Доверие

Нижние сучья молодого ельника трещали и сыпались по сторонам, как большие серые карандаши. Этот загадочный треск быстро усиливался, нарастал. Вскоре почти у дороги задрожал целый ряд молодых тонких елочек, и на лесную дорогу у самого шалаша выскочила, словно ее кто-то вытолкнул, огромная, размером с лошадь, сероватая с черной шеей лосиха.

Бока ходят ходуном. Увидела шалаш, молодую гончую — не испугалась. Подошла по ближе и остановилась, настороженно поглядывая в темную еловую часть леса.
Щенок недовольно заворчал и полез под шалаш, потом выполз из своего укрытия и так же как сторож стал удивленно разглядывать лесного великана.
Такого Кирилл Нетяга еще не видывал за всю свою долгую жизнь в лесу.
—     Ну и принцесса,— шепчет пегому щенку Нетяга.— Такая туша лягнет — синячок будет.
А «принцесса» стоит и отдыхает, успокаивается, подходит совсем близко. Странное дело: так рискованно доверяет людям.
—     Пить хочет,— говорит Нетяга.— Сушь кругом такая, а ручья поблизости нет.
Нетяга берет ведро, сливает туда из двух банок березовый сок, оставляет его на дороге перед лосихой и уходит к шалашу, наспех сооруженному из старого автомобильного фургона.
Однако Принцесса не проявила к угощению никакого  интереса. Отдышалась, успокоилась и неспешным шагом пошла к батогам — побегам, что густо облепили пни, Я оставшиеся после прошлогодней рубки ясеней. Там она  постояла с полчаса, и вот уже огромный серый силуэта на высоких белесых ногах растворился в зарослях.
Лисогорский лес, как два крыла фантастически огром­ной коричневой птицы, распластан на бесконечной, не­давно освободившейся от снежного плена подольской равнине.
В этом году весна пришла рано. Деревья еще не на­брали почек, и через голые хлысты их вершин хорошо просматривается безоблачное весеннее небо. Сплошной покров прошлогодней листвы, утрамбованный за зиму толщей сугробов, слипся в сухую корку. Подсыхая и со­кращаясь, она трескается, обнажает полосы серого лес­ного грунта, который за несколько дней порос потянув­шимися к теплу и свету белыми подснежниками и други­ми весенними цветами,— сплошной душистый ковер, на­полняющийся влагой и теплом.
В эту пору лесники точат березовый сок — целеб­ный, прозрачный, как слеза. В раннем весеннем лесу еще не слышно состязаний дрозда с соловьем, не поет ещё кукушка, не играет иволга. Все они где-то в пути на родину. И как только липкие желтоватые листочки берез покинут коричневую жесткую пелену, раздвинут стенки своей зимней люльки и потянутся к солнцу, прилетят и они, певчие птицы. Тогда, шагая мягко по цветам, взлетая на крыльях этих песен, придет настоящая весна. И только одно событие оставило в жизни такой яркий след, это рыбалка в Астрахани.  След который всегда отзывался в душе каким-то внутренним теплом.
Под вечер Нетяга зажигает керосиновую лампу, и два окошечка старого фургона сиротливо озаряются тусклым желтым светом. Кирилл, сопровождаемый пегим Вале­том, проверяет все бочки, приготовленные для слива сока, идет по березовому редколесью, смотрит, правиль­но ли стоят все триста трехлитровых банок, не накло­нилась ли какая, не мимо ли каплет терпкая влага — щедрый дар белых доноров.
Утром приедут за соком лесники, егери, рабочие, все, кто не занят в колхозе. Сольют сок в бочки и увезут сразу же (пока не скис) на плодозавод. Так вот и полу­чается, что всю ночь наполняются банки и всю ночь хо­дит по лесу старый лесник Кирилл Нетяга, давно уже ушедший на пенсионный отдых. Ходит, покуривает. Ино­гда наведается в шалаш-фургон, почитает газету, пого­ворит с безмолвным гончаком и снова побредет с фо­нариком осматривать банки. А их вон сколько. Под утро достанет Кирилл старинные карманные часы фирмы «Доке», повернет их к свету лампы и ска­жет сладко спящему на куче гороховой соломы щенку:
— Пять утра, Валетик. Ну-ка, подъем! По росе похо­дим.Может, зверя какого-нибудь поднимешь, погоняешь
малость. Пора тебе браться за ум, за работу, шестой месяц пошел, а скоро ведь осень. Я за тебя зверя гонять не буду, лежебока.
Валет приподымает голову, зевает и потягивается. < — Давай, голубчик, давай! — Кирилл чиркает спич- кой, прикуривая сигарету и освещает желтым огоньком  свое худощавое небритое лицо с длинным носом и тон- кими, спускающимися до самого кадыка усами. У него карие, слегка прищуренные глаза, высокий лоб, прикрытый старой, побитой молью папахой.
Нетяга держит сигарету в пальцах и в губы берет  только тогда, когда хлопает в ладоши,  подбадривая робкого легаша.
—     Давай ищи, поискивай.
Сигарета то и дело гаснет, и лесник на ходу чиркает спичкой о коробок. Огонек освещает теперь и его сутулую высокую тень в частоколе спящих берез.
— Чего бы это лосиха к нам пожаловала, а, Валетик? Не знаешь? Я вот тоже не знаю. Откуда такая доверчивость?
Щенок трется у ног, беспокойно поглядывая по сторонам.
—  Боишься? Не пришло еще тебе, видать, время интересоваться следами, запахами. Не пришло. Ходишь за сапогами, шпоры лижешь! Давай! Поищи! Ишь, робкий какой… Гляди, светает. Пойдем к опушке поближе же — там озимь рядом, русак жировал всю ночь, следов тебе оставил тыщи. Пошли.
Солнце еще где-то там, за Винницей, а небо уже до половины нагрелось далекими косыми лучами, и лес дышит теплом. Птицам только бы света и первого голосочка. Стоит звякнуть одной пичужке, как обязательно отзовется вторая, третья, десятая, а за десятой — сотая. Через пару минут тихой ночи как не бывало.
Валет за работу не взялся, хотя с рассветом стал смелее.
— Болван ты, Валетушка! Пошли к шалашу… А впрочем, твоя пора еще настанет.
Нетяга бредет по успевшей слегка подсохнуть, изрытой тракторами дороге. Но жирный глинозем нет-нет да и прилипнет этакой гирей килограммов на два. Нетяга останавливается поднимает усохшую ветку (от чего Валет шарахается прочь), ковыряет ею, пока не отваливается от подошвы ком земли, и шагает дальше.
Чего-чего, а этого Кирилл не ожидал: у шалаша стоит лесная принцесса — лосиха.
— Валет, гляди!
Щенок рванулся вперед, остановился, подождал, пока к нему подошел дед, и, шагая в ногу с Нетягой, приблизился к фургону.
Лосиха не проявила ни малейшего беспокойства, пол­ностью доверяясь человеку и его спутнику. Она и на сей раз дышала неровно, оглядывалась по сторонам, а когда Кирилл подходил слишком близко, укладывала огромные серые уши вдоль шеи, таращила свирепые большие глаза, угрожающе вытягивала горбоносую • морду и, словно пугая, делала шаг навстречу. Тогда дед Нетяга отступал назад, щенок за ним. Лосиха успокаи­валась, оглядывалась по сторонам, кого-то высматривала с опаской. Потом она медленно ушла, растворилась в та­кой же серой, как и сама, массе грабовых стволов.
А тут и лесничий на газике служебном подрулил. Кирилл поговорил с ним о делах, о том о сем. Про ло­сиху тоже рассказал. Как только что приходила, как наведывалась вчера и позавчера, утром и в обед.
Лесничий задумался и промолвил:
—     Странно.
—     Вот и я о том же говорю.
—     Никто не гнался за ней?
—     А кто его знает. Выскакивает на полном аллюре из ельника, а там, глядите сами, и днем с фонарем тьма.
—      Никаких голосов за ней или лая какого?..
—     Не слыхал. Думаете, собаки гнали? Так она тогда Валетика забоялась бы.
—     Это верно,— ответил лесничий.— А волк?
—     Не похоже,— рассуждает Нетяга.— Волк, он пре­следует лося недолго, с полкилометра. Догнал — вце­пился и валит наземь. Не догнал — и не надо. Он боль­ше из засады, на короткой дистанции. Так что здоровый натренированный лось всегда уйдет от волчьих зубов. Иное дело — одичавшая собака. Эта гадость день-день­ской будет бегать за лосем, даже шагом идет, и все — «тяв-тяв». Лось отбивается копытами, но она на измор берет, стерва. Ни попить, ни поесть зверю не даст. Запа­лится сохатый и упадет…
Вдруг снова затрещал ельник сухими сучьями, вско­лыхнулись зеленые верхушки елочек. Она, лосиха! Зна­комая картина. Та же тревога в движениях головы, то же тяжелое дыхание.
—     Здрасти! — говорит Нетяга. — Препожаловали соб­ственной персоной!
Лесничий от удивления замер.
— Ну и ну! Здесь какая-то загадка. Она ведь и машины не испугалась. Ясное дело: уходит от преследователя. Обратите внимание — тельная. Может, телиться  собирается, да не дают. Все-таки, думаю, это бродячие  одичавшие псы. Я займусь этим.
Лесничий хлопнул дверцей, завел мотор и уехал.
Принцесса скрылась в ельнике и в этот день больше  не появлялась. Вскоре пришел трактор с двумя прицепами. Слили сок, погрузили бочки и увезли.
На следующий день внук Кирилла Алешка прикатил на велосипеде, привез деду две буханки хлеба, кефир, соль и пачку сигарет. Выложил все это на стол и спро­сил:
—      Дед, это правда, что к тебе каждый день приходи­ла в гости лосиха?
Кирилл улыбнулся:
—              Приходила. А тебе кто об этом?.. — Лесничий. Он говорил, что больше она к тебе не придет.
—      Это почему же?
—        Сегодня утром лесники сделали засаду со стороны Копачевки и убили трех диких собак. Я их даже видел. Серые такие дворняги, на овчарок похожие, но уши небольшие и хвосты крючком. Лесничий расска­зывал, что они от самой речки ее гнали. Так она прямиком к березам направилась, а после выстрелов ушла в лозы.
Дед облегченно вздохнул:
—      Это хорошо, что забили одичавших…
Лосиха не появлялась уже два дня.
—      Нету Принцессы,  Валетик,— говорит Нетяга.—  Как думаешь,  куда она девалась?
Валетик моргает короткими веками, нерешительно; взмахивает хвостом.
—      Не знаешь? И я не знаю… — Он вдруг встрепенулся.— Слышишь? Топот вроде бы какой-то. Не столько топот, сколько шаг, мягкий, осторожный.
Кирилл встает, накидывает на плечи ватник и смот­рит на дорогу.
Доверчиво, неторопливо идет к его лесному очагу Принцесса. Рядом, прижавшись к отлогому боку матери,  неуклюже топает лосенок на тонких, словно бамбуковые палки, длинных ногах.
bestoxotnik.ru