Прилет утки начинается здесь в то время, когда «братский» сидит еще дома, сложа руки, почему от нечего делать целый день и рыщет верхом по полям, болотам и озерам. Продолжается же лет утки во все время, пока идут полевые работы, и «братский» никогда без винтовки в поле не ездит: едет ли он пахать, сеять или боронить, обгораживать ли поскотину или пашню — винтовка с ним; и вот лишь только он завидел спускающуюся на дол птицу, будь это близко или далеко, сейчас на коня и к ней.
Утка_by BioDivLibrary@FLICKR.COM Иногда на одну штуку одновременно является 3-4 претендента, и каждый, по свойственному каждому «братскому» чувству зависти, старается выпалить прежде другого: убил не убил, а все же выпалил.
Бывает и так, что на поле «братскому» делать нечего, и он (если только не рыщет по озерам), сидит тогда на крыше своей юрты и наблюдает, где опустится та или другая птица, и чуть лишь опустилась… оп на готового коня и — в битву. Часто таких часовых сменяют мальчуганы, которым, как известно, доставляет немалое удовольствие путешествие по крышам.
При таких условиях нам здесь за уткой не угоняться, да, правду сказать, и опасаешься, как бы не подстрелили: «братские» в этом отношении очень неосторожны.
Не думайте, однако, чтоб эти «братские» редифы (последователи. — Прим. редакции) так настойчиво преследовали дичь собственно по страсти к охоте. Ничуть не бывало: тут двигателем является не страсть, а голод, неразлучный с бурятом и являющийся следствием его беспечности…
Когда я отправляю с «братскими» на охоту куда-нибудь вдаль на несколько суток, то, наученный горьким опытом, поручаю балаганному товарищу сумы с провизией не иначе как под угрозой жестокой лупцовки в случае исчезновения из них чего-нибудь съестного, и слово свое я держу крепко.
Мне также часто приходило посмеиваться в душе, глядя, как иногда промысловые товарищи мои, поторопившись уничтожить все свои запасы в каких-нибудь два-три дня, остальное время пьют черный чай с мукою и за неимением другого стреляют и едят ворон и коршунов. Впрочем, на осеннем промысле «братские» много экономнее.
Вот эта-то особенность бурятской натуры, эта беспечность влечет за собою неизбежную голодовку весною, заставляющую, как я сказал, «братского рыскать» по болотам и караулить добычу с крыш, а меня заменять весной ружьем, сетями и неводом, благо Иркут — река рыбная.
Прелестный, но опасный луг
Зато осенью наступает наш черед, «братские» же со своею пищалью решительно стушевываются, так как утка держится осенью в заросших болотах, следовательно, доступна стреляющему влет, а эта грамота не про каждого писана. Каждую осень я с избытком вознаграждаю себя за весенние лишения, перенося, впрочем, свои охотничьи действия отсюда верст за 45 (около 48 километров. — Прим. редакции), на Шорхол.
Шорхол находится в кругу Коймарского крыла. Проехав Тунку, ее пески, Шарагунские пашни, всего верст 7 (почти 7,5 километра. — Прим. редакции), я въезжаю в Шарагунскую поскотину, завертываю за мелкий березняк, и передо мной развертывается превосходный зеленый луг; но нельзя доверять прелестной наружности этого луга: это Шорхол, что по-бурятски значит «подземное течение»; здесь надо ходить осторожно, иначе легко провалиться и очутиться на дне пучины; нужно также остерегаться и предательских окон.
Страшно досадно, что такое прекрасное место представляет столько опасности для жизни, досадно тем более, что тут многое множество птицы: со ржавых трясин то и дело поднимаются бекасы; тут же на небольших прогалызинах плещутся утки и, завидя охотника, не летят даже, а лишь уходят в кочки, в траву, и видит их око, да зуб здесь неймет. Зато, если осторожно пробраться по этой трясине с полверсты, на берег Тунки, можно поохотиться вволю, не боясь провалиться в трясину, хотя и тут нужно все-таки идти с опаской, а не спустя рукава.
Мы ездим сюда каждый год, и только один раз провалилась у нас в трясину лошадь, и мы потеряли несколько часов на то, чтоб вытащить ее. Лошадей мы употребляем там собственно для подвозу к реке лодок, так как здесь приходится уже охотиться не пешком, а с лодки. Каждый охотник сидит в особой лодке при одном гребце, действующем двухперым веслом, где на гребях, а где тычком.
Гребец с лодкою нанимается в Тунке за рубль в сутки на продовольствии нанимателя. Оттуда до Шорхола гребец обязан доставить лодку уже на свой счет на лошади, а мы, охотники, обратно, вплоть до Тунки, плывем по реке. Можно было бы и подниматься, то есть и туда ехать по реке же, но эта тихая речка так извилиста, что на пространство от села Тунки до Шорхола нужно день ходу, между тем как сухим путем всего два часа.
На Шорхол мы выезжаем компанией в 3-4 человека, что с матросами составляет 6-8 человек. Так веселее. Туда я всегда с собою беру и рыболовные снасти, чтобы и ночь не пропадала даром, тем более что в Tyнке и ее озерах ловятся прекрасно язь, щука, подъязок и карась; последний, особенно в жаркий день, превосходно идет на уду.
Настоящая водная система
Нужно заметить, что собственно на Шорхоле мы не охотимся. Он остается у нас сзади; охотничью же деятельность свою мы переносим в Тунку: там настоящее царство дичи, там ей приволье.
Тунка — речушка чистая, неширокая, всего саженей 8 (17 метров. — Прим. редакции); но в ней множество протоков, соединяющих ее с большими разнохарактерными озерами, как, например, Саган-Нур, Тальяны, Ангара и прочие. К тому же уровень воды ее в летнее и осеннее время всегда выше берегов настолько, что обе береговые полосы, и без того болотистые и кочковатые, заливаются на большое пространство, и потому в лодке свободно пробираешься далеко от берегов и в озера, где, собственно, и кишит дичь.
Это целая водная система верст на 30 (32 километра. — Прим. редакции) в окружности. Тунка берет начало из гольца, серый кряж которой красивыми разнообразными линиями и зигзагами вырезывается на небосклоне с белеющими по склонам его руслами рек.
От подошвы гольца Тунка течет тихо; сливаясь с озерами и разливаясь по примыкающим к ней болотам, она представляет обширное водное пространство и великое удобство для охоты. Не подвигаясь ни вверх, ни вниз, а кружась возле одного и того же места, можно стрелять и стрелять просто без конца.
Лучший маршрут вот какой: сначала подняться по Тунке вверх; минуя камыши, в которых немилосердно орут лысухи и шныряет хитрая чернеть, повернуть на Саган-Нур, одно из больших озер этой системы; тут такое множество уток, что один городской охотник выронил со страху из рук ружье, когда после выстрела прямо перед ним из-за камыша грянула тысячная туча уток; но все же нельзя сказать, чтоб это озеро было главным притоном их: их множество и в других местах, как, например, в Тальянах и особенно в Ангаре, где им нет числа.
Смелые утки
Саган-Нур (Белое озеро) имеет круглое плесо не менее версты (свыше километра. — Прим. редакции) в поперечнике. С трех сторон его окружают высокие камыши, а с четвертой оно соединяется с кочковатым болотом. Лишь только раздался здесь выстрел, как все пернатое царство черною тучею поднимается над болотом, повьется, повьется и разлетится по Тунке и озерам.
Не смущаясь этим, мы продолжаем плавать у берегов его; а надоест это место, едем дальше, вверх по Тунке, где встречаются стадами гоголи и чернеть, но стрелять по ним не удается, потому что они нырком — и в траву; зато с берегов шагах в 15-20 то и дело грузно поднимаются кряквы и серухи, иногда они вырываются из-под носа лодки.
Утка здесь смела: если лодка плывет посредине реки, то утки, сидящие на берегу, и не думают подниматься — можно подумать, что тут вовсе ничего нет, а чуть повернула лодка к берегу, так и начали подниматься и сзади, и спереди, не знаешь, в которую стрелять, почему мы и приняли за правило пускать две лодки по обоим берегам. Выстрелы с одной не мешают на другом берегу.
Утки поднимаются поминутно, преимущественно кряква; другие породы помельче — чирок, свиязь, гоголь, чернеть — держатся на плесах и в камышах, и, когда мы поднимаем баталию, они тучами носятся над водою. Вот пронесся табун чирков штук в 300, покружился, покружился, винтом поднялся кверху и пошел дальше; за ним — другой, еще больший, там еще и еще… всех не перечтешь, только стон стоит от крика и шума, а выстрелы все раздаются.
Это не охота, а бойня… я не люблю ее. Ведь с утра до обеда загружаешь нос лодки, да почти столько же уйдет подраненных — стреляю же я только крякву.
Великолепные картины природы
Верст через пять (свыше 5,3 километра. — Прим. редакции) незаметно въезжают лодки в Тальяны. Характер этого озера совсем не тот, что у Саган-Нура. Оно состоит из группы мелких озер, протоков, болотец, заросших невысоким камышом, по которому очень удобно ездить в лодке. В нынешнем году я кружился в Тальянах с утра до обеда, но всех притоков его не объездил. Уток здесь бездна, но настрелять их много можно только в ветер, когда не слышно шума пробирающейся по камышу лодки.
От Тальян до Ангары два часа ходу. На пути приходится стрелять часто, потому что утки, спугнутый с Саган-Нура и Тальян, все летят вверх, но лучше беречь заряды для Ангары, где такая пропасть дичи, что в конце концов охота надоедает, нападает какая-то тоска, и спешишь поскорее повернуть лодку обратно.
Я люблю Ангару только за ее природу, за ее прекрасные виды. Я был на ней два раза и все под вечер, когда яркое осеннее солнышко скроется уже за гольцом. Тихо дремлет грозный голец, вырезываясь острыми фигурными контурами, подернутыми темною синевою, на лучезарной полосе закатившегося солнца.
Подголечная полоса берега вся потемнела от отразившихся в ней горных вершин и поминутно зыблется, точно кто раскачал ее; зато все остальное водное пространство тихо, спокойно и чисто, как хрусталь. Налево — высокие камыши, откуда слышны неистовые крики дичи, направо — старик-голец со своей синеющей вершиной.
Вечереет. Подул свежий ветер, показалась звездочка, за ней — другая, а там из-за дальней вершины Саян выплыла красавица ночи — луна, отразившись длинным золотым столбом в озере. Вода не колыхнется, и только из-под неподвижно стоящей лодки вьются тонкие струйки, то набегая на золотой столб, то расплываясь тут же у кормы или у носа.
В пустыне этой я один со своим кормчим, но чудная, величавая природа, дремлющая под сводом тихой ночи, ни на минуту не дает почувствовать этого одиночества: кругом — трескотня уток, крики лысух, карканье курочек, всплески воды.
Роем носятся взад и вперед представители пернатого царства, поминутно налетая на лодку. Вот мой кормчий Григорий сразил одну cеpyxy веслом; приготовился было и другую угостить так же, но нет: утки стали осторожнее, да и самый лет пошел уже в одиночку.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
А. Арандаренко, улус Торский, март 1881 года
Свежие комментарии