На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Охота и рыбалка

25 419 подписчиков

Свежие комментарии

  • Виктор Симанович
    это не из разряда доступной для обычного рыболоваРейтинг самых вку...
  • Яков
    О самой охоте ничего своего, только слова переставляете местами, делая текст ещё хуже. А "Королевский выстрел", чтоб ...Вальдшнеп на мушк...
  • Астон Мартин
    интересноВинтовка Bergara ...

Непрушный

Задорный клаксон под окнами нашего дома с хирургической невозмутимостью вспорол предутреннюю тишину. Бес залился отчаянным лаем и опрометью бросился к двери в надежде, если не загрызть возмутителя сна, то хотя бы посмотреть ему выразительно в глаза. После повторного матчиша в движение пришли не только собаки, но и люди. Дом заскрипел, зашумел, заходил ходуном, поворачиваясь к улице передом. Я выглянул сквозь холодное стекло в туманную мглу и обнаружил в свете автомобильных фар Степана Степановича со счастливой и вместе с тем застенчивой улыбкой на лице. Эта улыбка демонстрировала тот минимальный предел, на который оказался способным Степан Степанович, скрывая безудержную радость по поводу приобретения «Запорожца».

Дверь в комнату медленно отворилась, и желтый электрический свет из коридора резко упал на пол. Вошел брат, старательно протирая кулаками глаза и от души зевая. Бес бросился было на него, но распознал знакомый запах и добродушно закрутил хвостиком.

— Разве он на утреннюю приглашал вчера? — поинтересовался брат почти равнодушно и, обращаясь к собаке добавил: — Чуть не съел, Аника-воин.

— Насколько мне помнится, — ответил я, вновь оборачиваясь к окну, и в отличие от брата мучимый недобрыми предчувствиями, — разговор вообще шел о куропатках.

Брат подошел, несколько секунд молча разглядывал смущенного Степана Степановича и с прежним выражением произнес:

— Вот, есть он непрушный.

Везение и невезение, по-видимому, в значительной степени относительные категории. Всем в чем-то везет, в чем-то не везет, но невезение одних вдруг оказывается почему-то на устах окружающих, и, став достоянием знакомых и незнакомых, обретает не только форму ярлыка, но и перста судьбы. Невезучие, как ведьмы, воры и дурачки, есть в каждой российской деревне, но, если речь о последних впереди, то до невезучего мы уже добрались. Точнее, он добрался до нас в то злополучное утро на своем только что купленном «Запорожце».

Одна радость у невезучих — им никто не завидует, однако их эта радость утешает мало.

Степан Степанович был невезучим, и ему никто не завидовал. Более того, все в Кадницах относились к нему со смешанным чувством иронии и, как это ни покажется странным, почтения. По-другому было и невозможно. Во-первых, выглядел он не как какой-нибудь Тютюня, а напротив, всем своим видом напоминал памятник Валерию Павловичу Чкалову — сталинскому соколу (последние слова с памятника некогда были аккуратно срублены, и потому с трудом просматриваются в верхней части черной стелы, над картой знаменитого перелета через полюс), который горделиво возвышается в Нижнем на набережной, равнодушно обернувшись к бескрайним волжским просторам, скажем так, спиной. Но не только впечатляющая внешность Степана Степановича вызывала в душе односельчан чувство уважения. Он и в делах был человеком обстоятельным. Кажется, нет такого рукомесла в деревне, которого бы Степан Степанович не знал до тонкости. Будь то посадка высокорослых сортов помидор в открытом грунте, отбивание косы или поновление алебастром и бронзовой краской бюста скуластого Владимира Ильича Ленина, что стоит обихоженный недалеко от нашего дома в полукаре сиреневых кустов. Когда заходит среди мужиков разговор о хитростях рыбалки или охоты, Степан Степанович обязательно поднимет указательный палец вверх и, загадочно улыбаясь, произнесет негромко:

— Есть тут один секретец.

Все враз смолкают и слушают, как неторопливо, уверенный в том, что не перебьют, начнет он объяснять суть своего «секретца». И все знают, что секретец наверняка будет дельный и в жизни пригодится. А не перебивают еще и потому, что Степан Степанович не в меру обидчив.

Невезучие люди или смиряются со своим роком и покорно сносят насмешки, порой подсмеиваясь сами над собой, или, как Степан Степанович, переживают каждый раз очередное невезение со всей серьезностью, негодуя на Всевышнего за незаслуженную обиду.

«Все говорят, нет правды на земле, но правды нет и выше…»

Потому кадницкие рассказывают и пересказывают истории о его просчетах и конфузах за глаза, как это водится у нас, россиян.

Самой знаменитой историей, которую я хочу вам поведать потихоньку от Степана Степановича, была и остается история с черенками от лопат. С двумя обыкновенными деревянными черенками. Степан Степанович тогда еще столярил в тарном цехе на каком-то из оборонных горьковских заводов. На работе он никогда не позволял себе прогулов, пьянки или еще чего в этом роде, бескорыстно учил молодежь хитростям своего ремесла и пользовался, как принято говорить в подобных случаях, уважением трудового коллектива. И вот, перед самым выходом на пенсию его попутал бес. Замыслил он выточить себе для дома пару черенков к лопате и вынести их с завода. «Все же таскают что-нибудь, почему бы и мне не попользоваться хоть разок», — оправдывал он сам себя пока точил черенки. Но одно дело их выточить, а другое дело пройти с ними через проходную оборонного завода. Благо, была зима, и Степан Степанович догадался вставить черенки в валенки, продев сквозь брючины. Сверху их прикрыло толстое драповое пальто с цигейковым воротником. Неудобство такого способа транспортировки состояло лишь в том, что двигаться приходилось словно роботу — то правой, то левой половиной туловища. Степан Степанович специально подзадержался на работе, чтобы народ в основном прошел и некому было бы видеть его странную походку. Выйдя из цеха и вдохнув ночной прохлады, он не спеша двинулся к проходной, но, не пройдя и десятка шагов, поскользнулся и упал навзничь. Мало того, что голова здорово ушиблась о накатанную молодежью ледяную дорожку, оказалось, что черенки мешают ему не только встать, но и даже перевернуться сбоку-набок. Лежит он на спине под фонарем. Вокруг — никого. И только снег медленно падает на него крупными нежными хлопьями. Не известно, сколько бы ему пришлось так лежать, и решился ли бы он позвать кого-нибудь на помощь, но на его счастье оказалось, что мастер задержал троих рабочих со смены по комсомольским делам. Выйдя из цеха, они почти сразу же наткнулись на него. А наткнувшись, забеспокоились: не с сердцем ли плохо? Степан Степанович не нашелся, чтобы соврать, что да, мол, с сердцем, и ответил, что все в порядке, просто так, дескать, лежу. Парни опешили. Но потом все же поинтересовались, не помочь ли ему встать. Видя всю безвыходность своего положения, Степан Степанович был вынужден согласиться. Подхватив распластанное тело аккуратно под руки, они сначала пораскрывали от удивления рты куда как шире обычного, когда увидели, что их Степаныч поднимается, не сгибаясь, словно памятник. А когда нащупали под пальто два древка, попадали от хохота на снег. Какие чувства испытал при этом безукоризненный до сего момента наставник молодежи, можно только догадываться. Известно лишь, что он со слезами на глазах умолял их никому ничего не рассказывать. Да разве такую историю утаишь? Шило из мешка, и то не так выпирает. В Кадницах ее узнали в тот же день, как Степан Степанович купил здесь дом, но никто не показывал вида, а если и зубоскалили, то только между собой и в общем-то незлобно.

Везение и невезение в мирской жизни — вещь не всегда осязаемая. Жил Степан Степанович ничуть не хуже других. И обувка на ходу у него не расползалась, и штаны по дороге не сваливались. Но на охоте, а он, как и многие кадницкие, охотником был заядлым, проявлялось это качество его натуры самым очевидным образом. Сговорятся они с дедом Саней стрелять по весне пролетных уток. Дед наладит свою полудохлую немазаную берданку тридцать второго калибра, да хлебца в карман ватника положит. Степан Степанович же экипируется с учетом всех возможных обстоятельств, дабы не попасть впросак, ничего не забудет. Уплывут на залитые радостным половодьем луга и разойдутся в стороны по грядам. Степан Степанович в высоких сапогах, утепленном костюме защитного цвета, с любимой своей двустволкой, которую он с уважением называл «туланд-туланд», идет сажать утку к кустам, но селезни к нему не летят, боятся кустов. Дед Саня заляжет клубочком на стог прошлогодней соломы среди половодья, и подсадную, одолженную у Степаныча, на открытом месте выставит. Берданка его, хоть и не первой свежести, но на семьдесят метров бьет убойно. Возвращаются приятели домой вместе, но с разным настроением. Дед, обвешанный селезнями, щебечет на манер весенних воробьев, а Степан Степанович прячет за спину своего чирка и отводит глаза, чтобы не встречаться с сочувствующими взглядами соседей.

Как-то пошли мы большой компанией беляков гонять по пороше. Некоторые надели на себя маскхалаты. Степан Степанович же завернул в белое тряпье и свой «туланд-туланд». Весь белый. Только глаза, как у снеговика, поглядывают на нас с хитрецой. Случилось так, что он встал на лазу, и гон пошел на него. Выцелил Степан Степанович зайца, нажал на спусковой крючок, и боек суховато щелкнул на морозе в пустом патроннике. Только хотел Степан Стапанович прошептать в сердцах: «Ну надо же, до чего не везет!», как заяц, совершенно его не замечавший, подскочил прямо к нему и прыгнул между ног. Судорожно свел Степан Степанович ноги и в тот же миг ощутил, что заяц зажат! Вот тебе и непрушный! Вот вам всем, стреляки фиговы, и сюрприз! Собаки между тем приближались. Стая варила варом. Переда взял паратый Бояр со своим бурлацким каким-то башуром, от которого не только у гончатника, а и у нормального человека душа раздваивается, и тяжелая часть ее уходит в пятки, а легкая поднимается в самое горло и что-то пережимает там так, что слезы на глаза наворачиваются. Но так бывает, когда он кого-то в стороне гонит, а как бывает, когда он приезженную стаю, голосящую в унисон, ведет прямо к твоим ногам, я могу только представить. Судя по тому, что Степан Степанович решил обнаружить себя перед ними, это ощущение было не самым приятным в его долгой и непростой жизни.

— О-гой! — прокричал он громко, как мог.

Стая приближалась с неумолимостью скорого поезда.

Сообразив наконец, что он и в самом деле не заметен на снегу, Степан Степанович крикнул и для охотников, чтобы не дай Бог, а то не ровен час:

— Поймал я! Между ног его поймал! Как ухватить-то?! — и полный испуга продолжил нарочито решительно уже для собак: — Фу, Бояр! От-эта… Отрыщь к черту! Или как там…

Ухватить зайца было действительно не легко. Дотянуться до его ушей во всей амуниции оказалось просто невозможным. Свора была уже в двух шагах, и Степан Степанович принял решение схватить зайца за задние ноги, за пазанок, за что придется, лишь бы сделать это раньше собак.

Он наклонился.

Почувствовав, что ноги охотника слегка разошлись, беляк рванулся изо всех сил и оставил своего пленителя в довольно забавном положении.

Бояр, гнавший на узерку, вскочил на спину Степана Степановича, оттолкнулся от нее и на излете прыжка взял взметнувшегося было в угонку зайца. Степан Степанович же при этом рухнул на колени, и Туман, ударив с лету ему в живот, дико заголосил от испуга. Молодая выжловка Барсика по кличке Осень и осенистая эстонка Веста влетели в свалку в тот самый момент, когда мы уже подбегали со всех сторон, пытаясь отозвать собак.

Степан Степанович никогда не причитал вслух. Так было и на этот раз. Весь белый, как выкуневший беляк, он молча принял поздравления, забрал зайца и ушел домой. С тех пор он никогда больше не ходил на охоту в компании и лишь раз сделал исключение из правила, решив отметить покупку автомобиля, чтоб дольше не ломался.

В пятницу вечером он зашел к нам и, увидев, что мы с братом принимаем гостей — только что приехавшего на выходные Барсика и деда Саню, — пригласил всех на завтра на куропаток. Мы легкомысленно согласились и продолжили болтать и закусывать допоздна. А ночью, едва легли спать, дом, как по тревоге, был поднят задорным клаксоном новенького «Запорожца». Тяжелее всех поднимался Барсик, не сдержавшийся накануне в смысле спиртного. Едва усевшись в машину, он предложил сравнительно бодро, постукивая пальцем по твердой выпуклости в рюкзаке:

— Ну, что? По пять капель?!

Однако с грустью в глазах вынужден был снять с повестки дня этот вопрос под тяжелым взглядом владельца автомобиля, не признающего на охоте выпивки.

Оказалось, Степан Степанович слышал раньше, что буквально в трех десятках километров от Кадниц есть чудные луга, где-то и дело встречают стаи куропаток. Машина шла легко, и к рассвету мы добрались безо всяких приключений на место.

Оказавшись на воле, Барсик последний раз безуспешно предложил «уколоться», после чего свалился непонятый в густую траву у ивовых кустов и уснул. Степан Степанович молча покачал головой, глядя на бесчувственное тело, а потом кивнул нам, и мы попарно разошлись в разные стороны, старательно подавляя зевки. Разговаривать ни о чем не хотелось, и мы с братом таскались, как с зашитыми ртами, по бесконечным кочкам и хлестким кустам, не встречая ни куропаток, ни коростелей, ни даже желтых трясогузок, обычных в заливных лугах у Волги. Лишь однажды вдалеке поднялась в небо стайка голубей, и мы молча проводили их угрюмыми взглядами.

Луга были необычными. Они состояли из множества просторных полян, словно нарочно обсаженных по периметру ивняком. И похожи эти поляны были друг на друга, как только что родившиеся близнецы-китайцы. Проведя больше часа в бессмысленном мотанье, мы неожиданно обнаружили, что заблудились. Компаса не было, солнца не было и высокого дерева тоже не было. Пролезая сквозь кусты с поляны на дорогу, как нам казалось, мы оказывались на такой же точно поляне. В конце концов, это потеряло всякий смысл, и мы уселись ждать автомобильного клаксона, чтобы определить правильное направление движения.

Вдруг справа от нас, за кустами раздался выстрел, а следом за ним человеческий вопль. Брат вскочил и ринулся туда, я — за ним, на ходу забрасывая за спину рюкзак. На соседней поляне, почти в центре ее стоял бледный дед Саня и показывал рукой с растопыренными пальцами в кусты, причитая при этом:

— Заплутали мы тут… Решили, раз нет куропей, дак по банке…

— Где Степаныч? — воскликнул брат, готовый к чему угодно.

— По банке, по железной я, мы…- продолжал бессмысленно произносить дрожащими губами дед Саня.

В следующее мгновение за кустами, на которые указывал дед и перед которыми красовалась на воткнутой в землю палке консервная банка с остатками пестрой этикетки, послышались какие-то голоса и взревел автомобильный мотор. Мы бросились туда и вскоре увидели ошалелого Барсика, который сидел, разведя в стороны руки и глядя вслед уезжающему «Запорожцу». Услышав нас, он обернулся и с недоумением уставился на брата.

— Что? Что тут было? — заорал брат, словно Барсик был виноват в каком-то преступлении.

— Не по-о-онял! — выразительно произнес удивленный Барсик. — Я спал тут, у машины. Вдруг рядом стрел. Вокруг дробь свищет. Я заорал, чтобы не стреляли. Вдруг вылетает из кустов Степаныч с квадратными глазами, трясется весь. Убили, спрашивает. Нет, говорю, промазали пока, козлы. Он — за сердце, вроде отпустило его. Да вдруг уставился на свою тачку и опять забледнел. А ее здорово дробью-то. Лобовое — в пыль. Я его успокаиваю, мол, не горюй, Степаныч, давай остограмимся. А он дико так на меня глянул и — в машину. Куда он поехал-то? Я не понял.

Пока Барсик повторял и пересказывал, что с ним произошло, мы с горечью смотрели на дорогу, по которой умчался «Запорожец», и в душе медленно закипало зло на деда Саню, не признающего никаких правил безопасности на охоте, на невезучего Степана Степановича, бросившего нас из-за своей истерики в тридцати километрах от дома, на Барсика, который бубнил и бубнил свое: «Куда он? Я не понял!»

— Домой он, — наконец произнес брат так, что Барсик враз замолчал.

— А за нами вернется? — нерешительно спросил дед Саня, обретший дар вразумительной речи.

— Не думаю, — сказал брат так, что всем стало ясно — не вернется.

Побледневший Барсик оглядел нас и прошептал:

— Так, там же мой рюкзак с чекушкой. В машине. Он что, увез его, что ли?

Никто не ответил.

— Там же водка на похмелиться! — уже громче воскликнул он.

Мы молча, с сочувствием посмотрели на него.

Барсик на глазах изменил цвет своего лица с бледно-зеленого на пунцовый, надулся так, что слезы выступили из его больших в безумии глаз и вдруг бросился как бы вдогонку за автомобилем с воплем, полным какой-то волчьей тоски, отчаяния и злобы:

— Убью-у-у-у-у-у-у!!!

В конце-то концов, не убил, конечно. Это он так, от расстройства.

 

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх