Уженье сазанов. Часть вторая

Александр Николаевич, недолго размышляя, сбросил с себя одежду и поплыл к удилищу. Плавал он легко и изящно. Белизна спины его, сверкая на солнце, указывала на молодое, энергичное тело, способное противостоять каким угодно атмосферическим влияниям.

Осторожно подплыв к удилищу, он взял его в руку, при помощи другой перевернулся на спину и поплыл к берегу. Но с первого же толчка превосходство сил оказалось на стороне противника. Как ни упирался пловец, какие положения ни принимал в воде — кончилось тем, что рыба сама его повезла по озеру.

Пробившись бесполезно минут десять, он бросил удилище и с заметной усталостью вернулся на берег.

— Нет, Костя, — сказал он, одеваясь, — без лодки с ним ничего не поделаешь… Он в своей родной стихии… Только замучает…

Сазан_by ohsarahrose@FLICKR.COM

— А большой? — спросил я.

— Кто его знает, может быть, на полпуда, пусть его носится: рано или поздно прибьется к берегу и запутается в камышах. Пойдем чай пить!

Возвратившись на место, мы нашли костер наш потухшим. Пришлось подложить дров. В то время, пока разогревался чайник, учитель выудил леща фунтов в восемь. Этот лопатообразный серебристый лакомка почти не сопротивлялся.

Единственный толчок он дает чувствовать в минуту подсека, но, стоит его сбить с позиции, что вовсе не трудно, он ложится плашмя и позволяет справиться с собою восьмилетнему ребенку. Только на берегу возвращаются к нему силы, и он бешено мечется. Нашего мы с трудом уложили в корзину.

Попался!

Солнце поднималось все выше и выше. Было близко к 10 часам утра. Занятая нами с утра площадка от сокращения береговой тени вся освещалась. Становилось жарко.

Мы сбросили с себя верхнее платье и расположились у самой подошвы берегового кряжа, где тени было достаточно освежить нас. Легкая закуска и чай хорошо нас подкрепили.

После завтрака беспокойное состояние закуканенного сазана заставило нас отвести его шагов на двадцать в сторону от мыса. Затем, осмотрев раскинутые снасти, мы отправились на поиски красноталки; на озере уже ее не было: значит, случилось так, как предполагал учитель.

Перейдя в конце озера узенький проливчик, мы выбрались на ту сторону. Противоположный край озера весь прорастал густыми камышами и лопушником; отмель вдавалась саженей на пять. Здесь рыба кишела. Тучи малька привлекли и хищников — окуня и щуку.

Малек, как дождь, бросался от них в стороны. Наше появление нисколько их не смутило, до того они были увлечены собственной страстью… Кое-где, в тени камышей, стоял неподвижно, лениво шевеля плавниками, некрупный сазан.

Минут через двадцать поисков мы заметили наше удилище. Непроходимый камыш совершенно скрывал его от наших глаз, и мы рисковали вернуться с пустыми руками, если бы не было привлечено наше внимание движением камыша, который при безветрии очень заметно гнулся и производил явственный шорох…

Мы осторожно подкрались. Накрыть утомленную жертву сеткой, продеть ей через рот бичеву и распутать лесу было делом не более пяти минут… Мы возвратились на место с 16-фунтовым сазаном.

Рыбацкая трапеза

В 12 часов солнце било отвесными лучами. От береговой тени не оставалось ничего. Клев совершенно прекратился. Река отливала сталью. Перестала играть рыба… Зной усиливался. Раскаленная атмосфера напоминала жарко натопленную баню. Становилось даже душно…

На чистом горизонте запада появилось крошечное облако… Продолжать охоту в такой час физически было немыслимо, да и не было никакого желания, раз существует правило, что в обеденное время рыба, утомленная за утро в поисках за пищей, уходит вглубь и лежит там неподвижно.

Поэтому мы благоразумнее поступили: устроили под берегом из нашего платья навес, затем выкупались и, совершенно освеженные, занялись приготовлением ухи.

Я побежал собрать дров, а Александр Николаевич остался чистить, мыть и солить рыбу. Через час готов был наш рыбацкий обед! С каким аппетитом он уничтожался, каким роскошным блюдом казалось нам жирное мясо сазана. Бледней от зависти все поварское искусство и вся французская гастрономия!

Покончив с ухою, стали пить чай. В это время шагах в ста мы заметили приближающегося к нам высокого, немного сгорбленного старика с вязанкой удочек и корзиной за спиной. Он шел важно, задумчиво, не поворотив головы даже в ту минуту, когда проходил мимо наших снастей.

— Клев на уду! — приветствовал он негромким голосом нас, обнажив при этом свою большую плешивую голову.

— А, Сафоныч, ты? — воскликнул радостно учитель.

— Я самый… Ну что, как?.. Послал ли чего Бог?..

— Есть… Один побольше полпуда, — ответил учитель.

— Но-о?! — удивился Сафоныч. — Как же вы с ним справились? Снасть, видно, дюже хороша?

— Вот посмотришь… А теперь ставь свои удочки у шалаша и садись с нами чай пить.

— Пожалуй, стаканчик… Жарко… — согласился старик, не спеша складывая свои доспехи.

Я налил ему кружку чая.

— Ну, а ты, Сафоныч, с заловом что ли? — спросил его учитель, когда он подсел под тень навеса.

— Плохо… Поймал небольших тройку да штуки три спустил.

— Как так?

— Снасть не выдержала.

— Крючки плохие?

— Все! — махнул рукою Сафоныч. — Какая у нас снасть!.. Давеча на восходе влопался на полпуда, так удилишку-то и переломил на три части… Ушел, в рот ему капусты! Ну-ка, малец, налей ишо… Ты Гаврилыча сын будешь? — спросил он меня.

Я ответил:

— Да.

— Ну, пей, Сафоныч. Не хочешь ли попробовать нашей ухи? Вон и рыба осталась… Ешь! А я пойду осмотрю удочки, — сказал учитель, выбравшись из-под навеса.

Сафоныч кивнул головою и молча допил кружку чая. К рыбе он и не притронулся, сказав, что позавтракал.

— А вот соснуть тут, малец, хорошо… Холодок тут, — пояснил он, растянувшись на песке во весь рост, оставив в тени одну плешивую свою голову.

Я дал ему от провизии мешок и отправился за дровами.

Сафоныч

Старый рыбак Сафоныч на селе у нас прозывался Четыркой. Откуда он получил себе это странное название — он и сам не знал.

«Весь род наш прозывался Четырками», — говаривал он. Никто не помнил, когда он был молодым. Его и двадцать лет назад видели все таким же высоким, сутулым стариком, с клинообразной белой бородой, в том же черном заплатанном кафтане, в лаптях и в том же выцветшем, с кусочком козырька картузе, с пуком искривленных удилищ и круглой корзиной за спиной.

Как двадцать лет назад, покидал он с ранней весны свой дом и жил все лето на берегу реки в хорошо устроенном шалаше, навещая деревню по воскресеньям «для дома Божьего». Так и теперь жил, как птица вольная, не думая о завтрашнем дне, удил рыбу и чуть не даром продавал ее по праздникам.

Зимою он плел лапти, сучил из конских волос лесы, а когда не было материала, лежал на печке и грезил о лещах, сазанах, судаках и щуках… Он был с головы до ног рыбак, рыбак не по специальности, а по непонятной ему могучей, всего захватывающей страсти.

Еще в молодости семья его не раз в красное утро отыскивала на берегу реки с удочкой в руках и возвращала к полевым работам…

Но довольно о Сафоныче.

Борьба не на жизнь

Возвратившись к шалашу с набранной охапкою дров, я хотел последовать примеру Сафоныча, но в то время, как я очищал в шалаше для себя место, до меня явственно донесся всплеск воды…

Я поднял голову и заметил, что одно из длинных удилищ всем концом своим погрузилось в воду… Я побежал к мысу… Учитель уже стоял на ногах, крепко вцепившись в удилище. Важный самый момент при подсеке рыбы прошел благополучно.

Но этот второй экземпляр, несомненно, сазан, оказался гораздо упорнее первого, 26-фунтового. В первые минуты не было никакой физической возможности сдвинуть его с места. Крепко подсеченный, он с упрямством быка давил вглубь и упирался в дно озера.

Прошло в таком положении несколько минут. Учитель стал утомляться… Пот лил с него градом. Пришлось несколько шагов уступить противнику… Берега оставалось не более аршина… Очень жаль было выпускать из рук такую богатую добычу. Тогда учитель громко позвал Сафоныча. Чуткий старик бегом спустился к нам.

— Ну-ка его!.. — сказал он, взяв за комель удилища. Удвоенные береговые силы позволили учителю отступить несколько шагов в глубь материка и твердо опереться на почву. Но обстоятельства от перемены положения между противниками нисколько не изменились к лучшему. Сазан по-прежнему ходил по дну озера и далек был от желания рыбаков показаться на поверхности.

— Эх, паря, здоровый… Не сладишь ты с ним… В такую жару только пудовики берут, — прошептал Сафоныч, недалеко стоя от учителя.

Прошло ему минут пять безмолвного напряжения. Сазан ходил на полных кругах. Учитель совершенно истомился.

— Ну, дедушка, бери… Давай его вдвоем потащим… — предложил он Сафонычу.

Старик впрягся. Сазан стал подаваться. Через минуту он весь распластался на поверхности озера.

— Я говорил, пудовик… Видишь, с теленка… — сказал дед, — ну, теперь один работай… Води его потихоньку…

Но едва проговорил старик эти слова, как «пудовик» с яростью бросился вглубь к середине озера. Вся снасть в руках учителя затрещала… Давление получилось такое сильное, что леса приняла почти горизонтальное положение; затем она вытянулась в одну линию с удилищем и лопнула. Этот последний толчок повалил учителя на землю.

— Эх, ты, в рот те капусту… Не выдержала! — сказал, всплеснув руками, Сафоныч. — Да где удержать такую скотину… Тут вожжи надо, — добавил он.

Учитель с нескрываемой болью поднялся на ноги и с выражением мрачного отчаяния, какое можно видеть на лице пережившего несчастие человека, стал осматривать удочку. Английский шнур оказался порванным на пол-аршина выше грузила: значит, леса, по его мнению, пересечена пилой сазана.

— Вот какая сила, и то подалась… — заметил Сафоныч, испытав на руках крепкость шнура. — Ну, ежели бы была лодка, ничего бы он не поделал такой снасти… Кабы знато было, не надо тащить его… Бросить удилишку — никуда бы не ушел…

Гроза

Все эти замечания Сафоныча учитель пропустил мимо ушей и с тревогой посмотрел на запад. Замеченное два часа тому назад облако разрослось в огромную черную тучу и с неимоверной быстротой неслось в нашу сторону. Дунул порывисто ветер…

Пробежала рябь по озеру, и снова все затихло. Было два часа. Ожидался полуденный клев, но мы заметили очевидные признаки приближения бури, угрожавшей испортить все наши удовольствия.

— Что смотришь, Александр Николаевич, — обратился к учителю Сафоныч. — Бог дожа хочет послать.

— Да будет и, пожалуй, с градом… Испортит всю нашу охоту.

— Не испортит… Видишь, как она, матушка, махает, — указал старик рукою на тучу — помочит дож, освежит хлебушко, травку, а там опять солнышко взойдет, и будет тебе такой клев — гляди в оба.

Вдали пророкотали глухие раскаты грома. Мы примолкли. Туча стремительно неслась вперед и на пути своем, как гигантская губка, вбирала в себя окружавшие облака. Она полнеба охватила… Закрыла солнце… Внезапно потемнело, и все слилось в подавляющем мраке…

В насыщенном электричеством воздухе ощущалось удушье, неподвижное состояние. На зловещем фоне тучи кое-где прорывались огненные языки молнии. Раскаты грозы крепли, но с продолжительными паузами. Вдруг дунул порывисто ветер. Налетел вихрь, и в одно мгновенье разнес нашу палатку.

Еще одно усилие ветра — и забушевала буря. Ревела река, гремел гром, слышались стоны, завывания, нечеловеческие вопли… Природа встрепенулась, как бы не вовремя пробужденная от глубокого сна и, полная негодования, колебала землю…

Мы бросились к разрушенной палатке, наскоро опять ее укрепили и, укрывшись в ней, ждали дождя, крупные капли которого уже стучали о палатку… Еще несколько минут мучительного ожидания… Ослепительные молнии, гулкие раскаты грома. Еще один могучий громовой удар… И пошел проливной дождь…

Мы вздохнули свободнее. Через десять минут туча прошла далее. Гром доносился слабее. Горизонт очистился. Через 20 минут над нами сияло солнце во всем великолепии своих лучей. От громадной тучи оставалась одна беспорядочная толпа общипанных облаков, которые таяли, как воск, в огненных снопах улыбающегося светила.

Голубое небо, яркая зелень, свежий, как цветы, воздух, зеркальная поверхность озера в венце водяных растений, напротив — море хлебов, слегка волнуемых тихим ветром, — все это теснилось в душе и наполняло ее беспредельным восторгом.

Удачный был лов…

Распутав валявшиеся на берегу лесы, мы приступили к полуденному лову. Сафоныч, устроившийся в нескольких шагах от меня, не успел закинуть вторую удочку, вывел огромного, фунтов в 7 язя. Предсказание его сбылось.

Клев был усиленный, но только сазан брал неохотно: по предположению Сафоныча, он гулял по отмелям.

Шли лещ, язь и на животку — судак; последних Сафоныч выудил 4 штуки — от 3 до 5 фунтов веса. К шести часам вечера клев остановился. В корзине нашей билось еще 3 леща, 2 язя средней величины и фунтов в 6 сазан.

Всю эту рыбу мы отдали Сафонычу, так как нам только под силу было нести добычу утреннего лова. В половине седьмого мы напились чаю, снарядились к дому и пожелали счастливой охоты Сафонычу.

На обратном пути нам пришлось делать длинные привалы. Груз рыбы под конец так истомил нас, что мы едва к полночи дотащились до дому.

После описанного удачного лова мы втроем — отец мой, учитель и я — побывали праздником еще один раз на Кривом плесе. В этой охоте Александр Николаевич, кроме 5 штук довольно крупной бели, выудил в 18 фунтов сазана.

by hotnuts21@FLICKR.COM

Таким образом, отцу моему пришлось воочию убедиться в искусстве учителя обессиливать подобных экземпляров, подсеченных гибким концом удилища.

Но это был последний мой пир на лоне природы. Александр Николаевич уехал от нас спустя три дня, с тем чтобы никогда к нам не возвращаться.

В. Сергин, 1901 год