«А она рабочая?»
Этот вопрос был скорее риторический, ведь ответ был точно известен только одному участнику торгов, который угрюмо молчал, косясь на затянутого в камуфляж на размер меньше, дядю с вызывающе толстым портмоне.
«Да она стахановка, — егерь для убедительности топнул ногой. — На две тыщи накрякает сполна. Но если день подождёте, смогу предложить другую — но уже за восемь».
Тут мне показалось, что выбранная утка обиделась. Она повернулась к нам задом и энергично потрясла хвостом.
— Эээ, нет, я уж лучше ей доплачу, в случае чего… Корзинку дадите?
Погрузив во чрево старенькой машины мое взволнованное приобретение вкупе с сухим пайком и бонусом в виде обещания рассказать, где по осени шхерятся коростели, мы с собачкой отбыли в обратный путь — на дачу.
На «работе» и в быту
Правда особых иллюзий по поводу подсадной я не испытывал, но действительность превзошла самые смело-пессимистичные ожидания. За весь месяц Маня крякнула аж целых два раза: в первый раз — когда увидела здоровую ондатру, второй — когда случайно наступила на донышко пластиковой бутылки.
Но вот шипела утка — моё почтение! Тут штука в том, что для постоянного проживания ей было выделено помещение класса «две звезды» — деревенский «сортир». И своим зловещим вокализом подсадная быстро отучила нас посещать туалет в минуты её бодрствования или задерживатся там сверх меры.
— А Маня спит? — осторожно вопрошали домочадцы, приплясывая возле заветной кабинки.
А в остальном утка демонстрировала повадки идеальные для прописки в коммуналке: не орала, не тырила, без нужды не гадила.
В дневные часы Маня — не редко, но с удовольствием — проводила на детской площадке — в домике под старой иргой. Это сказочное сооружение построил для моей внучки Симочки её папа Андрей без единого гвоздя (!)… и без крыши. Когда начинался дождь и Маня выказывала недовольство, я накрывал домик брезентом. Получалось нечто вроде кабриолета, с которого злоумышленники успели снять колеса, фары и дверные ручки.
Таким образом, Маня вела весьма завидный образ жизни: регулярно питалась, купалась в озере, благосклонно выслушивала заискивания и принимала комплименты близко к сердцу.
Не в трофеях счастье
Поначалу на зорьках я старательно исполнял роль суфлёра. Однако вскоре убедился, что Маня предпочитает выступать под фонограмму. Два селезня, один бобёр и компания заезжих охотников с энтузиазмом оценили её выбор, что натолкнуло меня на мысль о реинкарнации в кряковую утку со всеми вытекающими последствиями — «по крайней мере, научусь, наконец, плавать».
Искушённая в охотничьем ремесле легавая — Сьюзи — почитала Маню за дармоедку и норовила, если не наподдать, то хотя бы внезапно дёрнуть за нагавку, дабы принудить нахлебницу издать звуки, подобающие ответственному мероприятию. В ответ утка вытягивала шею и привычно шипела разные нехорошие слова из лексики обиженных несправедливой зарплатой егерей.
Попытки разнять враждующие стороны неизменно приводили к одному и тому же результату: лжеподсадная корила меня за дурное воспитание собачки, а последняя — за избыточную толерантность к живым организмам мутного происхождения.
Вездесущие, как пыль, соседи каждый раз поздравляли с «почином», наблюдая выгрузку Мани из багажника автомобиля. Особо ехидные наперебой предлагали проверенные рецепты шурпы, а ославленный на всю округу куркуль принёс целых четыре антоновских яблока!
Молчаливая птица «доброхотов» в упор не замечала. Ведь она числилась «подсадной манной уткой», а они больше чем на морковковедов не тянули…
Весенняя охота закончилась. Я вернул Маню хозяину.
— Спасибо! Очень признателен.
— За её работу? — с опаской поинтересовался егерь.
— Нет. За улыбку моей любимой внучки.
Владимир Фомичев, г. Москва. Фото автора
Свежие комментарии