| Ах, какие были летние рассветы на лесной речке Комарице! И какие водились в ней лини златочешуйные… В середине лета они клевали на удочку задолго до восхода, на самом темнозорье. Правда, при обязательном условии — если с вечера в омут бросить горсть распаренного овса. Плотно укутываешься плащом, но сначала все-таки пытаешься оставить дырочку для дыхания. Очень скоро в нее врывался свирепый долгонос и начинал грозно ныть в темноте над ухом. Приходилось вскакивать, разбрасывая плащ по сторонам, размахивая им, разгонять невидимое звенящее облако комарья и быстро завертываться снова. Улегся, закутался как можно плотнее. Дышать под брезентом душно, от росы плащ отсырел. Поверху снуют и тычут острыми пиками бесчисленные насекомины, зудят, ноют совсем рядом, злятся, что не могут проткнуть плотный брезент. Все-таки молодой сон берет свое. Но только задремал, снова внутрь каким-то образом пробирается отчаянный копьеносец и с лихим кличем расправляет крылья. И я снова вскакиваю как ужаленный, снова размахиваю над головой плащом. Зато, какие наступали зори!.. Перед самым рассветом выбираешься на свежий воздух, в голове смутно, но несколько глубоких вздохов и приседаний снимают тяжесть и разгоняют ознобную дрожь. Разматываю удочки. Бульк! По сонной воде разошелся круг от упавшего грузила, поплавок побежал, побежал — поплыл и успокоился на дымящейся глади. И какие ловились лини!.. А утром иволги свистели мне в светлой березовой листве, били перепела в лугах, травы пахли душисто, как парное молоко. И так становилось обидно, что я всю эту радость пряного утра должен вдохнуть один! Ведь мне ее слишком много на одного, хочется поделиться с дорогими людьми. А жена и сын мучаются в душных городских спальнях и ничего этого не видят, такой радости не испытывают… И я стал уговаривать жену поехать на речку с ночевкой. Нет-нет-нет! Ты что? Там комары, сыро, холодно… Летом холодно?! Нет-нет!.. Мне и одеться не во что. Не знаю, какой змий-искуситель внутренним голосом шепнул мне, — я купил ей прекрасную туристскую куртку. Ах, какая куртка! Какие-то золотые (совершенно ненужные) пуговицы, на карманах молнии, и вся обшита цветным кантом, и общий тон оказался как раз ей к лицу. Красавица куртка, просто невозможно не надеть! Но по городу в ней ходить не с руки… Пришлось жене ехать со мной на рыбалку. Понятное дело, на Комарицу я их не повез, выбрал речку открытую, с песчаными берегами. Интересной ловли на ней не ждал, зато днем можно было купаться и загорать — чтобы только им понравилось. Подумав, на всякий случай попросил у приятеля палатку. Самодельная была, примитивный шалашик без дна. В общем, все обошлось прекрасно. Купались, загорали, собирали цветы, слушали свист иволги. Но ведь не бывает таких речек, на которых нет ни единого комарика! Крутилось их там штук пять-десятъ, ну… полсотни. Поедем еще? — спросил я дома. Нет уж, с меня хватит. Пока спала, все губы искусали, — неожиданно услышал — ответ. Действительно, один провокатор ухитрился проникнуть в палатку и, конечно, отыскал самое сочное место. И я всю ночь мерзла… Как можно мерзнуть в такую душную ночь? Не знаю как. А я всю ночь дрожала. Вопрос, как говорится, встал на принцип. Пришлось мне купить настоящую палатку с полом и двойными застежками. Еще подумав, я поднатужился и приобрел ватный спальный мешок. Поехали с ночевкой. Вечером плотно закрыли двери, сын светил по углам электрическим фонарем, а мы яростно набрасывались на попадавших в луч комариков. Всех кровопийцев уничтожили, не спали, а царствовали, царили — как дома! —Только под боками жестко, все косточки болят, — пожаловалась она наутро. И еще оказалось, что в брезентовой палатке невозможно читать днем. На солнце палит, в тени под деревьями мухи и слепни, а у нашего парусинового домика так накаляет лучами крышу, что внутри, будто в духовке. Через некоторое время у нас появились: новая импортная палатка с двойным тентом, в которой не жарко на солнце; надувные матрацы и насос к ним; электрический фонарь с аккумулятором; канистра для воды, чтобы не бегать всякий раз с котелком к реке; по три комплекта одежды — в дорогу, для рыбалки и запасной на случай дождя. И многое всякое разное. Даже по две ложки на каждого стали возить: деревянные для экзотики и металлические на случай, если ненароком наступишь на ритуальную деревянную. Сами понимаете, если все это тащить на себе, то получились бы неприподъемные рюкзаки — не отдых, а мучительный, каторжный труд. Но к тому времени мы уже приобрели мотоцикл с коляской. А механические колеса предоставляют такие возможности! Стало не обязательно думать: тяжела ли вещь, много ли места занимает в рюкзаке, можно ли обойтись без нее? Одно дело носимый вариант оборудования, другое — возимый. Довольно мучиться в низкой палаточке, — сгорбившись в темноте, словно первобытные люди в пещере! Долой пещерный образ жизни! Теперь у нас не палатка—дом с прихожей и гостиной, в которой размещаются дорожный столик и стулья, в которой жить можно в полный рост. Правда, у нового синтетического жилища вызывающе оранжевый цвет, и раньше я, скромный рыболов, с презрением прошел бы мимо таких туристов-горожан. Ватный спальник перешел к подросшему сыну, а жене я раздобыл дефицит из верблюжьей шерсти. Не спальник — космический скафандр, который не понимает, что такое наружная температура. Будь за бортом минус тридцать или плюс пятьдесят — внутри всегда свой ровный микроклимат. Чудо! И туристский примус „шмель» — чудо. Керосиновый ревет с такой силой, будто живешь не в палатке, а в аэропорту. „Шмель» же тихонько фырчит голубым спиртовым пламенем двух конфорок, мгновенно варит и верно греет в непогоду. Вершина туристской техники. И копоти от него не видно, только что ест глаза и во рту горько, но можно перетерпеть. Конечно, груза теперь куда больше набирается. За три ходки ношу из квартиры в машину (сами понимаете, мотоцикл нас уже устроить не мог). Но тоже не беда: хоть какая-то физическая нагрузка, а то все за рулем. А на реплики соседей („Сразу видно — настоящие таежники!») можно отшучиваться: мол, эвенкам для кочевки требуется по пятнадцати оленей на семью, а мы все впихиваем в один „Запорожец» с багажником на крыше. Если глянуть на наш стан выходного дня со стороны, то увидишь уютненько расположившееся на берегу реки небольшое поместье, по крайней мере, усадьбу однодворца-единоличника. В тени под деревьями стоит укрытый тентом автомобиль. Рядом расчищена площадка для хоромов — этакого небольшого дворца из ярко-оранжевой синтетики, обнесенного неглубоким рвом (с противопожарной целью). Между стволами раскинуты антенны и веревки с развешенной одеждой. Кострище оборудовано прочным металлическим таганом, на котором можно зажарить целого быка. Рядом — чурка, в нее воткнут топор; тут же одноручная пила, куча дров. Чуть дальше стол и стулья вокруг—летняя трапезная. На случай непогоды есть столовая под крышей. У берега на волне покачивается резиновая шхуна. Всюду канистры, ведра, лопаты, домкраты, насосы. Я же сказал: целое хозяйство. И мне надо помнить, куда что положить, что достать или убрать. Свертывание и развертывание лагеря занимает полдня — многовато, конечно. Но настоящая беда в другом: линей я давно уже не ловлю. Есть у меня самые изысканные снасти, верный прикорм и нужные насадки. Да только привередливая рыба клюет лишь на темной заре, задолго до восхода. С вечера я все готовлю и раскладываю на берегу, как положено. А самую зорьку… почти всегда просыпаю — разнежишься в теплом спальнике на мягком матраце. Всю ночь, кажется, думаю, как бы не проспать зорьку! И просыпаю. В понедельник друзья расспрашивают: как порыбачил? «А — махнешь рукой.— Рыбы-то все меньше становится, сами знаете…» Не станешь ведь признаваться, что самое темнозорье прохрапел и вылез, когда солнце припекло. —Ты, папуля, и ухой нас кормить перестал, — смеясь, упрекнула жена. — Опять проспал. Раз не можешь, брал бы будильник. А ведь идея! Я про себя усмехнулся, представив, как бы раньше отнесся к сообщению, что некий рыболов берет на речку будильник (а заодно пижаму с тапочками)… Помер бы со смеху! Но то было раньше, а теперь времена другие — век научно-технического прогресса. У каждого школьника в ранце ЭВМ. А будильник всего-то примитивный механизм на уровне первого железного плуга — чего же смущаться! И вот я лежу в палатке, под ухом постукивает прибор времени. Жена и сын рядом дышат глубоко и размеренно, а я не могу уснуть. Тик-так, тик-так — так-то вот… И случилось мне в тот час откровение. Каким я когда-то был! Как молодой лось! Здоровый, сильный, вольный. Где лег, тут и лежка. Ел впроголодь (горбушка за пазухой), спал впрохолодь. Перед рассветом задрог — вскочил: здравствуй, зорька! А как же? Не промокнешь — не поймаешь, не продрогнешь — не видать тебе линя златочешуйного! Ведь было, было! Вспоминалось, как отец когда-то мечтательно говорил: —Эх, скорее бы на речку да чаю с дымком попить! Чай с душистым таловым романтическим дымком — какая прелесть! Зачем же я сюда приехал из душной городской квартиры?! Приехал отдохнуть, подышать чистым воздухом, поработать увядающими мышцами, поймать золотистого линя — золотую мечту желаний. И ведь было, было! А теперь как я низко пал! Была молодая трава под боком или душистое сено — теперь едкая резина. Было звездное небо над головой — стало два слоя капрона. Была заповедная тишина вокруг — теперь часовой механизм всю ночь долбит в ухо. Дышу бензиновым чадом, ем до пресыщения (на вольном воздухе такой аппетит!). Бог ты мой! Ну, зудел один комарик под плащом — как прекрасно! Забыл, какое оно, ядреное чувство голода в здоровом поработавшем организме. И как же я докатился до жизни подобной? Ах, женщины, женщины, что вы с нами делаете! Обволакиваете ласками, мягкостью, удобствами… Где теперь тот молодой лось! От чего уехал из города, к тому же и приехал. Тот же коварный комфорт, лишающий необходимости проявлять собственную силу, волю и выносливость… Нет! Не дамся, не поддамся. Назад — к топору и костру, к пешему ходу и святым зорям! Не сдамся, пока еще есть силы сопротивляться. Примусу проклятому, теплому спальнику, изобилию, мягкой резине, да и машине, всей коварно окружающей меня технике — не пойду в плен! Пока еще могу. Но как быть с женой? Альманах "Рыболов-спортсмен"
|
Свежие комментарии