«Куда еду? Зачем? Кому там нужен? Разве что матери да родне…» — не покидали меня мысли по дороге в Пудино на 70-летний юбилей школы.

Поразметало нас, детей и внуков бывших спецпереселенцев Нарыма да Васюганья, по Расее-матушке. Словно очнувшись от оцепенения и запоздалых реабилитаций, выпало на нашу долю покаяние.

Заглаживая вину свою за родителей наших, нам препон не чинили: выучиться дали в техникумах да институтах, к должностям каким-никаким допустили после распределений. А там уж сам пробивайся, коли тяма есть, а не только корочки от верхнего образования.

И шагали бы ступенька за ступенью — сколько кому отмерено Природой да Творцом, кабы лесенка та зигзаг-синусоидой не обернулась. Кто вверх взметнулся, кто оземь шмякнулся, кто ниже покатился…

Снова в школу

Под полтинничек набрякало уже годочков. Полысели, поседели, изморщинились мои сверстники. Жирок «завязался» у многих. Иные уж и на пенсию навострились. А кое-кто и выйти успел.

«Куда еду? Кто мы друг другу? Что нас теперь связывает? У каждого своя путь-дорожка, свой мирок, свои интересы…»

Вроде как на заседание райкома или горкома вызвали с отчетом. А в отчете-то — прожитое-пережитое. И вместо обкомов-горкомов — школа, учителя, что в живых остались, однокашники, сотоварищи. Пожалуй, еще и покруче всяких «комов» спросить могут! Или… нет?

С некоторыми одноклассниками уже более 30 лет не виделись, с самого выпускного вечера. Кто же приедет? Какие сюрпризы преподнесет юбилей-встреча?

Уже по дороге, за Парбигом, попеременно стали нас обходить легковые машины — наши и иномарки — с томскими, новосибирскими, кемеровскими и даже омскими номерами.

Понаехало столько — будто в последний раз отдать последние почести близкому человеку. Организаторы юбилея — и те испугались: где и принимать стольких, где размещать гостей?

И больше бы собралось, кабы не бездорожье, точнее боязнь застрять в дороге. Пятьсот верст от Томска, как-никак. Аэропорт-то — всего один рейс в неделю оставили…

Душевная встреча

Школа… В тесноте — не в обиде. Как в доме родительском — все те же стены, только погостить собрались все разом, гамузом — с мужьями, женами, детьми. Успевайте, разворачивайтесь, родители!

Волнений, переживаний — и у гостей, и у организаторов — как перед театральной премьерой!

С утра уже прихорашиваться стали гости-зрители, готовиться к торжеству. Организаторы — в запарке. Как всегда, одного дня не хватает.

Я взялся брюки самолично наглаживать от костюма — уже и забывать стал, как это делается.

Звонок телефонный раздался в материном доме. Меня пригласили. Голос вроде знакомый. Мною интересуется. И называется официально так: Юрий Михайлович Муромцев. Помню ли такого еще?

Вот те раз: помню ли такого?! Да ведь это ж наш тихушник — Юрик! Однокашник! Два последних года в одном классе учились! А не виделись сколько, затерялся где-то след его после окончания института по засекреченным заводам…

В гости Юрика пригласил в дом материнский. Его-то родичи давно уже выбрались на «материк». Это нашу маму, как магнитом, назад все тянуло, как ни пытались мы в городах ее пристроить.

Встретились, обнялись по-братски, пошлепывая друг друга по заматеревшим спинам ладонями. На лицах — неподдельные радостные улыбки.

А узнаваем Юрик! Мало чем и изменился внешне. Разве что брюшко обозначилось спереди, как у начальника; морщинки оконтрастили тушью карандашные наброски на смуглом лице и подбородке. Глаза карие — живые, умные, приветливые.

В смоляных волнистых волосах Юрика белые ниточки заплутались. Да поразговорчивее стал наш молчун-тихушник: успел, видать, с кем-то из знакомых на радостях принять парочку рюмашек.

— Когда приехал? — задаю дежурный вопрос.

— Вчера вечером. Заказным автобусом…

— Так это вы торили дорогу нашей «Волге»?

— Не мы одни… Еще автобус шел, да два «Кировца» впереди клинья протащили.

— А мы позавчера в Томске затосковали было: такая пурга разыгралась… Думали, что и не доберемся. А сегодня смотри-ка: погодка установилась, как по заказу!

В баньку сходили с Юриком. Захлебываясь жаром, паром и эмоциями, перебивая друг друга, делились сокровенным — обрывками, отрывками, эпизодами. Тут же и забывали, о чем спрашивали и что отвечали. Напарились! После баньки — за стол, естественно.

Между прочим и о рыбалке обмолвились. Зациклилось! Оба фанатиками оказались! Я ему и книжку свою первую, про рыбалку написанную, показал. Автограф сделал, подарил. Про кольцевую рыбалку талдычу — свою пламенную страсть последнего десятилетия…

— А помнишь, рыбачили вместе на Чузике? — вдруг задает мне вопрос Юрик, улыбаясь.

— Когда?

— Неужто забыл? Еще язей на пари ловили…

Последнее «студенческое» лето

Новенький ромбик с раскрытой книжкой в нижнем углу по лазоревому полю привинтил я себе на лацкан пиджака летом 1973 года — покрасоваться перед родными да знакомыми. Месяц последнего отпуска-каникул, а там с августа — на работу, по распределению, молодым специалистом.

Ягодничали, рыбачили с женой, оставляя полугодовалую дочь на попечение нянек — теток новоиспеченных — сестер моих младших.

Жена от меня рыбалкой заразилась. Впроводку, вдоль берега, не только бойких пескарей дергала — окуни с чебаками приличные попадались.

Тем летом в Чузик наш как никогда язь поднялся с низовий. Хватать стал по-разбойничьи, по-пиратски там, где и не ожидаешь его вовсе. И нам новая забава: сменили свои стариковские беспоплавочные удочки на проводочные. Идешь себе вдоль берега, облавливаешь заводешки, стремнинки с травкой, коряжнички с ямками.

Зацепов, конечно, несравненно больше, чем при ловле на одном месте. Зато и уловы… Часа за три-четыре кожаная полевая коричневая сумка битком набивалась. Килограммов по шесть рыбы в ней. И обязательно — парочка-тройка язишек алыми хвостами высовывались, не входя в сумку.

Язи, правда, не особо и крупные, скорее подъязки. А все ж язи — не какая-нибудь чебачня…

Сколько лески пооборвали, крючков… Случалось, и кончик удилишка пересохшего не выдерживал единоборства, обламывался. А уж переживаний, волнений!

В то лето Юрик Муромцев объявился неожиданно. Случайно. Возвращался из Томского политеха к себе домой, во Львовку, на последние каникулы.

Да самолет томский, рейсовый, припозднился, из графика полета выбился. А поскольку Юрик был единственным транзитным пассажиром, отказали летуны в конечном пункте. Из Пудина в Томск назад отправились.

Подался Юрик к нашему общему однокашнику Мине, успевшему сменить старшинские погоны пограничника на комбинезон тракториста. Я на мотоцикле проезжал мимо Минькиного дома.

Вроде еще одно знакомое лицо мелькнуло в ограде. Развернулся. Юрика с Миней встретил. Сговорились назавтра с Юриком на рыбалку сходить вместе, самолет-то все одно раньше, чем после обеда, к ним не полетит.

Азартная рыбалка предстоит…

Сказано — сделано. Встретились утром. Я и червей с вечера накопать успел, и удочку для Юрика оснастить.

Чузик на обласке переплыли на Хуторском омуте, где Минькина сестра с подружкой утонули еще в детстве. Подались тем берегом в сторону Калиновки.

— Как тут у вас, ловится? — интересуется Юрик.

— Поклевывает.

— Крупняк попадается?

— Бывает. Язь зашел.

— Язь? Это хорошо! Ты знаешь, прошлой зимой я на каникулах с женой приезжал. На смотрины…

— Что, поди, и ее, как я свою, к рыбалке приобщил? — перебиваю его, смеясь.

— Но. И что ты думаешь? Еще какая азартная рыбачка оказалась! Узнал я, что на шерстобитовских омутах в сети язь попадаться стал. Дай, думаю, попробуем. Заодно и место, где я родился, покажу.

А дело в марте уже было. Припекало на солнце, а снегов еще — по пояс, где и поболе. Самому охота повидаться с родными местами. Мои-то уже во Львовку перебрались. Лошадь запряг в сани, сенца бросил. Мелкашку отцовскую прихватил.

Поехали. Красотища! И снег… аж голубой весь, глаза слепит. Душа ликует! По дороге косача срезал. Приехали на ближний омут. Вижу: сети стоят, тычки кругом вмерзли в прорубях.

А у нас — снасти-то… Смех один. Сам знаешь, мы же зимой никогда на удочки не рыбачили. Леска — ноль-три, крючки-пятерка, все как на летнюю рыбалку. Про мормышки и речи нет.

Червяков обычных насобирал в силосных траншеях. Ладно, думаю, не поймаем, так хоть на природе побудем…

Пешней прорубь пробил: лед уже с метр толщиною. Упрел весь, пока до воды добрался. Крошку ледяную голыми руками вычерпал. На яму попал, метров пять глубиной.

Удочку опустил, подергал немного, жене передал. Пусть, думаю, хоть подержит в руках. Сам пошел еще одну лунку пробить. В другом месте, где летом ключик-ручеек сбегал в омут.

Только отошел да пешней пару раз ударил, слышу: кричит, зовет меня. Подбегаю, а у нее уже к самой воде удочку пригнуло, рвет из рук. Перехватил я леску и давай помогать ей. Здорово водил подо льдом. Леска, хоть и не паутинка, а боялся, что не выдержит. Выдержала. Кое-как выдернули. Язь оказался. Жена в восторге!

И у меня — будто последний хвост обрубил перед самыми уже экзаменами. Думаю, раз у нее клюнуло, будут и у меня поклевки. Не поверишь: восемь штук тогда домой привезли, половина жена выудила! После еще ездили разок…

— А давай пари, — перебиваю я приятеля. — Сегодня я по язям переловлю тебя!

— Идет! Однако азартный ты, Парамоша! — смеется Муромцев, намекая на входившего в читательскую моду Булгакова.

Молодец Юрик! Хоть и технарь, а литературой интересуется, почитывает. А я-то — стыдоба… Припозорился не так давно, назвав известный роман «мастером и маргариткой»…

Совместными усилиями

Я иду впереди вверх по течению, облавливая свежие места. Приотстав метров на двадцать, бросает свою снасть и Муромцев.

Я — хитрый! Знаю, что по свежему рыба берет лучше, не так пуглива еще. С десяток окуней да чебаков выловил. Пескарь клюнет — сразу место меняю, дальше иду. У Юрика — половина моего улова.

Приостановился, дожидаюсь его. Впереди глинистый крутоярчик, вертикально падает к самой водице, с водоворотом. Вдоль воды не пройти. Поднимаемся вверх по тропинке. До воды метра четыре. Вроде заводешки тут.

Я бросаю с кручи свою снасть просто так, на рыбацкое везение. Поплавок шмякнулся в воду всего-то в метре от берега. И тут же ушел вглубь. Я делаю подсечку. Есть! Вот, вот они… секунды упоения!

Бьется рыбина, передавая свои рывки через гибкое черемуховое удилище. Алые плавники мелькнули на коричневой поверхности. Буруны, брызги!

«Как же его брать-то оттуда? А, была-не была, тяну вверх, на себя…» Завис язь на леске над водою, как цирковой акробат на прочной лонже. Только леска-то не лонжа. Метра на два уже поднял.

Язь кольцами изгибается. Рывок очередной. Не выдержала леска. Плюхнулся язь классным ныряльщиком, с разворотом, вниз головой — когда и перевернуться-то успел? Да не дотянул совсем немного до глубины.

У самого берега оказался. Тупой башкой в ил зарылся, алый хвост — поплавком на поверхности. Замер, оцепенел.

— Прыгай, — кричу Муромцеву.

Сиганул, скатился студент с крутояра. Ловко подцепил за жабры очумевшего язя. Ко мне наверх карабкается. Улыбается Юрик своей независтливой улыбкой, рад за приятеля, хоть и соперника на сегодня.

— Один : ноль в твою пользу! — говорит он мне.

— Скорее — по пол-очка, — перепасовываю я. — Кабы не ты — не взял бы! А хорош! Нет, правда, гляди какой!

— Пожалуй, под килограмм! Такие у нас — большая редкость. Вот на Оби… Там и покрупнее особи попадаются…

— Видел, — соглашаюсь я, — когда в стройотрядах, в Стрежевом да в Кожевникове, бывали, насмотрелся… Ты, вот что, давай-ка попеременке облавливать заводешки, — предлагаю я Муромцеву, — а то как-то нечестно получается. Этак тебе никогда не переловить меня, — добрею я к своему сопернику.

Муромцев принимает мое предложение, но пока у него все та же мелочишка. Парочка язьков еще отправилась в мою сумку.

Выиграл!

Черемушник с начинающими буреть ягодами да краснотал в хмелевых лианах переплели все подступы к воде. И забросить-то умудриться надо. Птахи щебечут в зарослях, вспархивают совсем рядышком, непуганые.

Юрик выводок рябчиков поднял — маленьких еще, с дроздов. Солнышко припекать начинает.

Забросил-таки, нашел прогалинку. Клюнуло сразу, с ходу, по-язиному, на потоп. Подсек. И опять прежний вопрос: «Как же его брать-то?».

Ходу удилищу вверх нету, а волоком на себя потянешь — сойдет. Тяну вверх, сколько можно. Снова завис паяцем над водою красноперый. Хоть и поменьше самого первого, а все не чебак. Счет-то на язи идет!

Едва хвостом воды касается, пружинит. Опять Муромцева на помощь звать приходится. Затрещал бурелом-валежник где-то вдалеке. «Нет, не успеет». Воткнул удилище в глинистый берег, сапоги, брюки скинул. Слепни-комарье тут как тут: облепили всего. В воду по пояс забрел, ухватил руками склизкую рыбину…

…Шесть : три в мою пользу оказалось тогда. Проиграл Муромцев пари.

Сварили уху — вкусная получилась! Посидели хорошо втроем — с Миней.

А Юрик еще на день задержался…

Виктор Арнаутов, г. Кемерово. Фото автора и Николая Моторного