Казалось бы, чего проще: привязал к длинной хворостине леску, прицепил поплавок, грузило и крючок, наживил червяка, поплевал на него, как испокон веков заведено рыбацким ритуалом, взмахнул удилищем, забросил нехитрую снасть в воду и сиди, жди поклевки. Клюнуло – подсекай и тащи добычу на берег. Только и всего!..
К счастью, это не так просто и далеко не все для того, чтобы человек мог назвать себя истинным рыболовом-удильщиком.
К счастью потому, что вся прелесть рыбалки в том и состоит, чтобы не просто добыть рыбу, а поймать ее, приложив старание и умение, проявив упорство и выдержку и испытав при этом глубокое наслаждение. Браконьеру-хищнику ни к чему душевные волнения. Какие возвышающие человека эмоции могут возникнуть, например, у того, кто с тупым равнодушием, как машина, опускает в воду огромную сетку-«паука»? Какие радостные чувства волнуют душу тех, кто перегораживает сетью или заколом русло быстрой речки, по которой идет на нерест хариус, ставит в местах скопления осетровых самолов, бросает в речной омут взрывчатку?..
Вот тут действительно все просто и примитивно как дубинка неандертальца. Не надо долгими часами с великим тщанием ладить рыболовную снасть, ломать голову над тем, как приготовить особенно привлекательную для рыбы прикормку, сидеть на берегу в ожидании поклевки.
Нет, не простое это дело – любительская рыбалка. Но зато и не сравнимы ни с чем переживания рыболова-удильщика, чувство удовлетворения, когда улыбнется ему удача. И вдвойне радостна ему эта удача, если она пришла не просто в результате слепого случая…
…Поднявшись по Дудинке километров на пятьдесят, мы причалили к берегу возле устья небольшого, но быстрого, с прозрачной водой ручья. Поставив палатку на высоком сухом мыске, на скорую руку перекусили и, наладив поплавочные удочки, пошли вверх по ручью. Он то стремительно и шумно скакал по камням, то замирал в глубоких бочагах в обрамлении низкорослых тундровых кустарников, то разливался плавными и широкими плесами с галечным дном. Тут ли не быть хариусу! Между тем, пройдя километра три, мы его так и не обнаружили. Пришлось ни с чем возвращаться обратно.
Для меня это было двойным поражением. Я чувствовал себя неловко перед напарником от того, что, имея опыт ловли хариуса, не смог найти его в ручье, где он, по всем признакам, должен был быть Но это еще полбеды: короткое таймырское лето кончалось, и хариус мог уже скатиться в Дудинку Главный мой конфуз состоял в том, что я обещал Вернеру на практике показать увлекательность и прелесть ловли хариуса поплавочной удочкой, и вот показал!
Оставалось метров сто до палатки, когда я решил еще раз проверить небольшой бочажок, за которым ручей, разделившись широкой мелководной шиверой, впадал в реку. Уж больно заманчив был этот бочажок: начинался он за невысоким, сантиметров двадцать в высоту, сливом, метрах в трех ниже на мелкогравийном дне темнел большой круглый валун, за которым угадывалась глубина метра в полтора.
Встаю у самого слива, опускаю поплавок на воду. Попрыгав под крохотным водопадом, он двигается по течению, медленно приближается к валуну и, миновав его, резко погружается. Подсекаю, чувствую тяжесть, и в следующее мгновение поплавок и пустой крючок взвиваются вверх. Вернер, наблюдавший всю эту сцену, ничего не понял, а я лихорадочно наживлял нового червя, бормоча:
- Так… Сейчас, сейчас… проверим… что там такое…
В той же самой точке поплавок опять вертикально ныряет, удилище сгибается; и леска звенит как струна. Продолжалось это, однако, всего несколько секунд и закончилось тем же, что первый раз. Вернер смотрел на меня с любопытством, а я разглядывал голый крючок с недоумением. Мне было уже ясно, что за камнем стоит не хариус, а крупный ленок или таймешонок. Но почему рыба не засекается? Или она вяло берет, и зеваю я сам и плохо подсекаю? Я произношу все : вслух, помня о том, что должен обучить Вернера рыболовным таинствам, а тем временем паль мои почти автоматически насаживают на крючат, нового червя. Он извивается, выскальзывает из пальцев, этот огромный, жирный выползок. У меня возникает смутная мысль, вызванная видом червя, но я тороплюсь, и она исчезает.
Забрасываю поплавок почти к самому валуну. Напрягаюсь как пружина, впиваюсь взглядом в поплавок. Он неторопливо плывет, секунды кажутся бесконечно долгими, от напряжения у меня на лбу выступают капельки пота. Вот поплавок проходит мимо валуна, приближается к той загадочной точке… Нырок, подсечка – и на звенящей леске я веду к берегу, где стоит Вернер тяжелую, упирающуюся рыбу…
Увы, финал был тот же: рыба ушла, в третий раз с недоумением смотрю на крючок. В чем все-таки дело?.. И тут неожиданно всплыла неоформившаяся мысль, мелькнувшая, когда я с трудом наживлял на крючок огромного выползка: Стоп!..
- Вернер, сходи, пожалуйста, к палатке возьми в моем рюкзаке коробочку с крючками, в левом кармашке…
Вернер ушел, а я присел на кочку, закурил. «Ну, конечно же, – думал я, – все дело в крючке. Он слишком мал для таких больших червей и при подсечке я просто выдергиваю его, не задевая рыбьей пасти».
Рассказав вернувшемуся Вернеру о своем предположении, я привязал крючок побольше, насадил самого крупного червя и… Трижды проплывал поплавок мимо валуна – и все безрезультатно. Мой напарник, разочарованно махнув рукой, повернулся, чтобы идти к палатке.
- Погоди, Вернер, – остановил я его. – Вполне возможно, что я зацепил рыбу не сильно и просто испугал ее. Теперь она или не берет наживку, или ушла в другое место. Посмотри-ка, нет ли чуть ниже еще валуна.
Он отошел шага на три, присмотрелся и действительно увидел в глубине большой темный камень, едва просматривающийся сквозь толщу воды. Я удлинил леску и направил поплавок к тому месту, на которое указал Вернер. После сильной подсечки я сразу почувствовал, что рыба крепко сидит на крючке. Не спеша, амортизируя удилищем рывки и потяжки рыбы, подвел ее к самому берегу и волоком вытащил к ногам Вернера. Это был увесистый, килограмма на четыре, таймешонок… Вернувшись к своему стану, мы зарыли тайме -шонка и крупного сига, попавшегося на закидушку, в снег, метровый сугроб которого даже в эту июльскую пору сохранился в небольшой ложбинке, густо заросшей кустарником, и забрались в палатку, чтобы передохнуть от назойливых комаров. Мой напарник вскоре начал всхрапывать. A я все еще переживал события, происшедшие у бочажка. Мне не давала покоя одна мысль, которую я решил, наконец, проверить на практике.
- Вернер! – окликнул я товарища. – Послушай, что я тебе скажу. Таймешонка мы поймали. Но какого? Того самого, что брал у первого валуна?
- А какого же еще? – сонно ответил Вернер, не открывая глаз.
- А вот это и надо узнать. Я ведь тебе уже говорил, что могут быть два варианта. Или таймешонок был поцарапан слегка крючком и перестал брать «коварного» червя, но остался на старом месте, за первым валуном. В этом случае у второго валуна стоял другой таймешонок, которого мы и выловили. Во втором случае поцарапанный таймешонок сплавился пониже от опасного места – ко второму камню, но все-таки взял наживку. Какой вариант вероятнее? Конечно же, первый. Значит, поцарапанный таймешонок все еще стоит на старом месте. Но прошло уже около часа, и он, наверное, опомнился от испуга. Пойдем проверим.
Вернер ничего не ответил. Он крепко спал. Он еще не испытал рыбацкого азарта, прогонявшего сон и усталость, ему еще предстояло стать увлеченным рыболовом-удильщиком. Это произойдет в следующую нашу поездку, когда он сам, впервые в жизни, подсечет и вытащит на берег крупную рыбу.
А сегодня он был хотя и заинтересованным, но всего лишь зрителем. Поэтому он почти не удивился, когда минут через десять я разбудил его и показал второго таймешонка.
Свежие комментарии