На вечёрку я не успел. Подвели обычные русские «авось да небось». И с работы вроде пришёл пораньше, но только взялся за ружейный чехол, жена завела привычную для их сословия песню: «Дома ничё не делано, а ему опять лишь бы шляться…» Дабы не портить настроение перед охотой, молча кинулся перенавешивать дверь в погребе («авось» успею). Спешка, как известно, полезна всего в двух случаях, и мой к ним явно не относился: прикрученные на скорую руку петли никак не хотели садиться на крючья, начал перекручивать – сдох шуруповёрт. Пока пыхтел с отвёрткой, сентябрьское солнце уже стало позёвывать всего на ладонь от горизонта, а ведь ещё дорога.
Наконец, привычно пошвыряв в багажник нехитрый скарб, пришпорил подержанную свою «Ладу», правя к задонским озёрам. Проверенная дорога давала крюк километров в семь - свернул на короткую («небось» накатали) и, конечно, засадил машину «по самое не хочу» в пески, обычные по левобережью Дона неподалёку от вотчины одного нобелевского лауреата. Лопата, топор, ветки и домкрат, сдабриваемые далёкими от поэзии оборотами, помогли проползти зловредный участок, однако час был убит. Обнадёжив многострадальную подвеску обещаниями наконец-то перебрать, помчался, не разбирая дороги, которой там, собственно, почти и нет.
И всё равно опоздал. Перед любимым мыском, где стоишь лицом на зарю, выставил рогатую морду старенький «тяжёлый» (мотоцикл «Днепр») и, вытаращив глупый немигающий глаз, словно удивлялся: кого это ещё занесло в эту глушь, да в такое время, да на такой скорости.
Всё: обходить хоть и небольшое озерцо, чтобы попасть на запасное место, уже было поздно, и я, загнав машину в прибрежный тальник, решил: остаюсь ночевать – утро вечера мудренее. Ружьё всё ж собрал, всунул патроны и пошёл по-над урезом воды. Нашёл приемлемое местечко с чистым бережком – люблю, чтобы битая птица падала на землю. Ретривера не держу, а терять в камыше загубленные птичьи души не хочется. Присел на поваленную бобром осину. Тихо присвистнул и моргнул фонариком, чтобы обозначить себя перед невидимыми «коллегами». В дальнем конце озера хрипло «зажвякал» селезень, гундосо засвистела ондатра. Хорошо-то как!
Шум падающих кряковых заставил вздрогнуть. Ружья не поднимал – напротив Великой китайской стеной стояли высоченные тёмные вербы, и на их фоне заметить что-либо было нереально. От мотоцикла грохнул выстрел, через секунду прямо напротив - нетяжёлый плюх и плесканье доходящей птицы. Напуганные гулким эхом, совсем рядом, молча, но с волнительным лопотом крыльев, из чакана поднялись утки. Десятка полтора, судя по звукам. Ушли так же незамеченными на фоне верб.
Фух, а сердце-то колотится! Не за этим ли и стремимся, наплевав на покой и сон, затраты, ворчание близких?!
Присел, пытаясь разглядеть отблески расходящихся по воде кругов. Да вот же, в десятке метров, на мелкой воде темнеет маленькая кочка. Отвернул «заброды», пощупал ногой дно – твёрдо. Взял на всякий случай палку подлинней, не понадобилась – дошёл легко. Чужой трофей в темноте показался то ли очень крупным чирком, то ли совсем уж мелкой кряквой. Поднял за клюв, чтобы оценить вес и возраст, а клюв-то необычный – широконоска, непривычная для наших мест дичь, а для северной пролётной - и вовсе рано.
Крикнул в темноту:
- Забрал.
В ответ скупая благодарность:
- Угу…
Ещё пару раз просвистели крыльями над озером припозднившиеся стайки кряковых, рядом в заливчик залихватски шлёпнулся одинокий чирок.
Хватит, с озером поздоровался, пойду к людям - не видно всё равно ничего. Узнаю, что почём, да и утку отдать надо.
У мотоцикла при свете фонаря узнал охотника: Ванька Каргин, с соседнего хутора молодой парнишка. Поручкались.
- Гля, какая утка чуднАя, чё это с носом у ней? – удивился поданному мной трофею Иван.
- Да это порода такая - широконоска. Их у нас почти нету. Сам раза три только сбивал. Хорошо утка шла?
- Трёх взял, и эта… Дюжей под энту сторону садятся.
- Ты сам?
- Не, с батей и дедом. Они у Дона. Мы больше на рыбалку. Эт я так, на шулюм - уха уж надоела…
- Далёко они?
- Да рядом, на Кругленькой яме.
- Примете к костру?
- Пошли, об чём гутарить?
Дон хоть и называют Тихим, да только в молодости он, как и любой казак, забурунным был. Гляньте сверху: русло Батюшка менял много раз, а на тех местах, где раньше он протекал, и остались озёра и озерца, большие: Чёрное, Лебяжье, Рассохлое, Подольхи, Клешня, Гремячее, Чиганаки, и малые, совсем безымянные. Весной, в большую воду, питал Дон своих дочерей водой и рыбой. Да только разлив хороший был уже лет десять назад. Вот и мелели, зарастали камышом и кугой без отчей заботы голубые глаза донских степей. А Дон – вот он, рядом. Исхудавший от безводья боевой старик. От нашего озерка – метров двести.
У вялого костерка лежали на куске брезента старшие Каргины: дед Петро, древний уже, но крепкий казак, и Андрей, мужчина моих годов.
- Здорово дневали!
- Слава Богу. Чёй-то ты припозднился… - отозвался Андрей.
- Да напрямки, дурак, попёрся - в песках завяз.
- Сорока прямо лятала, никада дома не бывала, - улыбнулся дед. - С добычей?
- Ванюшка ваш с трофеями, а я и не стрелял. Ну а в Дону чё?
- Да есть трошки, вон в кошеле погляди.
Я вытащил из воды за верёвку просторную, плетённую из лозы корзину с крышкой – дед Петро упрямо не признавал современных девайсов, предпочитая старые проверенные и способы ловли, и снасти, и, надо признаться, небезуспешно. На дне среди суетливо трепыхающейся сорной мелочи тяжело ворочал хвостом сомёнок килограмма на четыре, бились полуторакилошный судачок, пара добрых подлещиков, пяток крупных сабель-чехоней и с десяток помельче.
- На резинку надёргали?
- Чё на резинку, чё на донки. Ты сюды погляди, - Андрей отвернул край брезента и бросил на свет какую-то тёмную рыбину.
Я опустил в воду ретросадок и вылез на крутояр. В отблесках костра, причудливо изогнувшись и растопырив лучистые перья, тяжело зевала жабрами ровесница самого Тихого Дона – крупная стерлядь.
- Хороша! Не важили? Сколько потянула?
- Пошти два, только не «хороша», а хорош – бестер это.
- А, ну да – нос короткий. А чё не в садке?
- Схоронили от греха подальше. Ить по-нынешнему мы браконьеры, а то через простых рыбаков в Дону рыбы не стало! – старый Каргин ловко поднялся, умело подцепил крюком самодельной подставки и подвесил над костром уже наполненный речной водой закопчённый казанок.
- Ванятка, ну их, твоих утей. Сёдня опять уху будим йисть, не пропадать же осятрине. Ну-ка подкочегарь и давай сюды «колючую» и сомёнка.
Я развернул захваченный из машины спальник и выставил на «стол» бутылку «Мерной».
- Давай лучше нашенскую, проверенную, - Андрей отвернул пробку у «полторашки» с говорящим названием «Горячий источник». – А этой нехай городские травятся.
Набулькали в одноразовые стаканчики. Самогон обжёг глотку, по нутру сразу плеснуло приятным теплом. Крякнули. Закусили салом с лучком и с домашним хлебом. Ляпота!
- Вот ты мне, Сашко, скажи, - дед Петро пустил густое вонючее облако от «Примы». – Хто по-твоему браконьеры? Вот Ванятка с моим ружжом охотится. Он браконьер? Это из-за няво утей не стало? Или мы щас стярлядку сворим, чи как…, ну яво, бестера, откель он взялся. Опять хапуги получается? Едрит их…
- Кого?
- Да хто законы эти дурачьи придумываить. Я свою ружжо в шисят треттем в промтоварном купил без всяких справок и хранил в чулане на гвозде, а потом в диване. Охотился с отцовским с двянаццати лет сам и нихто не трогал. Зайцав по полсотни за зиму приносил, а их ишо больше становилось. Дудаков ишо помню, как стрелял. А сычас! Вот ты энту зиму много зайцав поел?
- Да меньше десятка!
- Во! Так это ж вы щас не пеши, а на машинах охотитесь, подъежжаите к самому следу, зря степь не топчете. И то за день если пару увидал – хорошо! Не так? – дед кипятился, и было видно, что тема эта наболела. - У нас вокруг хутора озимые все искатаны колёсами кажин год, да оно, небось, и кругом так. С голоду што ли зайчишков «фарят»? С дури это! Раньше упаси Господь до открытия стрельнуть – позор, с компании сразу долой, хучь норм, правда, и не было никаких. Но сроки чтили. Зайца сидячего - не моги, с под чужой собаки не стреляй. Кабанов били кой-когда, их до чёрта было, а лося не трогали, хучь и жрать дюже нечего было. Билет охотничий есть – иди охоться. А сычас с собой окромя ружжа чемодан бумажек надо носить.
- Да, дядь Петь, ишо и ручку, чтобы сразу в поле записать: кого добыл, пол и возраст.
- Тю, а диаметр струи мерить не заставляють? Чёрти што! Андрей, приснул? Плескай ишо по единой.
Зазвенел колокольчик. Иван метнулся к удилищу, рванул.
- Бошку рыбине оторвёшь! Подсек? – взволнованно спросил Андрей.
- Да штой-то, кажись, есть… Некрупная… Ух-ты, тпру, стой!
Затрещал фрикцион. Невидимая пока рыба, напуганная светом налобника, у берега дала бой.
- Сачок подай. Да не тупати ты, - поучал отца, забыв о субординации, Ванятка.
- Тю, да он небольшой, за пузу поймался – поперек шёл, - Андрей принял в просторный подсак небольшого судачка, выпучившего перламутровые свои глаза на взбалмошную компанию.
- Выкинь, нехай растёть, чё детишек переводить! – приказал дед. – Иди вон, за ухой следи. Андрей, перекинь чуть подальше – под дальний свал. Бубыря цепляй, уклейка дохнить дюже быстро.
Свистнул спиннинг, зашипела в кольцах леска, булькнул тяжёлый груз с зацепами, унося на остром крючке живца-пескаря в тёмные воды донской ямы.
- Сом на живца взялся? – во мне заворочался-засуетился рыбак.
- Не, червяков пучок, на леща кидал, с пружиной. Тут и здоровые сомяры есть, туда ближе к полночи бить начнёть – чехонь гонять на косе.
- А стерлядка часто попадается?
- Апрель - май ловко идёть, но мелкой много, да и запрет как раз – и менты, и «ачуры» гоняють дюже. Щас за неё уже штрафа нету – дело заводят. Краснокнижница, мать их так!
Посидели, покурили, хоть и не хотелось портить такой вечер табачным дымом. Изредка поверху всплёскивалась какая-то рыбёшка, под тем берегом вспыхнул судачий бой и тут же затих. На удалении друг от друга то тут, то там по берегу светились стоянки таких же рыбаков - тёплые сентябрьские ночи позволяли комфортно переночевать прямо на земле, «на постлатом».
- Эй, «рыбаки – обс…ри берега», идите вечерять, - «источник» в деде явно подостыл.
Поднялись к костру, лениво лизавшему котелок. Уха обещала быть знатной – дед Петро своё дело знал чётко: никакой картошки и круп – только рыба, (и не абы какая) соль, приправы да зелень. «Юшкой» иногда называют уху на Дону, но к утру, если останется что в посудине, ложкой не провернёшь. Выпили за рыбалку… По Дону прожужжала моторка. Дед опять завёлся:
- Рыбаков нонче развелось, как у кобеля блох… И все норовять хапнуть побольше. Сетьми этими лесочными рыбу изводють. Запуталась сетка – выкинули прямо в Дон. Кабы сам сплёл, помучился, так берёг бы. А электроудочники! Я б такова загнал самово без штанов в воду и дал бы ток навсю, чтоб между ног искра аж проскочила, чтобы знали…
- Погоди, - перебил, вдруг хохотнув, Андрей. – Слыхал, годок, как на Чёрной яме военные сомов глушили? Капитан привёз генерала с Ростова – хотел майором стать, да чё-то с взрывчаткой перемудрили, под лодку што ли гранату упустил, еле успели отплыть – как долбанёть. Лейтенантом стал заместо майора.
- Так им!
Ванятка снял с костра уху, дед Петро обстукал от золы головешку, сунул в котёл. Зашипело-забурлило янтарное варево.
- Нехай дымком наберётся, да чуток настоится. Рюмку не забыли?
- Плескал.
Снова истерично заверещал колокольчик. У спиннинга первым оказался Ванятка.
- О, чё-то доброе попалось! Черпак давайте!
- Не лотоши, нехай уморится, - суетился Андрей.
- Сам знаю, свети в сторону – не пужай.
Показался бронзовый бок матёрого леща. Андрей ловко поддел подсаком ночную удачу.
Вынесли леща к свету костра – полюбоваться.
- У, какой чебачара, кила под два! В коптилку надо.
- Сажайте в кошель, да к столу, - скомандовал дед Петро
Хлебали прямо из котла. Я было сунулся с металлической ложкой из походного набора, дед одёрнул:
- Куды?! Хто ж уху железякой йисть? Казаки, мать вашу так! Ванька, отдай деревянную, потом пойишь, неча тут промеж большими ухи греть. Иди, над удочками посиди.
Рассказывать, что была за уха – дело неблагодарное! Редко какому гурману такое испробовать удаётся.
Потом лежали, глядя в звёздное небо, наслаждались тишиной, перемежаемой потрескиванием костра и приятными звуками дремлющего Дона. Уснул незаметно.
Утро занялось тихое и по-охотничьи прекрасное. Встал по привычке до зари. Дед уже кашлял у снастей, счищая с лески набившуюся за ночь траву.
- Прибавилось чё?
- Не дюже – сомёнок один, выкинул. Вишь, росы нету – погода меняется. Дошь будить. Иди на озеро, а то опять опоздаешь.
- Ванюшку будить?
- Нехай позорюить. Ну их, энтих утей.
Я собрал свои пожитки и поспешил к озерку.
- Сашко! – окликнул вдогонку дед. - Там идей-то гусей выводок крутится, ты их не бей. Дождись пролётных.
- Ладно!
До рассвета время ещё было. Обтоптался в камышах на давно известном месте, приладил сидушку, закурил. Странно, но в голове было ясно, несмотря на крепость и обилие вчерашнего «Горячего ключа». Умеют казаки гнать дымку.
Закрякала нетерпеливая утка. Гнусаво откликнулась ондатра. Гулко застучало сердце, мелко задрожали руки. Нет, страсть с возрастом не утихает. Вот он, подъём! С волнительным шумом одна за другой встали на крыло и пошли над водой кряковые. Выцелил на фоне светлеющего неба переднюю. Спуск! Сломавшись в полёте, утка шлёпнулась у берега, как и хотел. Вторым не стрелял. Эхо выстрела толкнуло остальных. С минуту над озером стоял шум-гам поднимающейся утвы. О, сколько вас тут! Но все мимо, вне выстрела. Подождём. Через заливчик деловито проплыла крупная ондатра с чаканиной в зубах. Рановато их стрелять – шкурка не вышла, да и не в чести меха теперь. Рядом у берега долбанула щучара. Разлива не было, как ей удалось выжить в почти до дна промерзающей луже? Спиннинг-то в машине, но не до блесны пока.
Фи-фи-фи-фи-фи! Утки! Эх, высоковато! Пошли ещё на круг. Ниже, но теперь над глухими зарослями – не достать. Жду. Выплыла, кивая головой, лысуха. Затюкала своим металлическим голосом. Кыш, дурочка, не до тебя.
Противно проорала цапля, запищал канюк. Нет, вроде бы, красоты в этих звуках, а как тревожат охотничье сердце!
Ага, чирки – паразиты скоростные. Успеваю перезарядиться «семёркой». Бамс! Ух ты, пару выбил! Бегу искать в высокой траве. Обоих нашёл – совесть чиста. Вот только добивать пришлось одного!
- Ке-ге…
Вот они, гуси! Девять штук… Летят невысоко, озираются. Дед же просил, да и самому совестно: третий год только, как выводят у нас. Надо поберечь. Понаблюдал за ними из кустов. Что-то их испугало – метнулись над деревьями в сторону. А, Ванятка бежит.
- Пройди туда дальше, чтоб не мешаться друг другу.
- Ага.
Опять присел в импровизированном скрадке. Поглаживаю добычу. Что-то в последнее время сентиментальным стал, жалость какая-то гложет…
- Бабах!!! – это Ванька по высоколётам саданул. Может оно и к лучшему: и пацан настреляется, и птички целы. Да что это я опять?! Рассопливился, как баба!
- Ш-ш-ш-ш… Фр-р-р… Плюх.
Вот раззява! Откуда он выскочил? Рано перелинявший селезень в подтверждение своей реальности ещё и хрипло «жвякнул». Нехорошо в сидячего стрелять!
- Пшёл!
Заорав «тревогу», селезень по -дурости кинулся не над водой, а через мысок, за что и поплатился. Хорошая зорька! Хватит дичи уже. Пускай молодёжь оскомину набивает. Схожу к рыбакам, попрощаюсь.
Каргины разделились: дед распутывал «бороду» на древней катушке, а Андрей лежал над котелком со вчерашней ухой, превратившейся в холодец, обняв остатки «Горячего ключа».
- Ну чё?
- Тихо. Пару душманов поднял и калинка мелкая задалбывает. А у тибе?
- Душу отвёл, и хорош.
- Ну и мы будем сбираться. Дела, гляжу, не будить, - дед отшвырнул наглухо запутавшийся спиннинг. – Андрей, хватя похмеляться, давай сматываться, зови Ванькю!
- Гусей видал. Девять голов.
- Было одиннадцать. Кто-то уж пошкодил. Голодные, туды их в коромыслу. Чё ж унукам останется?
Я ещё раз окинул взглядом Дон, пожмурился на взошедшее солнце, втянул ноздрями запах приближающегося дождя. Отдохнул! Получилось!
У нас говорят иногда:
- Слава Богу, что мы казаки.
А мне подумалось:
- Слава Богу, что мы Охотники!
Свежие комментарии