От страшного удара по голове Архип взвыл и упал в шурфе на карачки. Сразу ничего и не понял: оглушила боль. Со стонами и ругательствами возился в грязи на дне глубокого колодца, еще не осознав, что случилось страшное. Зажимая руками кровоточащую рану, борясь с обморочным головокружением и болью, Архип медленно поднялся, вжимаясь спиной в бугристую, неровную стену шурфа.
В ловушке под землей
Зрение временно расфокусировалось, левая щека, глаз и висок были залиты темным и липким. Немного отстоявшись, с трудом поднял гудящую голову вверх. При этом старательно прикрывал ладонью здоровый глаз, защищая его от сыпавшихся мелких камешков и земли…
Увиденное не сразу дошло до сознания Архипа. Вверху колодца не оказалось бревна-поперечины, к которому обычно была привязана тонкая длинная веревка с брезентовым ведром. Теперь все это «хозяйство» валялось в грязном месиве под ногами.
Стало понятно, что именно пихтовый коротыш, отрубленный самим Архипом трое суток назад от сваленного рядом со станом нетолстого дерева, упал теперь сверху и чуть не искалечил работавшего под землей старателя. Но где же в этот момент находился Никишка? Сегодня была его очередь трудиться наверху, принимая ведра с породой.
Архип с утра бил шурф и уже привык, поднимая голову, видеть над собой бородатую физиономию напарника. Сейчас ее там не было. Не веря своим глазам, Архип закашлялся и попытался крикнуть. Не получилось… поперхнулся. Тогда, отдышавшись, немного погодя, позвал:
— Ни-ки-шка!..
Вверху было тихо, никто не откликнулся. «Может, не услышал? — ворохнулась мысль в голове. — Нужно попробовать еще раз…». Крик, громкий и надрывный, ударившись о стены колодца, взвился вверх. И вновь — тишина безответная. Еще и еще пробовал дозваться напарника попавший в западню старатель. Никто так и не откликнулся…
Задохнувшись от долгого крика, Архип сполз спиной вниз по стенке, оказавшись на корточках. Теперь, немного опомнившись, остановил взгляд на злосчастном бревне-поперечине, валявшемся на дне под ногами. Упало ли само или его скинул сверху Никишка? И почему он молчит, не отзывается? Неужели ушел, бросив товарища погибать в этой земляной ловушке?
От таких мыслей голова, и так гудевшая от удара, готова была лопнуть. Теперь уже Архип тщательнее ощупал пострадавшую часть лица и висок. Все было покрыто подсыхающей коркой крови, саднило и болело нестерпимо. Понял еще, что ухо у основания надорвано. Получалось, весь удар пришелся на левую часть черепа, хорошо хоть вскользь.
И все же пихтовый торец снес на голове и кожу с волосами, и щека была сорвана до мяса, а ухо онемело. Накатывала тошнота, и Архип с трудом держался, чтобы не стошнило. Попытался осмыслить положение, в котором оказался. Ничего путного, никакого ответа на ум не приходило. Единственное, что пульсировало в гудевшей голове: как выбраться?
Путь наверх
С тоской смотрел на шероховатые отвесные стенки колодца, который они с Никишкой по очереди рыли почти три дня, стараясь дойти до уровня золотоносных песков. И вот уже докопали, и пробы в каждом лотке были хорошие, густо пошло золото. Даже попало круглое гнездышко самородков небольших, как бобы, сидевших рядышком, числом аж пять штук. Удача радовала душу, и кисет с добычей уже приятно тяжелил руку. И вот — такое…
Вспомнилось, как сосед на прииске, когда узнал, кого Архип взял себе в напарники, намекал на слухи о темном прошлом Никишки Суходольцева, «золотничника»-одиночки. Дескать, тот и глаз-то потерял на лихом деле — в поножовщине. Сосед не советовал идти в Медвежью падь: больно зверья там много, опасно.
Но самонадеянный Архип только смеялся в ответ. Говорил, что медведей бояться — в тайгу не ходить; что он и сам, если надо, любого в бараний рог свернет, да и ружье с собой обязательно прихватит. И вот, получается, досмеялся.
Что ж, хорошо хоть жив остался, а могло быть и хуже. Одно, похоже, ясно — бросил его Никишка, сам ушел и кисет с золотом, скорее всего, унес. Вспомнив про самородки, Архип засопел, размазывая скупую слезу отчаяния по окровавленному, грязному лицу. И дал себе страшную зарок-клятву: пообещал сурово расправиться с предателем.
Немного успокоенный вызревшим решением, даже немного взбодрившийся, стал внимательно осматривать стенки шурфа, пытаясь прикинуть: как же выбраться? Колодец оказался довольно глубоким — метра четыре-пять, не меньше.
Бревно можно поставить к стене «на попа». Это будет метра три… а дальше как? После многих безуспешных попыток, промаявшись до темноты, измазавшись в желтой глинистой грязи, понял: ночевать придется здесь же.
Время до утра тянулось долго. Ломило ушибленную бревном голову, левую сторону лица залил сплошной отек-синяк. Мучительно хотелось пить — во рту было сухо. Стараясь унять боль, прикладывал голову к сырым, холодным стенам — немного легчало.
Сильно донимал озноб: как работал в одной рубахе (жарко даже было), в ней и ночь перемогал. Зуб на зуб не попадал, и казалось, что утро никогда не придет. Но, наконец, стал белесым верх шурфа, в пихтаче зазвучали птичьи голоса. На душе чуточку полегчало, вновь появилась надежда.
Еще вчера, мучаясь с бревном, Архип заметил довольно древесный корень в руку толщиной, который шел поверху стенки глубоко вниз — метра на два, не меньше. Как говорится, испыток — не убыток, да и по-другому никак. Нужно было с поставленного «на попа» коротыша дотянуться до корня, а там и свобода — вот она.
«Пробовать» пришлось долго, не раз и срывался — падал. Опять болела голова, но Архип, стиснув зубы, все лез и лез на верх бревна. И вот — чудо: милостив Господь, дал надежду — корень в руки, а там и до поверхности недалеко.
Долго лежал старатель на куче поднятого грунта, ничего не соображая, не веря своей удаче. «Удалось! — крутилось в голове. — Вылез, все-таки вылез!». А ведь уже погибал было, черные мысли не раз посещали его в минуты отчаяния.
По оставленным следам
К шурфу, ставшему ловушкой, теперь и близко не мог подойти: становилось страшно. Чудом выскочил у смерти из лап! Пропади пропадом труд нелегкий старательский да подлость людская!
Вспомнив своего «связчика», Архип поднялся, шатаясь, поспешил к стану, что был поблизости — вверх по пригорку. Заранее думал, что ни золота, ни напарника там уже нет. Подбежав к кострищу, сунулся к лежанке: в головах — котомка, а в ней кисет с добычей. К великому изумлению Архипа, все было на месте.
Ничего не понимая, уже внимательнее стал осматриваться. Вроде бы все, как всегда: и грубые суконные куртки из обрезанных солдатских шинелей валяются так, где их бросили. Вот ружье, старенькая «берданка»-одностволка на пихте висит. Топор на месте — воткнут в коряжину у кострища. «Что за черт! А где же Никишка?» — задумался Архип.
Попробовал опять звать напарника, но услышал только лесное эхо в пади. Вновь пошел в ту сторону, куда идти не хотелось — к шурфу. И вдруг как будто споткнулся — глаз зацепился за то, чего раньше не заметил: крупный медвежий след, который вел туда же — к разверстой яме в земле!
Уже догадываясь, что случилась беда, Архип нашел место, где косолапый зверь схватил несчастного Никишку. Мало признаков борьбы, только немного крови… Отсюда хищник потащил жертву вниз, в чащобу. Там, забросанный дерном, мелким валежником, с неестественно вывернутой головой, и лежал пропавший Суходольцев.
Потрясенный страшной гибелью человека, с которым вчера еще разговаривал, шутил и спал у костра бок о бок, Архип не сразу понял, как ему здорово повезло, что он тогда работал внизу.
Медведь выследил Никишку и напал на него прямо около шурфа. Когда косолапый зверь потащил, несчастный «связчик» уцепился, видимо, за веревку, что была в руках. Он как раз песок только из ведра высыпал в кучу. От этого рывка и сдвинулось бревно-поперечина, рухнуло вниз. Все это Архип без труда понял, глядя на оставшиеся следы.
Опасен труд старателя
Помолясь, с тоской попросил у Бога прощения за нехорошие мысли о напарнике. Наскоро собравшись, широким шагом поспешил назад — от Медвежьей пади до приисков было полдня пути. Следовало заявить властям о случившемся и до темноты успеть назад, чтобы сесть на «лабаз» у спрятанного зверем тела и покарать хищника-убийцу, отомстить за Никишку.
Неприметная тропа, по которой Архип возвращался на прииск Чеблаковский, ныряла в глухие распадки. Иногда словно выпрыгивала на берег Амыла и шла густыми пихтачами, подступающими к самой воде.
Тропой этой было хожено-перехожено, ведь Архип принадлежал к числу вольных старателей — бергало. Таких, как он, насчитывалось немного — буквально единицы. Дело это рискованное — все зависит от удачи. «Коллеги» гибли в тайге при разных обстоятельствах.
Вот и Архип теперь лишь чудом избежал смерти, а Суходольцеву не повезло… Хоть Никишка и не отличался хорошим поведением, но речь все же шла о человеческой жизни, загубленной хищником. Поэтому Архип твердо знал, что убийцу нужно обязательно покарать, свершить правосудие, тем более что жертвой зверя стал напарник. А в тайге всегда действовал неписаный закон: сам погибай, а товарища выручай.
Все осложнялось одним соображением: урядник Федор Сазонтьев может и не поверить в рассказ о нападении медведя. Архип понимал, как будут восприняты его слова, когда он заявится с синяком-отеком на половину лица, с ободранной слева головой. Очевидно, что у любого человека сразу возникнут подозрения: должно быть, старатели не поделили золото, подрались, и один другого прикончил.
«Ну да ладно, расскажу все подробно, покажу на месте: ведь видно, что зверь заломал бедолагу, голову свернул. И следы есть… должны поверить», — утешал себя Архип, но на душе было неспокойно.
Солнце поднялось уже высоко, когда он пришел на прииск. Вначале заскочил к себе в избушку, где жил бобылем-одиночкой. Бросил котомку с ружьем, сунул мешочек с золотым песком и самородками в тайник в углу, заткнул опять «захоронку» пучком мха. Внимательно посмотрел: все нормально, никогда не подумаешь, что здесь что-то спрятано. Этим «сейфом» пользовался еще покойный родитель — его придумка.
Здесь же лежал и солдатский Георгиевский крест — награда отца. Его полк в 1916 году подвергся немецкой химической атаке. В живых осталось около взвода солдат, хотя и они все пострадали от отравления газом. Их наградили и вчистую списали-комиссовали — отпустили по домам. Еще с полгода протянул отец: днями сидел на завалинке, часто и судорожно кашляя и багровея… А в одну из ночей тихо преставился, и остался Архип один, как перст…
Возвращение на место трагедии
Урядник Сазонтьев выслушал старателя на удивление спокойно: не до него было. В приисковой конторе царила суматоха: только что прискакал казак-посыльный и привез нерадостные известия. Произошло бандитское нападение на караван, вывозивший очередную партию золота. Срочно снаряжался отряд стражников, который должен был скакать на помощь.
С Архипом решили послать лишь одного человека, дабы осмотрелся и разобрался на месте. Потом уже будет составлена официальная бумага и отправлена в полицейское управление…
Старатель наскоро заскочил в приисковую лавку, взял немного продуктов под запись. Затем забежал домой и прихватил обрез винтовки из тайника за глинобитной печкой — фронтовой «подарок» от отца. Вздернул на плечо верную «берданку» — теперь готов.
До Медвежьей пади добирались той же тропой. Время было заполдень, день стоял жаркий — середина июня. Архип шел пешком, стражник Назар (местный, с прииска) ехал на лошади. Лишь к вечеру оказались на месте.
Сразу направились к медвежьей «захоронке», осмотрели тело, следы. Даже человек неопытный, сопоставив «лапти» хищника, потаск и характер ран, сделал бы недвусмысленный вывод. Очевидно, что Никишка был схвачен медведем сзади и так внезапно, что даже не успел крикнуть…
Удостоверившись, что рассказ Архипа и явные следы нападения зверя совпадают, Назар сразу заторопился домой, несмотря на то что приближалась ночь. Он знал, что вскоре косолапый непременно вернется к своей добыче. Тут был серьезный риск лишиться лошади. Учуяв зверя, та обязательно испугается, может оборвать привязь и рвануться в тайгу. А там в темноте у хищника все преимущества.
Молодой бергало понимал, что доводы стражника верны, и не уговаривал остаться на ночь и посидеть вдвоем на «лабазе», покараулить «топтыгина». «Что ж, мне не впервой брать медведя, вот только с людоедом дел еще никогда иметь не приходилось», — подумал Архип.
Он имел уже немалый охотничий опыт. Несмотря на свою молодость, знал, как караулить марала на солонцах — этого предельно осторожного зверя. Несколько раз уже добывал косолапых. Но все происходило в другой обстановке, и казалось, то были другие звери.
А вот предстоящая сегодня охота пугала: все-таки придется сразиться с медведем-убийцей. Раньше имелась уверенность, что если тебя обнаружит зверь, то не замедлит быстро скрыться, исчезнуть. Здесь же, наоборот, «топтыгин» — агрессивный, он постарается напасть. Ночью в темноте медведь считает себя хозяином и охотником, а человека — дичью.
Встреча с противником
Лабаз-скрадок делать было некогда: начинало уже темнеть. Зная, что в горах ночью течение воздуха обычно идет сверху вниз, Архип выбрал себе место засидки ниже густых кустов, где лежало тело напарника. Примерно в 40 метрах оттуда лежал огромный валун величиной с дом. На его макушке, скрытой каменным выступом, и расположился старатель.
Ему не впервой было ждать зверя ночью одному, окруженному таинственным молчанием тайги. Довольно точно стрелял парень и во мраке по еле заметному силуэту цели. Пока не совсем стемнело, постарался запомнить, что находится в створе чащобы на горизонте.
Зарядил пулей «берданку», рядом положил свою «укороченную винтовку». На нее надежды было больше: все-таки нарезной ствол. Архип давно пристрелял это оружие — на 200 метров мог свободно попасть, куда хотел. С собой брал обрез редко, и то, обмотав тряпками, прятал в котомку — и не видно, и под рукой. Сегодня как раз был тот случай.
Ночь будет длинной. Надо устроиться так, чтобы очень долго просидеть без движения. Медведь обладает необычайно чутким слухом, и малейший шорох может выдать охотника. Вечер угас окончательно, замерцали звезды, от них чуточку посветлело.
Появились летучие мыши, их много. Но они быстро рассеиваются в ночном пространстве и лишь иногда бесшумно проносятся на фоне неба. Пугливая чуткая ночь спустилась над косогором. Легкий ток воздуха холодит лицо: все правильно — тянет сверху вниз.
…Зверь пришел под утро в абсолютной тишине: ни хруста веток, ни птичьих криков. Архип чуть задремал перед рассветом, но явственно услышал, когда зашуршали кусты, в которых лежало тело Никишки. Большой медведь пятился задом, схватив зубами свою жертву за одежду. Охотник, оцепенев, смотрел, как во время движения сопящего хищника шевелятся руки и ноги напарника. Казалось, что он жив и пытается вырваться из зубов косолапого зверя…
Резкий, как удар бича, винтовочный выстрел спугнул утреннюю тишину. Передернув затвор обреза, охотник смотрел, как катается по земле подранок, бросив свою добычу. Пытается встать, но не может: очевидно, пуля задела позвоночник.
Подойдя немного погодя поближе, Архип увидел, как в бессильном бешенстве раненый зверь царапает землю передними когтистыми лапами, ищет в предсмертной агонии врага и не находит. Огромная пасть исторгает рев, но это уже не угроза, а безнадежная ярость, что не удастся свести счеты с противником…
Не торопясь, охотник прицелился в затылочную часть головы «топтыгина» между ушей и нажал на спуск. Выстрел «берданки» в утренней тишине прозвучал, как удар грома, все заволокло дымом. Медведь рванулся, но силы его покинули. Передняя часть туши лежала неподвижно, голова откинута, задние лапы дергались в конвульсиях.
Когда хищник затих, Архип внимательно осмотрел его и понял, почему тот охотился на человека. Был месяц июнь — пора медвежьих свадеб, и зверю здорово досталось от соперника: пострадал один глаз, на шее зияла широкая, уже загноившаяся рана, правая передняя лапа была прокушена насквозь. Он сильно исхудал и добыть другую пищу просто не мог. А человек — сравнительно легкая добыча для «топтыгина»: ни когтей, ни клыков…
Было уже около полудня, когда Архип простился с напарником. На месте их шурфа вырос аккуратный могильный холмик с высоким рябиновым крестом, к которому была прикреплена вытесанная топором кедровая дощечка. На ней старатель раскаленным гвоздем выжег надпись: «Здесь покоится раб Божий Никифор Суходольцев. Убит медведем».
Архип шел к прииску с чувством, что навсегда покидает этот косогор. Время все сотрет, исчезнет холмик, упадет крест, и ничто уже не напомнит историю гибели бергало. Но, пока жив человек, он не должен забывать о той драме, что разыгралась в глуши амыльской тайги…
Словарь говоров южных районов Красноярского края
- Падь — глубокий крутой лог.
- Шурф — неглубокая вертикальная горная выработка для разведки ископаемых.
- Обрез — винтовка с отпиленным концом ствола.
Александр Моршнев, Красноярский край
Свежие комментарии