Деда Геню, вернее Геннадия Трофимовича — нашего заядлого абагурского охотника, я знал давно. Частенько встречался с ним на близлежащих от поселка озерах, Малиновом и Тогуле, во время охоты на уток. Пару раз слышал байки друзей о феноменальных способностях его собаки, но значения не придавал: мало ли чего напридумывают охотнички — любители приврать. Я и сам из той плеяды.
Водоплавающая дичь_by hedera.baltica@FLICKR.COM
Было время…
В последнюю субботу августа — обычная дата открытия осеннего сезона охоты — на берегах озер и стариц в окрестностях Абагура, и особенно на труднопроходимых болотах в районе бывших совхозов Елань и Муратово, от нашествия местных и новокузнецких охотников всегда было столпотворение.
В конце 50-х и в 60-е годы на этих болотах и озерах утки водилось прорва, вот и съезжалась сюда масса поклонников охотничьих зорек и посвиста утиных крыльев на рассвете. На открытие съезжались и маститые охотники, и новички.
Сегодня тех болот, поросших тальником, ольховником и камышом, озер и лывин, где водилась тьма-тьмущая уток, вальдшнепов, бекасов, водяных курочек и прочей пернатой братии, уже нет в природе. Они засыпаны отходами аглофабрики, которую построили на левом берегу Кондомы у подошвы невысоких гор, кольцом опоясывающих Новокузнецк с его пригородными поселками.
В свое время 30-километровое кольцо вокруг города, объявленное зеленой зоной, в которое входили и охотничьи угодья в окрестностях Абагура, Елани и Муратова, в настоящее время, «благодаря» деятельности аглофабрики, превратилось в свалку ее отходов — «хвостов».
О какой-то дичи в бывшем зеленом кольце и речи быть не может, осталось одно воронье и сороки, да и те в большинстве своем перебираются в город с дармовой и обильной жратвой на помойках, они гнездятся на чердаках и в парках, превращаясь в городских обитателей.
А в 60-е годы еще начинающим охотником я очень любил побродить с ружьем на знаменитых Еланских болотах, особенно по их кромке, где пролегало брошенное железнодорожное полотно с поржавевшими рельсами и пробивающейся травой между шпал.
Когда-то по этим рельсам ходили поезда из Новокузнецка на Мыски, Междуреченск и далее на Абазу, но проложили новую ветку, спрямили кривун, а это полотно начало постепенно зарастать.
Вдоль него среди зарослей ивняка было множество открытых окон чистой воды, куда, возвращаясь с совхозных полей после ночной кормежки, частенько падали отяжелевшие утки поплескаться и испить чистой водицы, чтобы затем уковылять в кочкарник и камыши, подальше в болотные щусторы, до захода солнца, до очередной ночной кормежки.
Да, уткам было раздолье, и плодились они на этих болотах в большом количестве.
Жил я в те времена на самом краю поселка — на Рожковой улице, и добираться до болот напрямки было раз плюнуть. Встану, бывало, до свету — и ходу в быстром темпе мимо огородов вдоль Черного озера через осинник по тропочке, по которой мог ходить, не плутая, даже с завязанными глазами, и уже через 20 минут я шагал по заброшенному полотну.
А пробежавшись по нему, я к восьми утра успевал, переодевшись, проскочить проходную ремонтных мастерских и, запыхавшись, влететь в механический цех, где работал фрезеровщиком.
Затерявшийся трофей
Мои утренние вылазки на охоту не всегда были удачными: мазал я тогда безбожно, особенно по взлетающим и летящим уткам, никак не мог определиться с упреждением.
Помню, как-то также спозаранку рванул я на любимое болото.
И вот шагаю на восходе солнца по подгнившим, заросшим реденькой травой шпалам и с замирающим сердцем зорко поглядываю по сторонам: не захлопает ли крыльями, взлетая, отдыхающая на лужицах утка, не закрякает ли где поблизости ее подружка? Ружье — на сгибе левой руки, и я готов стрелять навскидку в любой момент.
Тишина. Природа дремлет, нежится перед окончательным пробуждением. Солнце еще не взошло, но его краешек вот-вот выглянет из-за горизонта, а пока его лучи окрашивают легкие перистые облачка на небосклоне в бледно-розовый цвет.
Слегка тронутые осенней позолотой продолговатые листочки тальниковых кустов не трепещут, замерли в прохладном воздухе. Не шелохнутся и паутинки, повисшие, будто серебряные нити, меж тоненьких веточек.
Начало сентября, и уже нет того радостного птичьего гомона, которым совсем недавно встречала восход солнца местная пернатая капелла: не до трелей лесным певуньям, кончилось время залихватских песенных рулад — пора собираться на юг. Грустная пора.
Я досконально изучил все лужицы-окна вдоль полотна и замедляю шаги, подкрадываясь к очередной из них. И все равно вздрагиваю от неожиданности, когда, взрывая тишину треском крыльев, над низкорослым кустарником свечой к небу начинает подниматься крякаш.
Автоматически вскидываю двустволку, судорожно ловлю на мушку селезня и, толком не прицелившись и не взяв упреждение, палю из обоих стволов. И с изумленным восторгом замечаю, как крякаш, осев и перекувырнувшись, тяжело шлепается в кусты.
Раскатав голенища болотных сапог до предела, торопливо спускаюсь с полотна и, ухнув в болотную ряску выше колен, начинаю, раздвигая кусты и высокую осоку, искать среди кочкарника упавшего селезня. Но увы…
Проходит 5—10 минут поисков, а добыча как в воду канула, вернее в болотную жижу, которую я размесил вокруг открытой лужи в радиусе не менее 20 метров. И, уже отчаявшись, начинаю тихо материться: и на себя — стрелка неразумного, и на удравшего крякаша-подранка, и на невезуху сего дня, как слышу хруст щебня на полотне от приближающихся шагов…
Случайная встреча
Выбираюсь из кустов грязный, потный и злой, как черт, и нос к носу сталкиваюсь с дедом Геней.
— О-о! Мой юный друг! Давненько, давненько мы с тобой не встречались. По-моему, последний раз вместе охотились на Малиновом озере в прошлом году?
— Да, действительно. На пролете северной утки. Вы тогда аж шесть штук добыли, хотя табунки и высоко шли, — неохотно поддерживаю я предложенный разговор.
— Во-во. А ты чего такой кислый и мокрый? — резко меняет тему Трофимыч.
— А-а-а, — вяло отмахиваюсь я, — крякаша сбил, а найти не могу. Вот в эти кусты упал, — и только тут замечаю у ног деда Гени неказистую собачонку, кривоногую, с полуобвисшими ушами, трехцветную, грязно-белую, с крупными черно-коричневыми пятнами по спине и бокам.
Одно из таких пятен расползлось по левой стороне острой собачьей мордочки, охватив глаз и обвислое ухо, и создавалось впечатление: собачонка, прищурившись, хитро подмигивает всем, к кому поворачивает голову.
Фото Сергея Андреева.
Собачонка нельзя сказать чтобы была махонькая, но и не волкодав, так себе — обыкновенная дворняга, каких полно бегает по улицам нашего поселка и сидит на цепях почти в каждом дворе.
— Она что, и по дичи ходит? — с некоторым сарказмом киваю я на собаку, с безучастным видом сидящую у ног Трофимыча.
Мой сарказм, видимо, задевает старика.
— Это Филимон, а попросту Филька. Постарел малость, как и я, но еще ничего, дай бог каждому, — дед Геня с ехидцей улыбается, от уголков его поблекших светло-серых глаз к седым вискам разбегаются лучики морщинок, а тонкие, дряблые, с синим оттенком губы под прокуренными желтыми усами растягиваются в торжествующей усмешке.
Я конфузливо крякаю:
— Черт! Не обратил внимания на живот вашей собаки… — и уже удивленно: — Неужели эта дворняга способна, как сеттер или спаниель, искать и находить дичь?
— Да, работает не хуже твоего сеттера. А что болтают, будто дворняги нюха охотничьего не имеют, — так ерунда все это. Есть. Только развивать надо. Не веришь? — у Трофимыча от возбуждения расширяются ноздри и начинают трепетать крылья мясистого носа, немного великоватого для его скуластого лица.
— А моего подранка найдет? — перебиваю я начинающего распаляться Трофимыча.
— Запросто. Только выстрелить надо в направлении, где Фильке искать, — приучил я его так. Иначе ни в какое болото не полезет.
Я поднимаю ружье и зову:
— Филя! Филя! Смотри сюда!
Дворняга лениво поворачивает ко мне голову и оживляется, увидев поднятое ружье, переводит глаза по направлению стволов. Стреляю… и никакой реакции со стороны Филимона. Он то смотрит на меня, то на хозяина. Я надрываюсь:
— Пошел! Ищи, Филя, ищи!
Бесполезно. Дед Геня начинает хихикать.
— Забыл я. Не пойдет он. Пойдет только после моего выстрела. У тебя 16-й калибр? Давай патрон.
Ну и Филька!
Трофимыч, потрепав кобеля по загривку, стреляет поверх кустов в сторону болота из своей старенькой, но еще вполне приличной «тулки» и командует:
— Филя, марш! Ищи, старик, ищи, дорогой!
Дворняга, будто вразвалку, спускается с полотна и исчезает в кочкарнике, некоторое время слышится легкое чавканье болотной жижи и шелест осоки, но вскоре все затихает. Я достаю пачку и угощаю деда Геню сигареткой.
— Не-е-е. Я предпочитаю махорочку, моршанскую, она покрепче.
Мы садимся на рельс. Дед Геня крутит из махры цигарку, в палец
толщиной, и смолит. Плотный сизый дым клубами долго висит перед его лицом, пока он ладонью не разгоняет едкую завесу. И, как бы продолжая прерванный разговор, Трофимыч поворачивается ко мне:
— Я никогда не хожу на охоту в выходные дни, и особенно в день открытия сезона, когда наезжает прорва городских охотников и начинается сплошная пальба.
— Эти горе-охотнички палят по уткам на любом расстоянии, даже по летящим от них за сотню метров. Ну и толку?.. В лучшем случае — промах, в худшем — одни подранки, которые охотнику не достаются. Я отправляюсь на озера и сюда, на болото, в рабочие дни, когда здесь тишина.
— Стреляю поверх кустов, и мой Филька отправляется собирать всех подранков. Домой приношу от десяти до пятнадцати уток, сделав всего один-два выстрела…
И тут в подтверждение рассказа хозяина из осоки появляется взлохмаченная и мокрая дворняга. В зубах — утка. Положив ее у ног Трофимыча, Филька вновь скрывается в кочкарнике.
Я обалдело смотрю на утку: это явно не крякаш, это всего-навсего чирок.
— Что, не твой? — лыбится дед Геня.
Я отрицательно мотаю головой.
— Значит, мой, — и Трофимыч, шумно нюхнув тушку чирка, деловито запихивает его в потрепанный рюкзак.
Через несколько минут Филька появляется снова, на этот раз с шилохвостью в зубах. И только на четвертый или пятый раз он приволакивает моего селезня, слегка придушенного, но еще тепленького.
Поблагодарив Трофимыча за помощь и отдав Фильке свой бутерброд с котлетой, я спешу домой, придумывая на ходу отговорку перед начальством по поводу сегодняшнего опоздания на работу.
Шагаю и поражаюсь:
— Ну и Филька! Вот тебе и дворняга!
Владимир Неунывахин, г. Новокузнецк
Свежие комментарии