Бывали у меня лайки, работающие недурно по глухарям, тетеревам, белым куропаткам и уткам.
Некоторые делали, что-то вроде стойки, а две – настоящие стойки, не лишённые оригинальной красоты. Бывали редкие случаи, что стойки делались по вальдшнепам и дупелям.
Наблюдалось это у лаек достаточно типичных, как зверовых, так и не имеющих наклонности к работе по крупному зверю, но во всех случаях – у экземпляров, не проходивших предварительной дрессировки и натаски.
Работали собаки по врождённому инстинкту, как им заблагорассудится. Большинство после стойки гнались за вылетевшей птицей и, если удавалось найти, облаивали на дереве. Но была лайка, которая совсем не гонялась, а только провожала улетающую птицу глазами и свой поиск сознательно вела в направлении моего хода.
Опыт охоты с лайками убедил меня, что для лайки, также, как и для всякой другой охотничьей собаки, нужна дрессировка, которая никакой охоте не повредит, сделает охоту более спокойной и осмысленной, и что из лайки, при правильной дрессировке и натаске, можно выработать недурную подружейную собаку для охоты по перу.
Лайка более собак других пород наделена природой дикими инстинктами и нет ничего безобразнее, когда убитые вами белка или птица схватываются собакой, неистово треплются, или хуже, уносится и преспокойно пожирается.
В щенячьем возрасте лайки хорошо поддаются дрессировке. Не нужно применять лишь слишком строгих приёмов. Но и зрелую лайку можно без особого труда кое-чему научить.
Такие пустяки, как Нельзя! Назад! Лежать! Возвращение по свистку к ногам, - выучить лайку нетрудно.
Большинство охотников лаек не дрессирует не потому, что это невозможно, или трудно, а потому, что это как-то не принято.
В настоящее время у меня есть чёрно-пегая лайка Соболь, среднего экстерьера, с прекрасными движениями, дрессировать которую я начал с двухмесячного возраста. В шесть месяцев Соболь уже твёрдо знал курс комнатной дрессировки легавой.
Однако мысль приспособить его для охоты на по выводкам пришла ко мне лишь на третий год, до этого же, лето и осень Соболь проводил на полной свободе в лесу, где привык с одним из таксаторов охотиться для собственного удовольствия.
Мой молодой друг не всегда имел возможность ходить на лай Соболя и только изредка стрелял из-под него глухарей, более основательно - белок и даже убил двух куниц.
В общем, Соболь избаловался. Однако и это не помешало умной собаке быстро выправиться. Уже по истечении двух дней Соболь твёрдо усвоил, что от него требовали: недурно искал, правильно подводил, делал недурную стойку, по приказанию ложился и возвращался со стойки по свистку.
Из проделанного опыта с Соболем я пришёл к выводу, что натаскивать по птице молодую, предварительно дрессированную лайку нетрудно, а также возможно в некоторых случаях исправить и набаловавшуюся на свободной охоте, при условии, если она дрессирована и подчиняется воле хозяина.
Всем охотникам, не имеющим возможности в силу материальных и жилищных условий содержать кровную легавую собаку, кто любит разнообразную охоту, а не одну только летнюю – по птице, кто не гоняется за стилем и красотой, я горячо рекомендую заняться дрессировкой и натаской лайки по методу, применяемому к легавой.
С утра моросил дождь с сильным ветром, но к обеду тучи раздуло, и вечер обещал быть хорошим. Вернувшись со службы домой, я застал старого товарища по охоте Геню Л-ва, приехавшего из В-Туринского завода со своим Джимом (помесь кровной английской суки сеттера с охотничьей дворняжкой). Джим неказист с виду, но с хорошим чутьём и недурной полевой работник. Мы договорились - открывать охоту на Пьянковом курене, когда-то лучшем угодьи для охоты по выводкам тетеревей.
Лет тридцать пять тому назад в 23 км от Кушвы, по обоим сторонам реки Салды, выгорел участок леса до 700 гектар. Лес вырубили на дрова, пережгли на уголь и с течением времени на месте бывшего пожарища образовалось великолепное охотничье угодье, исключительно богатое тетеревами. Из другой дичи на нём в небольшом количестве водились дупеля, вальдшнепы, коростеля и по окраинам – глухари. Часть угодий по левой стороне Салды носила название Пьянкова куреня, а по правой – Валового. С годами часть этих куреней возобновилась березняком, полному же помешали последующие напольные пожары, уничтожавшие молодняк и способствовавшие окончательному задернению почвы. Совершенно открытых мест было много, тетеревей масса и лучшего места для охоты с легавой найти трудно. С доброй собакой на Пьянковом курене за утреннее и вечернее поля нетрудно было взять при желании 60-80 штук тетеревей. Славились эти угодья и богатейшими дупелиными токами.
В 1928 году на Пьянковом курене вырос посёлок Никольский в восемь дворов, охота стала похуже, но всё же хороша. До 1925 года посёлок не разрастался, но с лета этого года, благодаря близости строящегося крупного предприятия – Уралмедьстроя (в 11 км), он стал быстро расширяться: сейчас в нём уже 32 двора, да кроме того, в соседстве вырос новый посёлок Каменный Брод. Дичи стало заметно меньше, и только обширность открытых удобных мест для охоты с собакой, да старая привычка держали охотника у этого угодья.
Пообедали на скорую руку и немедленно выехали, т.к. дорога предстояла скверная и в посёлок хотелось приехать засветло. За неимением легавой я взял с собой Соболя, хотя больших надежд на него не возлагал. Натаска ещё не была закончена, очень уж он привык бегать по лесу на полном просторе. Но меня слушался, безусловно.
Наш путь на доброй лошади был сделан без приключений. Не доезжая до посёлка, накосили травы, а когда потускнел яркий огненный закат солнца – мы были уже на месте. Вечер стоял тихий, тёплый и день на завтра обещал быть хорошим. Но хозяин квартиры, где мы остановились, местный старожил и охотник Иконников нас не порадовал. По его словам выводков было мало и все они расстроены. При этом всю вину он свалил на пастухов и собак. Невесёлые завалились мы спать на сеновал, наполненный под самый конёк ароматным сеном.
Проснулись рано, но на охоту выходить не торопились. Густой, молочный, холодный туман придавил курень. В разных концах выше тумана виднелись вершины стогов, копен и деревьев. Стена леса, окружающая Пьянков курень, не давала молоку тумана разлиться. За куренем на горе Сионе по утёсам и сосновым стволам солнце уже играло своими лучами, разгоняя последние ночные тени. Было тихо, безоблачно, но сыро. На реке по разрезам кричали утки, неумолимо скрипели коростеля и где-то вдали курлыкали журавли. Посёлок начал просыпаться, отворялись ворота, выпуская скотину на единственную улицу, кое-где задымились трубы. Начинался трудовой день.
Пока пили чай, солнце успело нагреть туман. Молочное озеро заколебалось, закурилось, как-будто вскипело. Клочья тумана отрывались, поднимались выше и таяли в воздухе. Солнце щедро рассыпало свои искры на широкий волнующий простор куреня. Ясное голубое небо было бездонно.
Чтобы не мешать друг другу, мы с товарищем условились ходить в разных участках куреня, разделённых Салдинской дорогой. Мне досталась южная часть, в центре которой расположился посёлок. Лучшие кормовые места тетеревей оказались выкошенными, пришлось обыскивать кочкарники и крепи, заросшие молодняком. Трава была сизо-серая от обильной росы.
Мокрый «Соболь» нырял по траве на поиске, часто отряхиваясь. Что бы дать собаке обыскать больше места, я стал ходить ломаными линиями. За полтора часа ничего не нашли. Становилось скучно. Спускаюсь к заросшим травой разрезам по реке Салде в надежде поднять уток. Справа заброшенная водоотводная приисковая канава, впереди небольшой не выкошенный луг. Соболь уже там и, оживлённо помахивая хвостом, круто загнутым на спину, тянет по направлению к канаве. Свистнул и поднял руку. Собака легла, и пока я подошёл, лежала неподвижно с высоко поднятой головой, устремив глаза вперёд и лишь нервно вздрагивая хвостом. Погладив собаку, тихо командую «вперёд»! и «тише»!, а сам не торопясь подхожу к канаве, на насыпи которой Соболь останавливается и неторопливо ложится. С трудом преодолевая чащу кустов, с треском вырывается из канавы тетёрка, а за ней следом два молодых. После выстрела один тетеревок падает и горячий Соболь в несколько прыжков перелетает к добыче. Кричу: «лежать»! «нельзя»! Последнее, впрочем, напрасно, т.к. мой помощник уже лежал, положив лапу на убитую. От выстрела в дальнем конце покоса поднялась глухарка и улетела за реку. Второго тетеревёнка, переместившегося в небольшой островок кустарника за канавой, скоро находим и берём.
Вернувшись на покос, подошли к месту вылета глухарки, где Соболь хорошо сработал по молодому, единственному в выводке глухарю. Тут же взяли в небольшом болотце старого косача. Обыскав весь покос и кустарник за канавой, мы двинулись дальше и через полкилометра на свежей вырубке нашли целый выводок тетеревей штук 10-11, поднявшийся дружно кучей шагах в пятнадцати. Дуплетом взял пару, а остальные улетели к Салде в такое пакостное место, изрытое шурфами и заросшее травой, что искать их там было бесполезно, и небезопасно. Подвигаясь дальше, в небольшом островке берёзового леса взял выпугнутого и тут же усевшегося на берёзу самца рябчика.
Довольный охотой я возвратился в посёлок, хотя времени было только десять часов. Становилось душно от жары, выступал пот, хотелось пить.
В северной части Пьянкова куреня постукивали выстрелы товарища. День разгулялся на славу, на небе ни одной тучки, неподвижный воздух накалялся зноем, жара не умерялась ни малейшим дуновением ветерка. В час дня усталый и не особенно, видимо, довольный результатами охоты вернулся товарищ с трофеями из восьми тетеревят и рябчика. В найденных им пяти выводках только в одном было четыре, а в остальных – по два тетеревёнка.
Сгоношили самовар, пообедали и, отдохнув до пяти часов, вышли на вечернее поле. Я пошёл за реку Салду в надежде найти глухарей по лесным покосам и сколкам леса, примыкающим к реке. На первом же небольшом покосе с высокой травой Соболь горячо заискал, кинулся в одну сторону, в другую, на секунду замер на месте, затем вдруг высоко подпрыгнул ещё… и, остановленный энергичным приказанием лечь, упал в траву, испуганно повернув ко мне голову. В тот же момент, в двадцати шагах из лабазника, окружающего небольшое остожье, гремя крыльями поднялся выводок глухарей. Взволнованный не меньше Соболя, я, выстрелом свалил только одного, остальные же семь штук скрылись тут же в лесу. Старка улетела через весь покос в противоположную от них сторону. Иду поискать молодых, впрочем, не удалось. Все они попрятались на деревьях и чтобы отыскать их, нужно было дать птице обсидеться и оставить след под деревом в виде кала или сорванных от скуки листьев и хвои. Этого обыкновенно бывает достаточно, чтобы остановить внимание опытной лайки.
Пошёл на другие покосы, побродив по которым безрезультатно полтора часа, вернулся назад. За сотню шагов до места с дороги «Соболь» прихватил и прекрасно довёл к молодой глухарке, сделав даже не лишённой красоты стойку. Выхаживая кругом покоса разыскали и взяли ещё копалуху и трёх глухарят, - двух Соболь облаял на деревьях, к остальным безупречно подвёл, не копаясь на следу и пользуясь верхним чутьём. По одиночкам он не горячился, но спускать с него глаз было нельзя, т.к. заметно было желание улизнуть подальше и поохотиться самостоятельно.
Солнце уже садилось, когда мы вернулись в посёлок в одно время с товарищем, взявшим за вечернее поле двух тетеревят. Гостеприимный хозяин уговаривал напиться чаю, но мы торопились домой.
Вскоре после поездки на Пьянков курень удалось недалеко съездить на охоту и за утреннее поле из найденного Соболем выводка тетеревей взять семь штук. Результатом следующей охоты были три тетерева и шесть глухарей, в том числе один старик.
Если товарищи-охотники, прочитав этот очерк, заинтересуются дрессировкой и натаской лаек, буду считать себя удовлетворённым. В лайке мы имеем нетребовательную, приспособленную для сурового климата, выносливую, умную рабочую собаку, годную для разнообразной охоты. Попробуйте заняться её воспитанием и вы не раскаетесь.
Отчасти по своей вине, отчасти по другим причинам, воспитание Соболя прошло не так как следует. Тем не менее, о короткой летней охоте с ним я вспоминаю с удовольствием. При среднем у нас урожае птицы в 1929 году, охота с Соболем оказалась достаточно добычливой. Высокий стиль работы собаки нужен ограниченному кругу охотников, что же касается красоты, то «о вкусах не спорят», я уверен, что многие охотники работу лайки по выводкам найдут интересной и красивой.
Возможность же использовать лайку на утиной охоте, осенью и зимой по птице, мелкому и крупному зверю и, наконец, нетребовательность содержания, выгодно выделяют её среди других пород охотничьих собак.
Методы дрессировки легавых вполне применимы и к лайкам.
Ф.Ф. Крестников. Журнал «Уральский охотник» № 6 и№ 7 за 1930 год.
Свежие комментарии