Воровство на охоте друг у друга, хоть и редко, все же случается. Особенно этим грешили в лихие 90-е. О том времени этот рассказ.
Из поселка Петька и Тихон вышли в темень. Слабо мерцали на небе последние звезды. С вершины Абаканского хребта дул холодный порывистый ветер, сыростью тянуло из тайги. Тихон на ходу пытался застегнуть фуфайку, но верхняя пуговица не лезла в петлю, и он остановился.
На душе у Петьки было неспокойно.
Болела голова с похмелья, будоражил рассудок приснившийся страшный сон.
— А погодка-то того!
— Погода нам на руку, — оборвал хрипловатым голосом Тихон.
Небо краем посветлело.
При слабом свете уже можно было различить коренастую фигуру Тихона, его крупное лицо, изъеденное оспой, и сгорбленного, худощавого Петьку с большим носом и таким же кадыком.
Свернули на проселок.
С вечера было оговорено зайти на кладбище помянуть Митрича, их давнего товарища, который сел за решетку по статье за превышение самообороны.
Егеря, которых он крепко отметелил, беспредельничали, забирали добычу, ружья, причем не только у браконьеров — у всех, кто им казался слабаком.
Митрич был не из слабых, и мясо лося осталось за ним. Думал, егеря не станут поднимать шум, но вмешались менты, которые их крышевали.
Митричу дали срок, из зоны вернулся больным — в следственном изоляторе заразился туберкулезом. Петька и Тихон помогали чем могли, но болезнь оказалась сильнее.
На погост зашли не через ворота, юркнули в узкий проход ограды. Вдоль и поперек громоздились деревянные и железные кресты в оградках, памятники из мраморной крошки, шумели на ветру деревья.
— Здравствуй, Митрич! — тяжело вздохнув, проговорил Тихон, глядя на выцветшее фото в овальной рамочке. — Как ты, брат, расскажи, ходишь на охоту?
Приставив ружье к соседней оградке, он начал ослаблять лямки вещмешка, достал граненый стакан, отвинтил колпачок пластиковой бутылки, налил по самый рубец и поставил с горбушкой хлеба на край плиты.
От услышанных слов Петька засопел, боль щипнула за сердце. Тихон отпил из бутылки, передал ее Петьке.
— Царствие тебе Небесное, Митрич!
Петькин кадык заходил, по телу побежало тепло. Он посмотрел на налитый для Митрича стакан и произнес:
— Отец Леонид сказал, лишнее это, на могилках ставить стаканы с водкой, не по-божески выходит, а как у язычников.
— Отца Леонида я уважаю. Если он так говорит, значит, так оно и есть, — Тихон аккуратным движением снял горбушку хлеба и в другую руку взял стакан.
— Не обессудь, Митрич, одиноко без тебя. Одного обидчика твоего закопали недавно. Прав ты был, не по закону жил, нарвался на правильных людей.
Другой постарел, со службы ушел, но такой же матерый, духарит в наших лесах. На зверя с Петькой идем, пожелай нам удачи.
Друзья выпили, остатки зелья Петька плеснул на могильную плиту. Тихон взял вещмешок, ружье и, не оборачиваясь, зашагал вдоль оградок. Выйдя с кладбища, остановились, не спеша зарядили ружья пулями.
— Пойдем на проверенное место, — произнес Тихон, — лоси в это время в осиннике держатся. Я встану в начале яра, а ты пройдешь по лесовозной дороге к осинам, они до самых болот тянутся. Если звери там, тронешь на меня. Сильно не шуми.
Петька молча кивнул. От выпитой самогонки и ходьбы на лице его выступила испарина, боль в голове стихла.
— Подпустят на выстрел — буду стрелять.
— Только не горячись, смотри по обстановке.
Шли по гряде. Сосновый лес мельчал, уступая место лиственным деревьям. На опушке, где ровной стеной стояли березы, пути их разошлись. Тихону предстояло спуститься вниз, а Петьке выйти на старую дорогу, по которой когда-то возили лес.
Постояли молча, как бы настраиваясь на предстоящую охоту. Крупное лицо Тихона замерло, только едва заметно шевелились губы. «Чего это он? Как малахольный», — подумал Петька.
— Пора, — произнес Тихон и тронулся с места.
Ветер раскачивал верхушки деревьев, где-то рядом натруженно скрипел выворотень, подхваченный сучьями соседних стволов, не давших ему упасть на землю.
С усохших зарослей татарника летели белые пушинки; волокна паутины, просаленные паучьими железами, цеплялись за лицо, заставляя нервно тереть глаза ладонью.
«Были бы лоси на месте и не сплоховал бы Петька. Сколько лет охотничаем, а все не может эмоции обуздать», — думал Тихон, а сам косил глазами по сторонам. По дороге прикидывал, где лучше встать. Выбранное место устраивало.
Пошли томительные минуты. Тихон думал о прожитом. Как годочки-то пролетели! Взглянул на часы. Если лоси на месте и все идет, как задумали, будут с минуты на минуту. Шум послышался не оттуда, откуда ожидал.
Большой и осторожный зверь приближался выше подножья склона и правее. Вот он остановился. Прислушался. Опять пошел. Звуки стали удаляться и затихли. Тихон знал, что тишина может быть обманчивой, поднял ружье, ткнул прикладом в плечо, так и стоял, наготове, не шевелясь.
Вдруг что-то заставило его повернуть голову. Рогач, наполовину закрытый соседней чапыгой, стоял, повернув голову в обратную от охотника сторону. Ветер дул от лося.
«Выходит, стреляю в спину, — мелькнула мысль. — Боженька, прости!» — сказал он, выцелил под лопатку и плавно нажал спусковой крючок.
Лось вздыбился, брыкнул задними копытами, рванул свое мощное тело, а через несколько поскоков остановил ход, будто мощные тормоза внутри него заклинило, стал заваливаться задом на куст, пытаясь устоять передними ногами, но, обессиленный, рухнул на землю...
Когда Тихон подошел, голова лося была повернута к небу.
— Спасибо тебе, Заступница! — сказал он, уверенный, что пуля попала точно в сердце.
Перекрестился, приставил к туше ружье, сунув руку за пазуху, вытащил пачку папирос, извлек одну и стал мять в короткой оплывшей ладони. «Лосиха с лосенком ушли по ручью, это они шумнули после выстрела, — сообразил Тихон. — Пусть живут, добра наживают!»
Не торопясь, он чиркнул спичкой, сделал две глубокие затяжки, потом присел на горб лося.
Прибежал запыхавшийся Петька. Увидев тушу лопатника, растянулся благодушной улыбкой на раскрасневшемся лице. Зашел с другой стороны.
— Ну и зверина! С полем вас, Тихон Иваныч!
— Я за возком, а ты начинай свежевать. Если бы знали что да почем, сразу бы мерина запрягли. Ну, ничего, к ночи управимся. Ружье с собой не беру, на всякий случай в расщелину суну, там, в сосне...
Петька взглядом проводил Тихона, снял с себя стеганку, достал нож, начал легонько править оселком. А через минуту уверенно провел острым лезвием по брюху лося, ловко отделяя от жира и плевы мездру. От туши шел пар...
Что было потом, он не помнил. После удара чем-то твердым по голове свалился, потеряв сознание.
Когда пришел в разум, увидел себя связанным, лежащим на траве у кустов. Петька смотрел на гору мяса, отделенную от костей, аккуратно сложенную на лосиной шкуре, и не мог сообразить, он разделал рогача или кто-то другой.
«А ведь сон-то в руку», — подумал он, вспоминая приснившееся, то как оказался в самолете, потерпевшем катастрофу, как рядом лежали мертвые в разных позах, а кругом были вывороченные кресла, рваные дыры в обшивке фюзеляжа... Ужасом наполнилось сознание, тело оцепенело.
Вот он ищет выход. Вот наступил ногой на чей-то живот, раздался звук, гортанный, будто гусиный, переходящий в крик... Петька ощутил капли пота на лбу, стал ерзать головой. Рядом никого не было.
Шумела в вышине хвоей сосна, оттуда доносилось карканье ворон. Три черные птицы терпеливо кружили в ожидании трапезы. Где же Тихон?
А Тихон подъезжал к месту. Глядя поверх головы лошади, он увидел на земле красно-белую гору мяса, порадовался, что напарник управился и все идет по плану.
— Петька, ты где? — крикнул он, сдерживая вожжами мерина и шаря глазами по кущам, и вдруг услышал мычание.
В плохом предчувствии Тихон бросился на звуки. Увидев связанного Петьку, все понял.
— Сколько их было?
— Не знаю. Ничего не помню.
— Ну, такой наглости я еще не видел. Серьезные, видно, ребята. И пошли они, скорее всего, за машиной. Ружье твое забрали. Хорошо, что я свое упрятал. Я сейчас быстро схороню возок, и ждем гостей.
В скором времени донеслось урчание мотора. Машина неторопливо спускалась, исчезая и вновь появляясь меж деревьев. Тихон молча смотрел то на машину, то на Петьку, губы на его круглом сосредоточенном лице легонько шевелились, выразительнее стали оспинки.
— Не дрейфь, отобьемся! — подбодрил он товарища и полез в заросли.
В нескольких метрах от мяса «Нива» остановилась, из кабины вышел мужик, плотный, невысокого роста, с плешиной на голове. Он внимательно оглядел мясо и направился к кустам, где лежал Петька...
— А ты его не того? Он живой? — спросил, тяжело дыша, Петька, когда они с Тихоном связали верзиле руки. Тот лежал без движения, уткнувшись лицом в траву, толстую бычью шею прорезали глубокие борозды оранжевого цвета.
— Не боись! Очухается!
Мужика перевернули на бок. Он лупал на Тихона глазами, не соображая, откуда тот взялся.
— В годах уже, а так и не понял простой вещи: никогда не трожь чужого. И вроде вижу тебя, фраерок, впервые, но кого-то ты напоминаешь. Не встречались раньше?
Мужик молчал, лицо его слегка дернулось.
— Держи ружье, — Тихон протянул Петьке свою двустволку. — Стреляй!
— Да пусть живет! — сплевывая изо рта, сказал Петька. — Грех на душу брать из-за этой мрази?
— И то правда.
Тихон направился к машине, открыл дверцу, вытащил из кабины Петькино ружье — старую тулку с патронташем, нож. Все, кроме ружья незнакомца, положил на землю, затем переломил тулку (та была заряжена пулями) и начал стрелять по колесам, не целясь и радуясь хорошему бою старого ружья. Машина обвалилась на все диски.
— Ружье, конечно, не зарегистрировано, в случае проверки такое выбрасывают: мол, не мое, ничего не знаю, — сказал Тихон и добавил: — Забираем как компенсацию за нанесенный вред Петькиному здоровью.
Подогнав мерина, мужики принялись грузить мясо в возок. Хватаясь за куски, Петька морщился от боли, приседал на колени, его тошнило. Отдышавшись, вновь помогал Тихону. Когда закончили, Тихон протянул напарнику нож:
— Освободи ему руки, пусть катится на все четыре стороны.
Верзила сидел, уставившись в жухлую траву. После того как Петька перерезал веревки на его запястьях, он не проронил ни слова и теперь исподлобья посматривал на Тихона и Петьку.
— Адресок оставить? — крикнул на прощанье Тихон, но ответа не услышал.
Над тайгой сгущались сумерки. Проехали с километр.
— Как будем мясо делить? Как всегда? — спросил Петька.
Тихон ответил не сразу:
— Марью Симутину в прошлый раз обошли.
— Это у которой сын в Чечне погиб?
Тихон не ответил, и Петька не стал донимать его вопросами. В поселок въезжали со стороны леса. «Ну, родимый!» — ласково подбадривал уставшего мерина Тихон. Привычно шумели деревья, с околицы доносился лай дворовых собак, запах людского жилья.
— Вот ты скажи мне, Тихон, что ты шепчешь постоянно, заговор какой знаешь на удачу? А если знаешь, то поделись, ты же мне как брат.
— Заговор, говоришь? — Тихон обернулся, глядя на Петьку, усмехнулся, лицо его стало серьезным. — От бабки это моей, Христиньи Никитичны. Царство ей Небесное! Шибко в Бога веровала.
Помню, мне лет пять было, матушка учителкой работала, ну, известно, какой идеологии подвержена была. Однажды бабка откуда-то пришла, к образам в угол бухнулась, очи кверху, а там пусто. До сих пор вижу тот ужас в ее глазах. С криком и слезами она к матери, та вернула икону, но с условием, чтобы в хате не висела.
С тех пор бабушка икону в скрыне держала, ключ на поясе носила. Достанет, помолится, завернет в белую тряпицу и опять под ключ. Все наставляла меня, непутевого: «Где бы ни был, в какую бы ситуацию ни попал, внучок, проси Богородицу-Заступницу — всегда тебе поможет».
Бабка давно умерла, а икона хранилась. Матери уж сколько нет. Делал я в летней кухне ремонт, в скрыне обнаружил икону, на прежнее место вернул, только уже в новом доме. Да ты ее видел. Это и есть, Петька, тот заговор, о котором ты подумал.
— Эвон какая сила! — Петька хмыкнул что-то про себя, задумался.
Тихон тоже молчал, думая о своем. Добыли мяса. А главное — грех на душу не взяли. Фартовый сегодня день.
— Правильно я говорю, Петруха? — спросил он вслух.
— О чем ты говоришь? — не понял Петька.
— А вот посмотри! Лес, ночь, звезды на небе... Как любит говорить отец Леонид, ляпота-то какая! И мы с тобой. А завтра уже не будет так, как сегодня. Не будет. Никогда.
— И слава Богу! — морщась от боли, произнес Петька, а чуть помедля, пробормотал потрескавшимися губами: — Прииди и вселися в ны и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша!..
Он пристально вглядывался в ночное небо, будто что-то ища там. В вышине мерцали холодные звезды, рядом шумела тайга, широкая спина Тихона чернела на возке. Мерин, почувствовав близость дома, без понуканий прибавил ход.
Публиковался в журнале "Охота и рыбалка. 21 век"
ФОТО SHUTTERSTOCK
Свежие комментарии