Могу только повторить вслед за Юрием Михайловичем: мне жизнь давно «привила» это наблюдение, и время от времени позволяет убеждаться в том, насколько оно «верно и жизненно».
Поохотиться в Вологодской области на медведя на овсах я собирался за год до тех событий, о которых пойдет речь в повествовании. Это должна была быть не стрельба с лабаза, а охота с подхода. Как именно она происходит, представлялось мне смутно, но принцип был понятен – охотник с егерем заходят на край поля в темноте и движутся с приборами ночного виденья по периметру в поисках медведя. Легко было догадаться о том, что охота с подхода очень эмоциональна. Хотелось узнать, насколько…
Все было обговорено, время хорошо рассчитано. Так нет. Взяли за горло дела так, что именно в этот период – конец августа-начало сентября – некогда было продохнуть.
Пришлось ждать целый год. И снова были назначены даты, обговорены сроки, сведены концы с концами, но на этот раз поездка… состоялась! 23 августа мы с супругой и Мухой, подброшенной нам под дверь за два года до того собакой породы трансильванская пастушья (неудобно как-то члена семьи называть
дворняжкой) отправились на машине на границу Вологодской и Архангельской областей. Да по дороге захватили моего друга, Сэма Мбамбо, который совмещал тогда свое пребывание в Москве с должностью посла Намибии в России.
Сто семьдесят километров от нашего Оболенска до выезда из Москвы, пятьсот до выезда из Вологды и еще триста пятьдесят до Тарноги заняли двенадцать часов.
По приезде легонько поужинали, и сразу на охоту.
По дороге, недолгой, но ядреной – исключительно для УАЗа – егерь Юрий, который пошел со мной, рассказал, как ему повезло побывать под медведем. После выстрела охотника зверь пал, добавили ему для верности еще заряд, и Юра решил притравить по мишке собаку. Подошел, пихнул ногой упокоенную с миром тушу, а «туша» возьми да и затяни лапой под себя Юру за ногу. Как можно в этих условиях что-то сообразить, не знаю, но Юра сообразил, что надо ухватить зверя за язык. Когда медведь с разинутой пастью крутил головой и ревел, выбирая во что бы вцепиться, Юра сунул ему поглубже руку в глотку и ухватил за корень языка. И это впрямь помогло! Сжимать челюсти медведь не стал и попытался лапами освободиться от языкодержателя. В этот момент второй охотник, который стоял рядом и с ужасом наблюдал за происходящим, боясь выстрелом по зверю убить случайно Юру, догадался вставить медведю в ухо карабин и нажать на спуск. На этот раз медведь действительно был убит. Но пуля оказалась экспансивной, то есть полуоболочечной, да еще с надпилом. Несколько кусочков свинца пробили и Юрину руку. Пришлось срочно обращаться к врачу. Об огнестреле врач, как известно, обязан информировать некоторые внутренние органы. А какие органы могут поверить в подобную историю? Чтобы не связываться, Юра сказал хирургу, что его покусала собака. По окончании операции врач с улыбкой поинтересовался, откуда у собаки свинцовые пломбы.
Юрий говорил все это с улыбкой, будто дело происходило не с ним, а с каким-то незадачливым малым.
Остановились в километре от поля, переоделись около машины в нешуршащую одежду и тихо пошли к полувышке - пока светло, решили посидеть на лабазе.
Несколько слов об особенностях охоты на медведя на овсах. Во-первых, она требует строгой дисциплинированности от охотника. Егеря нужно слушать во всем, каким бы знатоком разных охот вы себя ни считали. Идти нужно сзади него, разумеется, не шептаться, наблюдать за подаваемыми рукой егеря сигналами, считать их приказами для себя и выполнять эти приказы. Одежда должна быть из флиса – и куртка, и штаны. Движение в одежде из другой, не шуршащей вроде бы ткани, как оказалось, хорошо слышно в полной тишине. Кроме того, с флиса скатываются капли обильной вечерней росы, и он не намокает. А росы там больше, чем достаточно. Обувь, понятно, должна быть непромокаемая. Можно обуться в полусапожки, но поверх них должны быть опущены штанины – все для того, чтобы не было шума при ходьбе. С той же целью идти нужно, не волоча ноги, а поднимая повыше при каждом шаге.
В непосредственной близости от поля Юра долго осматривал и овсы, и лес. Выходили на поле так: делали несколько шагов, останавливались и снова вглядывались и вслушивались. Судя по всему, знатоки такой охоты воскликнут сейчас: чего вслушиваться-то, медведя вообще не слышно! Это не совсем так, медведя можно очень даже хорошо услышать, но об этом чуть позже.
На лабазе сидеть пришлось до темноты. Я пожалел, что не пристегнул к куртке капюшон с вшитым в него накомарником и не взял тонкие демисезонные перчатки. Не скажу, что комары обглодали тело до костей, но давить их приходилось постоянно, равно как и чесать укушенные места. К тому же и лосиные мушки давали себя знать.
С наступлением сумерек по краям поля поднялся туман и медленно затянул большую его часть. Юра предложил заканчивать, объяснив так: раз не вышел по свету, значит лежит где-то недалеко и видел, как мы пришли.
Так же тихо мы спустились на землю и пошли к машине. Довольно однообразная в темноте обратная дорога шла прямо на ковш Большой медведицы. В голову полезли всякие банальности и поэтические ассоциации. В мокрой от росы траве поблескивали светлячки. Местами туман перегораживал дорогу совершенно, и тогда видны были не темные массы леса и кустов по сторонам, а лишь макушки деревьев, возвышавшиеся над призрачным, неосязаемым молоком.
У машины попили чая, настоянного на травах, и Юра предложил сходить еще к одному полю, благо оно было недалеко. Пошли. Я уже приноровился к ходу, шел, глазея не под ноги, а на звезды. Млечный путь сиял во всем великолепии. Мои любимы Плеяды уткнулись «носом» в горизонт, и, соответственно, Ориона видно не было. Зато Большая медведица и Кассиопея (напротив, через небосклон) сияли, как последний раз.
Поле оказалось и впрямь небольшим. Или темнота скрадывала его белесую площадь? Мы замедлили шаг и потихоньку приблизились к какому-то кусту. Юра показал рукой влево и еле слышно прошептал мне на ухо:
- Чавкает.
Я попытался настроить свой слух на малейшие нарушения тишины и тоже услышал слабое чавканье. Юра рассматривал поле в прибор ночного виденья – биноклеподобную конструкцию, две трубки которого как-то нелепо заканчиваются одной. Я снял с плеча карабин, включил прицел сразу на два щелчка и попытался тоже оглядеть поле. В окуляре было сплошное молоко, причем свернувшееся - ошметочками. Только макушки деревьев просматривались на фоне неба. И тогда стало понятно, что это не овес такой светлый, а туман поднялся над полем. Справа, метрах в тридцати хрустнуло, немного погодя еще раз. Юра сделал пару шагов ко мне и снова наклонился к самому уху.
- Справа медведь ходит, а первый все чавкает. Но в тумане ничего не видно.
Постояли еще немного, и Юра предложил возвращаться – все равно ничего не видать.
По дороге я думал о том, что нужно не забыть написать про это свое волшебное ощущение августовской ночи. Про запахи еще не прелой по-осеннему травы, а только помятой и сырой. Мы поравнялись с кустарником, вплотную подходившим к колеям от УАЗа. Шагая в трех-четырех шагах сзади Юры, я прикидывал, как построить предложение, чтобы оно зазвучало, передало то самое состояние, которое я…
- Уф-п-ш-ш-ш! – словно бы лошадь в кустах, на расстоянии не более трех метров от моей левой руки, втянула носом воздух и с неприязнью фыркнула.
Как бы мне хотелось написать, что я спокойно обернулся на этот шум, ловко и без суеты скинул с плеча карабин и, сплюнув на сторону, поинтересовался у Юры, не медведь ли это. Но все было не так. Резко развернувшись на шум, я сделал три нервических шага назад, соскальзывая и спотыкаясь в колее от УАЗа, и при этом судорожно срывая карабин с плеча. Не смотря на все предпринятые усилия, мне удалось удалиться от места, где стоял, не дальше, чем на полметра. Буквально через мгновение взял себя в руки и посмотрел на Юру. Он лукаво улыбался.
- Это медведь? – зачем-то уточнил я шепотом.
- Это тот, который хрустел справа. Учуял нас, проверил и выразил недовольство.
- Может, пальнуть? – мне все казалось, что зверь стоит в нескольких метрах от нас.
- Он уже удрал, - уверенно произнес напарник, продолжая улыбаться.
- Ух, ты! – все еще шептал я. – Чуть не узнал, из какого места у человека выделяется адреналин, пока не сдернул карабин.
- Если бы он хотел напасть, мы все равно ничего не успели бы сделать, - махнул рукой знаток медвежьих повадок, и тут я заметил, что рука эта сжимала большой охотничий нож.
Дома нас ждали, никто не спал. Я, переживая снова и снова происшедшее, рассказывал сначала по-русски, потом с огромным трудом по-английски о контактах «третьего вида». Это настроение владело мной и весь следующий день. То есть, я не метался в жару и не кричал «Чур меня, чур меня», но ощущение было такое, что уже пережил именно то, за чем приезжал. И, если не удастся добыть медведя, не беда - главное уже случилось! Весь день мы катались по Тарноге, самопровозглашенной «столице меда» Вологодского края, осматривая ее не слишком богатые достопримечательности. Тем не менее, оказалось, что в городке есть замечательный краеведческий музей, где специально для Сэма была организована экскурсия. Ему интересно было все, особенно общение с людьми, и ему не пришлось разочароваться в таком долгом и непредсказуемом для него путешествии.
Вечером следующего дня пошел дождь. Сильный, но короткий, грозовой. Погода нашептывала, что туман вряд ли поднимется, и это не могло не радовать. Было довольно тепло, и возможность вымокнуть не пугала. Мы поехали на другое поле и с другим охотником. Виктор, как оказалось, тоже побывал под медведем. Только у него это приключение закончилось куда печальнее. Отстрелянный медведь, к которому они подходили с охотником, поднялся вдруг из овсов и бросился на них с очень близкого расстоянья. Виктор выставил карабин, но не успел выстрелить, ударом лапы мишка отбросил ружье. Предпринять Виктор ничего не успел, медведь его повалил, и пришлось совать в пасть зверю левую руку. Медведь ухватил охотника за лоб над левым глазом, потом за руку. Все это время Виктор пытался вытащить правой рукой нож, но не получалось расстегнуть кнопку на ножнах. Вдруг раздался оглушительный выстрел – это второй охотник, боясь застрелить Виктора, пальнул прямо рядом с ними в землю. Медведь бросил Виктора и удрал в лес. Вскочил и Виктор. Правая рука была перекушена в кисти, торчали кости, болтались сухожилия. Крови было почему-то немного. Первой мыслью было: все, отохотился! Он принялся было искать карабин, но его нигде не было. Наконец второй охотник сообразил, что нужно перевязать руку. Перетянул ее в плече, согнул в локте и повесил на повязке. Они побежали к машине, погнали на трассу. Виктор требовал, чтобы ехали быстрее, но быстрее пришлось ехать по колдобинам, и их кидало в УАЗе от стенки к стенке. На трассе Виктор потерял сознание от потери крови и уже не ведал, что произошло дальше. А дальше вызвали самолет и переправили его в Москву (просто повезло, что все это случилось в годы советской власти). В Центре восстановительной хирургии ему пришили руку, хотя кисть, разумеется, осталась изувеченной. А на лбу шрам даже не заметно. Воткнутый в пашню дулом карабин Виктор нашел, выписавшись из больницы, в двух десятках метров от места схватки.
Такие истории, которые выслушиваешь, сидя в машине, пока ливень молотит со всего маху по крыше, не особо заряжают оптимизмом. Но с другой стороны человек такое создание, которому интересно порой больше, чем страшно.
Дважды, с перерывом в пятнадцать минут, пролившись, как из ведра, дождь вдруг перестал, и на темной западной стороне, откуда дуло, стали просматриваться разрывы в тучах. Мы пошли. Сначала пришлось месить глину, и до поля двигались, как бурлаки.
Ветер крутил, хотя генеральное направление выбрать удалось, и, ориентируясь на него, мы пошли во тьме обходить большое – почти километр на километр - поле по периметру. На этот раз и карабин, и прибор ночного виденья нес Виктор. Неприятности с недисциплинированными охотниками заставили его выработать для себя максимально безопасные для обоих правила поведения. У меня в руках была тренога из алюминиевых трубок.
Когда заканчивали проходить левый край, метрах в пятидесяти-шестидесяти справа, куда дул ветер, раздался треск в ближайших к полю кустах, и все смолкло.
Виктор обернулся ко мне:
- Учуял нас. Ветер на него.
Мы прошли там, где только что кормился медведь и еще витал в воздухе оставленный им запах.
Все движение по дальнему краю поля было довольно бессмысленным, поскольку ветер дул в спину, но периодически Виктор осматривал поле, остававшееся от нас по правую руку. Что, по его признанью, тоже не имело особого смысла, поскольку медведь на таком большом поле кормится, как правило, с краю.
Так, пройдя половину периметра, мы добрели до противоположного угла от того, с которого вошли.
Замечу, что поле оказалось вовсе не строго квадратным. Правый его край составлял едва ли метров пятьсот, и мы довольно быстро достигли последнего, четвертого угла.
Вот здесь все и началось.
Сначала я услышал где-то очень близко чмоканье губами. Точнее губищами. То, что это делал медведь, не было никаких сомнений. Виктор, всматривавшийся в основание одной из елей, оторвал прибор от глаз и протянул мне. Чмокающие звуки продолжали раздаваться где-то рядом, метрах в пятнадцати от нас, но сознание как-то отказывалось верить в то, что рядом находится медведь, не отделенный от нас никакими заборами и решетками. Я приставил прибор к глазам, навел его в основание ближайшей к нам ели, нащупал указательным пальцем кнопку под резиновым кожухом и нажал. Передо мной на задних лапах стоял медведь и явно нервничал. Его глаза светились, как два фонарика, а черный силуэт туловища четко вырисовывался на фоне подсвеченной зеленовато-желтым хвои. И я видел, как зверь шлепал губами, издавая этот чмокающий звук.
- Это самка. У нее здесь где-то малыши, и она их зовет, - прошептал Виктор.
Столько раз приходилось слышать про опасность столкновения с медведицей, возле которой медвежата, и вдруг оказаться от нее в такой близости – это, честно скажу, производит удивительное впечатление. Даже не представляю, что бы я стал делать, если бы рядом не было совершенно спокойного Виктора. Собственно, почему не представляю, скорее всего, я бросился бы бежать куда-нибудь, сломя голову. Но Виктор стоял рядом, и ударившая в голову кровь только, кажется, повысила температуру тела.
- Пойдем дальше, - махнул рукой бесстрашный провожатый.
Дальше – это туда, где стоит медведица?!!!
- Так, она же может атаковать, - одними губами в изумлении произнес я.
- Нет, - уверенно помотал головой Виктор. – Она отозвала малышей, и они уже удрали.
И мы пошли дальше…
Мне очень нелегко дались первые шаги. Я по-прежнему был без карабина, ничего, кроме силуэта леса и идущего впереди Виктора, не видел в кромешной тьме, а в кустарнике слева от нас, гулял ветер, заставляя своими порывами шуметь листья так, словно медведь уже бросился на нас. Теперь мы шли по дороге, отделявшей лес от поля. Только кое-где овес оказывался и слева от нас, а справа большими куртинами рос иван-чай, скрывая местами за собой овсяное поле. Какая-то сила (то есть не какая-то, а элементарный страх) отталкивала меня от леса с медведицей к полю, и я стал двигаться не в трех шагах за спиной Виктора, а почти вплотную к нему и дальше от леса. Сначала он не обращал внимания, а потом просто махнул рукой, чтобы я занял обычную позицию. И мне пришлось буквально силком заставить себя встать на «свое место».
Мы прошли совсем немного, как вдруг Виктор остановился, посмотрел в прибор и, обернувшись ко мне, показал три пальца. У меня снова перехватило дыхание. Еще не улеглись эмоции от первой встречи, как новые медведи появились где-то совсем близко в поле зрения. Да еще сразу три! Передавая прибор, Виктор случайно нажал кнопку включения, и я так думаю, мертвенный, но все же свет отразился от моих очков. В общем, я медведей уже не увидел. Не поняв причину моей «слепоты», Виктор посмотрел в «бинокль» еще раз, и тоже ничего не увидел. Медведи испарились совершенно беззвучно. Скорее всего, это была медведица с двумя уже большими пестунами.
Пошли дальше.
Сердце, хотя эту троицу ни увидеть, ни услышать не пришлось, ходило в груди ходуном, голова вдруг начала чесаться, как от укуса комаров. Там, где мы проходили, стоял тяжелый звериный дух. Признаюсь, что на какой-то миг появилось гнусненькое чувство: хорошо бы это вдруг все кончилось, и я прямо сейчас оказался бы в машине. Ноги еще не подгибались в коленях, но не скажу, что до этого было очень далеко.
Метров через сто Виктор снова замер, просмотрел вперед и передал мне прибор.
- Сова, - прошептал он. – Погляди, как светятся глаза.
Только я нажал на включатель «ночника» (теперь мы передавали его друг другу выключенным), как передо мной вспыхнули двумя светящимися кругами глаза животного. Казалось, что они гораздо больше головы. Прямо над глазами виднелись кончики ушей. Было похоже, что на какой-то ветке почти над самой землей сидит ушастая сова или филин. Впрочем, филин крупнее, - рассуждал я про себя, обрадовавшийся возможности отвлечься от пугающей действительности. Вдруг «сова» повернулась ко мне спиной и на длинных ногах потрусила в лес, помахивая пушистым хвостом.
- Представляешь, - прошептал я, - это не сова была, а лиса. Она удрала.
Виктор кивнул, и мы снова пошли. Но на этот раз не сделали и двадцати метров, как прибор снова перекочевал в мои руки.
Метрах в сорока мордой к нам в овсах, что росли куском слева от дороги, стоял медведь. Собственно, я видел только голову. Он усердно пригибал к себе лапой метелки овса и ошкуривал их пастью. Сердце вновь зашлось. Когда я вернул Виктору прибор, оказалось, что он уже установил сошки, которые нам приходилось передавать друг другу, чтобы посмотреть в прибор. Мы быстро обменялись – прибор на карабин - и я включил на оружии ночной прицел.
Медведь стоял уже задом ко мне, и, по сравнению с тем, что было видно в прибор, картинка в окуляре прицела не особо вдохновляла – некое темное пятно, по которому можно было лишь догадываться, как стоит медведь.
- Набежал небольшой туман, - прокомментировал Виктор. Становится плохо видно, нужно стрелять.
- Плохо вижу, - возразил я. – Сейчас он развернется немного боком, и я выстрелю.
То, что туман снесет ветром, я нисколько не сомневался и ждал, когда позиция медведя окажется наиболее выгодной. Куда спешить, когда все уже схвачено!
И вдруг медведь… растаял.
- Он исчез, - опешил я.
- Лег. Давай подождем.
Мы стали ждать. Я заметил, что перед правым глазом в воздухе висит темное пятно. Показалось, что затемнились почему-то очки. Снял их, но пятно осталось. Оно оставалось еще несколько минут – оказывается, долго смотреть в ночной прицел вредно для глаз.
Но много времени ждать не пришлось. Справа, шагах в десяти-пятнадцати, за стеной кипрея послышалась возня медведя, подхрюкивание и чавканье.
- Ушел в кипрей. Больше его нам не увидеть, - констатировал Виктор. – Пошли дальше.
- Неудобно было в него стрелять, видел как-то кособоко его, - начал оправдываться я. – Думал, что вот-вот повернется поудобнее…
- Надо было стрелять, возразил Виктор. – Здесь же не тир, не всегда бывают выгодные позиции.
Больше приключений не было. Мы тихо, регулярно осматривая подозрительные места, дошли до той точки, с которой начали движенье по полю три часа назад, и повернули к машине.
Все.
Я наконец осознал, что произошло. Я упустил свой шанс! Судя по всему, единственный.
Душу раздирали чувства. С одной стороны, пережить то, что я пережил - о большем нечего было и мечтать! Вчерашние страхи, когда медведь хрюкнул в кустах, казались мне теперь какими-то пустяковыми. С другой стороны, душу глодало то, что все это не завершилось трофеем. И я сам, из-за своей нерешительности профукал этот трофей. Обижаться нужно было только на себя. Впереди была еще одна ночь перед отъездом, но теперь я уже не сомневался, что упущенное охотничье счастье мне не вернуть. По крайней мере, в этот раз. И где-то в подсознанье отложил его достиженье до следующего года, хотя на базе с уверенностью повторял, что счастье копится, и в следующий выход обязательно должно повезти.
На другой день (то есть, на тот же самый) я поднялся поздно – к обеду, поскольку лег спать в пятом часу утра. Мы снова ездили в Тарногу, искали Виталия Ламова. Он охотник, публикует свои рассказы в охотничьих изданиях, у нас в «Сафари» были его статьи. Мы давно знакомы по переписке – обменивались охотничьей литературой. А теперь вот появилась возможность встретиться, но в Тарноге его не оказалось, куда-то уехал по делам.
Потом был обед, потом еще немного поспал. В этот вечер трое молодых ребят составили мне компанию. Старшим был Миша, с ним мы потом сидели на лабазе при свете и ходили по полю в темноте. Двое других, Дима и Саша, оставались в машине.
Погода была переменчивая – кругом шел дождь, небо местами закрывали тучи, а над нами было ясно и даже порой показывалось закатное солнце.
Трехчасовое сиденье на лабазе оказалось таким же непродуктивным, как и первое. В сумерках сзади наполз густой туман, окружил нашу вышку, торчащую перстом посреди поля, и сомкнулся в левом его углу.
Это окончательно убедило меня в том, что удача отвернулась от охотника, не воспользовавшегося предоставленным ему случаем.
Но тут же поднялся ветер, и стер туман, как налет пыли мокрой тряпкой. Надежда снова затеплилась.
Когда стало понятно, что сидеть бессмысленно, мы вернулись к машине и поехали по колдобистым лесным дорогам навстречу поднимавшейся над лесом почти круглой луне.
Остановились у просеки, когда еще не совсем стемнело, и двинулись вдвоем к полю. Отошли шагов десять, как вспомнили, что забыли взять сошки. Пришлось вернуться, что, как известно, счастья не прибавляет. Миша предложил пойти с нами Саше, новичку в такой охоте, и тот согласился.
Теперь Михаилу приходилось грозить кулаком не мне одному, когда я неосторожно задевал былку кипрея, и она терлась о брюки, а еще и идущему сзади меня Саше.
Мы шли так, что лунный диск оставался справа. В его свете было все очень хорошо различимо. Мне казалось, что мы движемся в огнях рампы по сцене, ослепленные ими и потому убежденные, что зрители из упавшей наконец на землю темноты нас не видят.
Кстати, и я, и Миша были с карабинами. На всякий случай. И мне кажется, что это правильно. Пусть лучше недисциплинированный охотник спугнет трофей или даже самовольно пальнет в самку – за это его можно наказать штрафом, но зато при форс-мажорных обстоятельствах шансов на спасение атакованного медведем охотника будет больше. Да и спокойнее себя чувствуешь, когда в руках оружие.
Долго идти не пришлось. Поле было засеяно на косогоре, и осмотреть его можно было только со смотровой вышки. Смотровая вышка не то же самое, что лабаз – она без сиденья и крыши, зато с очень широкой – два метра – лестницей из трех жердин-ступенек. Синхронно забравшись наверх, замерли. Саша остался внизу. Миша осмотрел участок поля и прошептал:
- Прибор сдох.
«Все одно к одному», - подумал я, взял у него хитроумный бинокль и зачем-то нажал на кнопку. Прибор не работал.
Мы спустились и по-прежнему медленно и тихо пошли навстречу луне к следующей вышке. Забрались на нее так же синхронно, и Миша принялся осматривать поле в ночную оптику карабина.
Через пару секунд он отнял глаз, повернулся ко мне и протянул карабин.
- В сорока метрах медведь или кабан.
Я прильнул к окуляру, светящемуся зеленовато-желтым и сразу увидел медведя. Тот стоял к нам боком и спокойно ел овес.
- Медведь, - уверенно сказал я. – Он поднял голову.
- Тогда стреляй.
Как-то все это было неожиданно, но приходить в себя и собираться с духом не было времени. Этот шанс я упустить уже не мог. Быстро выкрутил ручку, увеличив яркость сетки, вложил карабин в плечо, поймал лопатку медведя и нажал на спуск.
Медведь рявкнул и через секунду уже развернулся на сто восемьдесят. Он пополз к лесу, загребая передними. Как оказалось, я почему-то обзадил, возможно из-за стрельбы сверху-вниз, и пуля перебила позвоночник в районе таза. Вторая пуля ударила его в грудь, и он затих.
Сразу же за просекой завелся мотор УАЗа и загорелись фары. Миша и я вытащили из карманов налобные фонарики и указали Дмитрию направление движенья. Когда он подъехал, мы уже слезли с вышки и, еще не вполне осознав происшедшее, разговаривали о чем-то незначащем в полный голос.
К медведю подъезжали на машине, и когда фары выхватили в овсах маленькое тельце зверя, меня захлестнула волна разочарования. Ну, чуть побольше моей Мухи!
Машина продолжала объезжать зверя по кругу и наконец остановилась, осветив фарами место, где скрытый овсами лежал трофей.
Мы спешились и стали подходить. Я сделал снимок, и в момент вспышки понял, что первый раз увидел далеко не всего медведя, а только заднюю ногу. Подошел ближе и еще раз щелкнул. Теперь медведь казался мне довольно большим. Разочарования, разумеется, как ни бывало. Подошли с ружьями наготове ребята. Оказалось, что у них еще и гладкостволка с пулей имелась. Их я тоже снял. И тогда кто-то заметил, что медведь шевелится.
Мы мгновенно попрыгали в машину и стали рассуждать, что делать – дострелить или просто подождать. А чего ждать? Я настоял на том, чтобы дострелить. Удобнее всего это было сделать Мише, который сидел за рулем. Он подъехал к зверю вплотную, приоткрыл свою дверь, наставил в шею медведю ружье и выстрелил.
И все-таки с опаской, под страховкой двух стрелков обминал я ногой перед мордой зверя овес. А Миша снимал все это на видео.
Игра света и густой пар, поднимавшийся от шубы, вызывали ощущение, что сейчас зверь поднимется, и…
Обтоптав овес, я наконец убедился, что добыл не просто мишку, а настоящего трофейного зверя. У него была очень большая голова. По словам Виктора, который потом приехал на базу, зверю было не меньше семи лет, а весу в нем килограммов двести. Во всяком случае вчетвером мы не смогли затащить его в УАЗ, пока не выкопали ямы для задних колес и не опустили багажник к самой земле.
Двести килограммов охотничьего счастья! Накопилось…
Свежие комментарии