выдержит лютой зимы, погибнет в тайге или станет лёгкой добычей хищников.
Я отказался от телёнка, спросив, есть ли нуждающиеся в нём? Попутчики долго совещались. Курили. Осушили полбанки самогона и наконец, решили: телёнок достанется тому, у кого этим летом неизвестно куда подевались, две козы. Мужик подскочил и радостный, побежал к телёнку. Мне же, пришлось нести два его чумгана с двумя литрами свёкольного самогона.
Петля
Шли по живописнейшему правому берегу Маны. Часто попадались туристы. Они тоже пробирались к порогам, чтобы сплавляться оттуда на своих надувных лодках. Поскольку, экипировкой и тем, что при мне карабин с оптикой, я выделялся среди своих попутчиков, туристы часто спрашивали – не из краевого ли центра? – узнав, откуда прибыл, удивлялись. Многие, предлагали обменяться адресами и приглашали в гости.
В одном месте, русло Маны делало большую петлю. Если идти не по берегу, а напрямую, путь сокращался на шесть километров. Местные наотрез отказались от прямого пути. «Подожду вас на берегу», - сказал я и пошёл прямиком. Путь тоже не из лёгких: пробираться через завалы и дебри, зато, путь неизведанный, дикий, то, что нужно охотнику.
Чумганы, за спиной, вызывали ироническую улыбку.
Далеко за полдень, вышел к берегу. Костёр. Горячий чай. Шум реки. Пахнущий хвоей воздух, быстро сняли усталость. К вечеру появились мои попутчики и очень удивились. Решили, что покинул их. Тут же, устроили бивуак. Заканчивался третий день нашего пути. Завтра минуем пороги и мы на месте! Оставшийся самогон, полностью и усердно допивали, чтоб не манилось, только я не знал об этом, пригревшись у костра дремал и два литра свёкольного пойла счастливого обладателя телёнка, так и остались нетронутыми в его чумгане.
Встреча. Этап
На следующий день в полдень, повстречались с ещё одной группой «рыбаков». Те, уже с полными чумганами харюзей, возвращались домой и «этапом» перетаскивали свою ношу, минуя пороги. Перетаскивание «этапом» выглядит так: берёшь чумган и несёшь его двести метров, опускаешь на землю и возвращаешься, там стоит ещё один, берёшь его и тоже несёшь на двести метров, а тот, кто принёс этот, идёт вперёд, берёт твою ношу и тоже несёт на такое же расстояние. И так, все чумганы чередуются и «идут» поэтапно. Когда идёшь за следующим – отдыхаешь.
Встретившись с возвращавшейся компанией, устроили совместный отдых с приготовлением обеденного «хлёбала». И тут, как нельзя кстати, пригодился оставшийся у меня свёкольный самогон. В разговорах выяснилось, харюзей перед порогами скопилось много и чумганы заполнятся за несколько часов.
Хлёбало
К вечеру добрались до назначенного места. Развели костёр. Дрова принесли с собой, их хватило бы только для приготовления пищи. Подножие сопки – лысое, без деревьев, за исключением нескольких лиственниц, под которыми приютилась хижина. Имея трёх, добытых по дороге тетеревов и с десяток рябчиков, я напросился в кашевары. «Хлёбало» есть не хотелось. Его приправляли салом, приготовленным в тузлуке. Резкий чесночный запах не прибавлял аппетита. Соль для вкуса не добавлялась; высыпали в котелок супы из пакетиков, гречневую крупу, картофель и… если бы, не взбадривали салом, то до этого момента, «хлёбало» можно было есть (мне). Готовилось оно в небольшом ведре, которое взяли из схрона ещё в начале похода. У каждого при себе чашка и деревянная ложка. Для чая – жестяная баночка, объёмом около литра; в таких, раньше продавали повидло, томатную пасту и проч. К баночке прикреплена проволочная дужка.
Итак, я стал готовить своё «хлёбало». Глухари, тетерева и рябчики не имеют подкожного жира, (местные говорят, у них жир, на коленках нарос) поэтому их не нужно ощипывать (теребить). Перо снимаются вместе с кожицей, что очень убыстряет процесс приготовления пищи. Желудок, печень и сердце, местные вынимают вместе с кишками и отдают собакам. Когда же я подготовил к варке и опустил в кипяток «пупочки», печёночки и сердечки, они удивились, сказав: «Будем есть кишки». Я усмехнулся и продолжал готовить нехитрую охотничью пищу. В рюкзаке у меня домашняя лапша, топлёное масло и специи. Варево готовилось не в бурлящем, а медленном кипении, лапша засыпалась в самом конце, чтобы не разварить. Добавлялся измельчённый и обжаренный лук, домашнее топлёное масло. После чего, «хлёбало» снималось с огня и «доходило» несколько минут. Масло растопилось, расплылось по поверхности и не выпускало наружу аромат варева.
Стемнело. Расположившись вокруг ведёрка, приступили к трапезе. Меня так и подмывало. Не удержавшись – спросил:
- Ну как, «хлёбало»?
- Солоно.
- Горько, то вонюче,- ответили мне.
Эх, добавить бы, для вкуса, сальца вашего, вы бы так не говорили,- подумал я,- пошарил в рюкзаке и достал фляжку со спиртом, чему все искренне обрадовались.
Свёкольный самогон
Спирт нужен для гигиенических целей и для «затравки» - это, когда вернёшься из леса к своему бивуаку уставший, голодный, промокший и, хочется отдохнуть, а нужно: заготовить дров на ночь, приготовить еду, обсушиться. Вот тогда-то и пропустишь, сто грамм для затравки и легче станет проделывать всю эту работу.
Рыбачить, во хмелю, ещё можно, а вот охотиться – нет! По лесу передвигаешься медленно, осторожно, чтобы хворостинка под сапогом не хрустнула, кустик не шелохнулся; вот тогда-то дичь подпустит тебя поближе и ты, сделаешь верный выстрел. Вечером, присядешь на опёнке (бревне) у жаркого костра, прислонишься спиной к стволу дерева, укроешься плащ-палаткой и мелкая ледяная крупка с убаюкиванием затрещит ударяясь о грубый, укрывший тебя брезент. На углях костра, политая клюквенным соком, «шкварчит» и поманивает приятным запахом тушка добытого тобою тетерева и… в этот самый момент, расслабляешься и наливаешь из фляжки в видавшую виды походную кружку, заслуженные сто грамм.
Выжить одному, в тайге, не имея навыков, сложно. Если шатаешься по сопкам, дышишь перегаром, трещишь сучьями – «подшумишь» дичь и останешься с носом. Скоротаешь ночь под елью и если к утру не окочуришься, не вспомнишь где куролесил и утерял рюкзак и ружьё. Поверьте. Мне доводилось встречать таких охотников-любителей не раз.
Самогон, местные, гонят из свёкольной браги; запах свёклы перебивают, настаивая на скорлупе кедровых орехов. Крепость, едва ли доходит до тридцати градусов. Привожу процесс приготовления самогона, увиденный у «одного взятого местного»: в стайке (стайками называют всё, что имеет ограду; огороды, базы, а так же сараи для скота и хозпостройки, кроме бани, в данном случае, имелся сарай), выкопана яма и наполнена навозом; навоз, при слёживании образует тепло, нужное для ускорения брожения. В яму, краями по самый пол, опущен двухсотлитровый чан, накрытый толстой деревянной крышкой. Зимой, крышку утепляют старым тряпьём. У чана – ещё одно приспособление – к сожалению, не помню название – похожее на мельницу с жерновами; вертикально расположенная колодина, диаметром 50 и высотою 70 см. По центру вставлена ось, на неё надета такая же по диаметру колодина, очень массивная, с ручкой, чтобы вращать. К нижней колодине, по периметру окружности, прибит фанерный бортик, высотой около 20 см. В бортике, фанерная же дверка, запирающаяся изогнутым буквой «Г» гвоздём. Под дверкой жёлоб, направленный в чан. Оба жёрнова, от центра к краю изрезаны бороздами, (как треугольный напильник). На нижний жёрнов, высыпают измельчённую топором свёклу, придавливают верхним и вращают его. «Жмачки» по жёлобу попадают в чан, заполненный горячей, чтоб «рука терпела», водой. Накрывают крышкой. «Играет» (бродит) долго, около месяца. Недели через полторы, «дегустируют» - не поспело ли. Хозяйка, этого местного, рассказывала, что однажды, мой так «надегустировался»… из чана за шиворот вытаскивали.
Здесь же, в стайке – буржуйка, на ней сорокалитровый молочный бидон. В крышке отверстие со вставленным резиновым шлангом, соединённым со змеевиком в полутораметровом деревянном корыте. Когда не гонят самогон, в этом же бидоне греют воду для хозяйских нужд.
Вот и всё – как только свёкольная брага поспеет – можно приступать к перегонке.
Я спросил у хозяина, не боится ли он, почему не прячет свой аппарат? А вдруг участковый нагрянет, оштрафует и аппарат заберёт. Тот удивился – мол – за что? Не на продажу ведь, сами пьём! Да и, участковый знает, когда «гоню», сам приезжает, пробу снять, первача отведать.
Ночлег
Но – вернёмся к хижине.
Поужинав, попив чайку (моё «хлёбало», горько-то, вонюче и солоно, съели до последней капли), местные на четвереньках полезли в хижину, укладываться на ночлег. Дверной проём низкий – иным способом туда не попадёшь, разве что по-пластунски. Хижина дырявая и светится, температура, что снаружи, что внутри, одинаковая. Это напоминало анекдот: Зима. Цыган лёг под борону и говорит: «Холодно! – просунул палец сквозь борону, - А там, ещё холоднее!»
Когда в хижину влез последний местный и стали укладываться, она покачнулась и затрещала. Костёр догорал. Дров не осталось. Взяв рюкзак и ружьё, я пошёл по склону «лысой» сопки вверх. Ещё днём, наблюдая в бинокль за маралами, метрах в трёхстах – заметил одиноко стоящее, засохшее, дерево.
Лёгкая лучковая пила вгрызалась как в масло, через пять минут дерево с шумом рухнуло – топор с собой не беру. Тяжёлый.
Дальше – «дело техники». Со ствола удаляются сучья. Ствол распиливается на части по полтора метра. Тонкие сучья подкладываются под комель – основание.
Можно разводить костёр!
Выложив из рюкзака твёрдые предметы, улёгся на него, положив под голову свёрнутый колечком патронташ. Теперь, укрывшись плащ-палаткой, положив под бок ружьё – можно «коротать ночь», через каждые два часа, подкладывая полено, начиная с верхушки. Ружьё под боком всегда чувствуешь, даже если крепко уснёшь, оно не даст придвинуться к костру. Спальный мешок и палатку не беру. Тяжёлые.
Пригревшись, задремал и увидел дивный сон. Сновидения у костра навещают – стоит только задремать… Яркие, запоминающиеся, с мельчайшими деталями. Дома, в суете повседневной жизни, такие сновидения, практически «не доступны». Как-то брал в дальние тайги сына и его товарища. Проснувшись утром, первое, что они делали – пересказывали друг другу сны.
Сквозь дрёму послышался шум, пришли местные. Бросив в огонь все мои заготовленные поленья, устроили «пионерский костёр». Я, признаться, рассердился. Если поленья класть по одному, костёр горел бы до утра, а так, его хватит часа на три. Впоследствии оказалось, что рассердился напрасно.
Костёр догорел. Угли разбросали в разные стороны. Сбросили на горячее кострище свои куртки, все улеглись на них и укрылись моей плащ-палаткой. Я даже вспотел от тепла идущего снизу от прогретой почвы и был счастлив от того, что не дал людям мёрзнуть, вспомнив, жалкую дырявую хижину, в которой они собирались заночевать.
Пятивёрстка
Утром пошли на промысел. Удилище, из молодого березняка, заготовил каждый, ещё по пути сюда. Ловили на мушку. Харюзей, в чумган, укладывали штабелем. Слегка присолив. Маленьких отпускали, больших тоже. Брали «госстандарт», по длине чумгана – наполненный доверху, весил пятьдесят килограмм.
Не удержавшись, согрешил – поймал с десяток приличных харюзей и распрощался со своими спутниками. Им предстояло: заполнить харюзями свои… а так же, чумганы обладателя телёнка, затем, миновать Манские Пороги, этапируя свой груз. За порогами построить плот и сплавляться на нём поближе к посёлку, где их будет ждать с вьючными лошадьми хозяин подаренного мной телёнка и под покровом ночи, развезти по своим кладовым, с таким трудом добытый, улов. (Некоторые, успевают «сбегать за харюзями» два три раза.)
В этот раз решил не сплавляться на плоту. А идти восвояси, поближе к посёлку, напрямую, через сопки. По карте-пятивёрстке, с грифом «Секретно при заполнении», подаренной знакомым геологом, прямой путь укладывался в 60 километров.
Местные охотники-любители не пользуются компасом. Ориентируются в тайгах по своим приметам. Встретив кого-нибудь, спрашивал, где находится ваша деревня? Отвечали примерно так: пойдёшь по этой дороге к старому вырубу, там одинокая сосна, от неё повернёшь… и т. д. Указать же, в какой стороне находится деревня, никто не мог. Романтики-байдарочники, по пути своего следования к порогам, сделали мазки на деревьях ярко-синей краской таким образом, что от одного мазка, виден другой.
Определив азимут – отправился в путь сухопутным маршрутом. Десяток харюзей в рюкзаке, радовали приятной тяжестью. С таким грузом, можно смело идти, даже не охотясь. В голове, крутилась шутливая мысль – найду ещё одного телёнка – продам. Хватит на обратную дорогу и ещё, десять раз по стольку, останется.
Избушка
На моей карте-пятивёрстке, нанесён кружочек с надписью «изб.». Это чуть-чуть в стороне от выбранного мной маршрута и я подкорректировал его на эту избушку; до неё, по карте, 20 км. С учётом рельефа местности до темноты успеть можно. В опустевшей от спирта, фляжке - вода из Маны – в дорогу. После десятиградусного ночного мороза над сопками поднялось солнце. Походный термометр, к одиннадцати часам, показывал плюс пятнадцать. Переносимый груз вместе с ружьём двадцать кило, считай, налегке.
Среди сопок, как и в горах, перспектива обманчива. Смотришь с одной сопки на другую и кажется, вот она – рядом! Стоит «рукой подать». Замечаешь на сопке светлые пятнышки; в бинокль хорошо видно – маралы. По карте до избушки двадцать, но с учётом неровностей, с сопки на сопку, набежит тридцать с «гаком» километров. Сопки эти – отроги Саянских гор. Старые, разрушившиеся горы. Местные называют их «Белки», снег на вершинах не тает, даже летом. У некоторых сопок, на вершинах, сохранились «скалки», у каждой, своё название, в «честь» того, на что похожи: «Шаман», «Сахарный завод», «Кузнец», «Черепаха» и т. д . Разрушившиеся скалы скатились по склону большой каменной лавиной. Нагромождения из камней, покрытых мхом, занимают очень большие пространства, это курумник. Пробираться через курумник сложно – мох под ногой соскальзывает с камней – легко получить травму. На мхе растёт (встречается) золотой корень (Родиола Розовая). Корешок этого растения имеет приятный запах. Корень растения выращенного культурным способом, такого запаха не имеет.
Через такие места пробирался я к избушке. Вес рюкзака немного увеличился. На вершине сопки отыскал брусничную поляну. Набил оскомину и собирал её оберучно в «матрёшечные» котелки. Увлёкся. И позабыл обо всём на свете, как вдруг, с шумом поднялся выводок глухарей. Добыть одного из них, не составило труда.
Шишкари
День постепенно клонился к вечеру. По карте, до избушки оставалось три км. Темнеет быстро: верхушки сопок освещены солнцем, а в низинах уже – сумерки. Отыскать обозначенное на карте место ночью – бесполезно, если хорошо ни знаешь местность. В тАйгах, «закон» таков: где ночь застала, там и ночуй.
Полностью стемнело, когда пришёл к месту, с обозначенной на карте избушкой. Опустив рюкзак, разминал усталые плечи, прислушался… хотел повернуть обратно, где в сумерках заметил сухое дерево и поутру, продолжить поиски, как вдруг… совсем рядом, с характерным шумом пролетела пуля и шлёпнула в ель. Посыпались хвоинки. Быстренько, сообразив, что к чему, лёг на землю, укрывшись за рюкзаком. Напряжённо вслушивался. Ещё, с шумом пролетело с десяток пуль и, снова осыпались хвоинки. В фильмах, пули свистят, для эффекта, на самом же деле, пуля из нарезного оружия, издаёт шипящий шум, при полёте. А эти пули, скорее всего, выпущены из малокалиберной винтовки – не слышно звука выстрела.
Полежав, немного, убедившись, что стрельба прекратилась. Отполз, прилично, в сторону. Поднялся, прикрывая на всякий случай, грудь и живот рюкзаком и пошёл в сторону, откуда, прилетели пули. Из темноты, с лаем выбежала собака. Пройдя немного, увидел огонёк.
В избушке, за маленьким столиком, сидели двое парней. Один, сконфуженно, достал из-под стола, впопыхах спрятанную банку с самогоном, которого там осталось с пол-литра, не больше.
- Да ты уж и винтовку свою доставай,- сказал я.
- «Нету» у нас,- врал парень.
- Ну да, «нету»… а это что,- я показал на дверь, изрешеченную пулями,- Хочешь?.. твою пулю из своего рюкзака достану, - приврал я, для острастки,- Да и вы, не картошку жарили, порохом пахнет.
Перепуганные парни, тут же налили мне своего свёкольного самогона. Я отказался. И утром, не пожалел об этом. На дне их банки оставался осадок, подозрительно-серого цвета.
Парни направлялись шишковать. Задержались в избушке на пару деньков, чтоб банки свои, трёхлитровые, «по горам по долам» не таскать. Тяжело, ведь, очень!
Утром, они, не на шутку заболели. Обоих рвало. Головы трещали. По телу судороги. Речь замедленная. «Штормило», не могли воды из кружки выпить. Пришлось поухаживать.
К обеду оклёмались. Я спросил – где самогон такой брали – у Деда – ответили. Я посоветовал не выручать больше этого жулика. Скорее всего, в «пойло» добавлен куриный помёт, «для дури». Есть такой народный способ – «поднять градус» у самогона.
Парни люто разозлились на Деда. Грозились убить его.
Не пообедав, они собрались и ушли к своим дальним тАйгам, к заветным сопкам. На которых растут огромные кедрачи и где можно привольно шишковать… уже на трезвую голову.
Один
Оставшись один, вспомнил случай, когда отказавшись от «пойла» местных – сохранил здоровье. В вологодской было. Приглашал меня знакомый лесник на медведя поохотиться, на овсах, с лабаза. Собрался, как-то, и пошёл к нему в «другу» деревню, за шесть вёрст. Одного не учёл, что в «День Лесника» пошёл (День работников лесной промышленности). Прихожу. В избе – дым коромыслом. Человек десять мужиков в оранжевых, лесоповальных телогрейках, пьют самопальную водку, подозрительно-жёлтого цвета. На столе тридцатилитровая кастрюля, в ней – медвежатина! Здоровенными кусками. От водки и медвежатины – отказался. Водка самопальная, а мясо может быть заражено трихинеллёзом.
Просидел на лабазах до утра. Медведь на овса так и не вышел. Ходил по кромке леса – сучья трещали. Слышно было, как сопит, метрах в трёх у меня за спиной. Под утро, качнулась еловая лапа у кромки… Сердце ёкнуло! Но увы, учуял, медведь, не вышел на овса. А тут, слышу, вертолёт летит. Да низко, так, над лесом. Всё – думаю – пора уходить. Вертолёт завис и приземлился недалеко от деревни.
Подхожу, у вертолёта, стоит женщина. Врач. Курит. А из избы лесника, санитары на носилках мужиков выносят. Жёлтенькая водочка подействовала. Смотрит эта врач на мужиков на носилках и говорит, обращаясь ко мне:
- Не народ, а балласт – висит, и сбросить некуда!
- Так уж и некуда? – отвечаю ей,- В вологодской болот… сбросьте с вертолёта всех в какое-нибудь… и дело с концом.
- Шутник вы, однако.
- Да и вы не без юмора!
На том и разошлись.
А мужики, в оранжевых телогрейках, через день вернулись и, как ни в чём не бывало – допили – свою жёлтую водку. На мои расспросы отвечали: «Однако-то, тогда, больно много выпили».
Избушка, до которой я добрался и около которой чуть не погиб от пули – маленькая, очень уютная. У окошка столик. Три «стула» - ровно спиленные колодины. На нарах, поместятся три четыре человека. Но лишь одна беда с этой избушкой – не было печи. Всё, что осталось от неё, валялось неподалёку в кустах, грудой ржавого, дырявого металлолома. Однако, очень хотелось есть. Вечером недосуг. Утром провозился с больными парнями. А ведь у меня в рюкзаке… харюзя, глухарь, рябчики, брусника. В капюшоне штормовки – грибы… да, и, ещё одна фляжечка со спиртом, в рюкзаке имеется. Потаил я её от местных рыбаков. До дома сплавятся, там себе свёкольного самогона найдут. А мне, в тайгах, спирт пригодится.
Прогоревшая и поржавевшая буржуйка стояла раньше в углу, теперь там лежала груда камней – когда-то, обложили ими бревенчатые стены, чтобы не воспламенились. В потолке отверстие от трубы обёрнутое асбестовой тканью. Поразмыслив… Больше ничего не придумав, решил сделать очаг. Эту ночь хотелось провести в тепле: посидеть за столиком на импровизированном стульчике, а вечером выйти на крыльцо, пить чай и наблюдать, как из низин, к верхушкам сопок, медленно ползут сумерки, а с верхушек, так же медленно, спускается туман, покрывая деревья белым инеем.
Пересортировав камни, обложил ими обратно угол бревенчатых стен. От ручейка поблизости принёс ещё камней и уложил ими пол в углу, для кострища; засыпал камни песком из ручья. Получилось,что-то вроде бани по-чёрному.
Всё, можно разводить огонь!
Теперь, на радостях от проделанной работы, не грех и сто грамм принять и приступить к приготовлению пищи. Вот как питается скромный таёжник охотник, если не поленится и не усугубит из фляжки: харюзя, «стоймя» укладываются в котелок, добавляется кружка воды, домашняя сметана (топлёное масло, сметану, острые приправы, типа аджики, специально прикупил у бабушек на небольшом полустанке), а так же – специи. Накрываешь крышкой и на медленный огонь – томиться. Грибы отвариваются, сливаешь воду. Добавляешь сметаны, лучку и - томиться. Специй не нужно. В котелок с брусникой – полкружки воды, столько же сахарного песку – на огонь – кипятить две минуты, ягодки помять ложкой. На десерт, брусника и черника, присыпанные сахарным песком.
Огонь в очаге горел исправно, дым выходил через отверстие в потолке – дверь снизу, укоротилась на три сантиметра – вентиляция – отличная. От открытого огня в избушке светло. За маленьким окошком – непроглядная темень. Я пожалел, что так увлёкся приготовлениями и пропустил заход солнца; не увидел, как коварный холод спускается со своим инеем с вершины сопки, застрянет, где-то на середине её и ещё не осмеливается спуститься в низовье.
Поужинав, прилёг на нары, поближе к жаркому очагу и уснул.
iohotnik.ru