В ночь накануне охоты Вовка Чикулаев долго маялся в постели. Кто знает, уснул бы вообще, если бы где-то к полуночи не изобрел «будильник» взамен того, что сломался, как назло. Представив его устройство, мальчик, чтобы не рассмеяться вслух, куснул кулак и сквозь густой храп отца стал прислушиваться, спят ли остальные: мать, брат-погодок Витька и сестренка Надя.
Забавный сторожок
«Без задних ног дрыхнут», — шепнул себе Вовка. Он встал и прокрался с фонариком на кухню. Бельевая веревка оказалась на месте. Один ее конец был немедля привязан к огромному отцовскому валенку, торчащему из духовки, а второй — к собственной ноге.
Утром глава семьи нащупает впотьмах свою обувь и пойдет на кухню. Тут веревочка натянется и… дернет Вовку за ногу! Потешный вышел сторожок. Поставил его мальчик на тот случай, если не проснется сам. Дело в том, что, пообещав взять сына на охоту, отец тут же и озадачил:
— А не проспишь? Учти, поднимаемся в 6 утра, а настоящих охотников не будят…
Поэтому-то Володя и не находил покоя: то радовался поездке в лес за росомахой (ее привадили на бывшей заимке деда Кузьмы и будут брать не как-нибудь, а живьем — для зоопарка), то переживал: вдруг и в самом деле проспит, и отец уедет с Тарбагановым без него…
При мысли о владельце машины у Вовки прибавлялось тревоги. Он, правда, и в глаза не видел этого дядьку, но слышал, как о нем говорили: «Тарбаганов на своей «Ниве» не подвезет — и руки не поднимай…». «Лучше бы нашего конька запрячь, — подумал, засыпая, мальчик, — милое дело…».
Вовкин «будильник» все же сработал, но досрочно и совсем не так, как замышлял изобретатель. Дрыгаясь и переворачиваясь сбоку набок во сне, он все сильнее опутывался веревкой и подтягивал к себе валенок отца. К утру тот доехал до середины комнаты и с грохотом опрокинул стул. К счастью, проснулись только охотники.
— Ты что же, дружок, на чужом валенке хотел в рай заехать? — вполголоса пожурил сына Владимир Андреевич. — Хитер бобер!
— Это я, пап, для подстраховки… Я бы все равно проснулся, — оправдывался Вовка, выпутываясь из веревки.
— Ладно, поверю и прощу на первый случай. Но ты, дружок, эти штучки больше не ладь. Запомни: самый надежный будильник у настоящего охотника вот тут, — отец мягко постучал пальцем по Вовкиной голове, потом осветил фонариком настенные часы и раздумчиво сказал. — А ты, пожалуй, в самый раз прокукарекал. Пока то, да се — и Тарбаганов подъедет.
Долгий и запутанный маршрут
И действительно, едва они собрались, позавтракали, как под окном сыто заурчал мотор. Отец и сын подхватили рюкзаки, лыжи, ружья и вместе с повизгивающим от радости Дружком полезли в кабину.
Вовка опасливо взглянул на Тарбаганова — плотного короткошеего мужика, — а тот что-то тянул с отъездом, долго елозил на сиденье, устраиваясь поудобнее. Угомонившись, водитель неуклюже всем телом вдруг обернулся назад и, кивнув подбородком на старинную одностволку, которую придерживал мальчик, спросил:
— А эту палку зачем повезем? И так загрузились…
Вовка замер, сильнее прижал к себе прохладное ложе и уткнувшегося в колени Дружка.
— Пускай потренируется, — заступился отец. — Узнает, каково ружье носить. В нем хоть и нет бойка, а вес тот же, что дед Кузьма «нянчил», — 10 фунтиков. Этой «палкой» он, Селиван Карпович, свою голопузию не раз от мора спасал. «Фузея-кормилица», — так он ружье величал.
— Что было, то сплыло. Сейчас другое время, — буркнул Тарбаганов, включая скорость.
Только теперь Вовка облегченно вздохнул: взяли на охоту! Неотрывно глядя на летящий в свете фар лесной зимник, мальчик беспокоился уже о другом — не оказалась бы короткой дорога на заимку. До своей избушки дед Кузьма, по рассказам, полдня добирался. Так то на лошади, и смотря какой.
Хорошо бы там, на заимке, заблудиться, или машина бы сломалась. Ну, не насовсем, а так, чтобы вместо одного дня все каникулы в лесу прожить. У костра ночевали бы. Витька вон на озере Тенисе целую неделю с отцом рыбачил…
На заимку ехали долго. Незаметно рассвело. Вовка не отлипал от окна. Припорошенный лес, обтекая машину, то редел, раздвигался, уступая место кочкарникам и болотам, то снова собирался в островки, смыкался и подступал к дороге так близко, что ветки чиркали иногда по кузову. Тарбаганов при этом морщился, будто скребли ножом по сковороде.
А отец приглядывался к росчеркам следов. На дорогу он почти не смотрел. Но всякий раз, когда путь раздваивался, не задумываясь, коротко взмахивал рукой в ту или иную сторону. Развилок было множество, и все — похожие.
Вовка попытался вспомнить, где и куда сворачивали… пустое! Разве запомнишь расположение веток на дереве? С лесными дорогами все так же. Одно из двух: или отец наугад едет, или… И тут из-за гряды пихтача показалась присыпанная снежком осанистая избушка.
Проделки росомахи
Это был один из таежных приютов, в которых исстари существует неписаный закон: без крайней нужды никаких припасов не трогай, а если получится — оставь что-нибудь из своих. Всякая беда может приключиться в лесу с человеком. А коли набредет он на избушку, то, считай, спасен: спички, соль, сухари, сухие дрова здесь найдутся всегда.
Иной раз завозят в зимовье припасы на целый сезон или на ближайшую охоту. Вот и на заимке Кузьмы в прошлый раз отец оставил крупу, сахар и добрый кусок мяса. В пути, кстати, поговаривали, что перед походом за росомахой неплохо бы похлебать горяченького…
Звероловы подошли к входу в избушку и сразу заметили неладное: дверь приоткрыта, рядом валяется подпорка. Заглянули внутрь, а там все перевернуто вверх дном! На земляном полу не разобрать… где снег, где сахар. Под потолком вместо мяса обрывок бечевы…
— Росомаха нашкодила — и к прокурору ходить не надо! — без огорчения сказал отец. Он потрогал слепки широких, слегка припорошенных следов зверя и ахнул: — Надо же… вчера гостевала! Далеко не должна уйти. Вот погода…
Отец озабоченно осмотрел серое в синеватых сгустках небо, но не стал уточнять, что его тревожило, лишь коротко бросил:
— Надо идти!
Все засобирались. Вовка накрепко затягивал лыжные ремни и ревниво взглядывал на остальных — не отстать бы! Дольше всех провозился с лыжами Тарбаганов. Но вот и он разогнулся и для пробы неуклюже засеменил ногами, обутыми в лохматые собачьи унты. Мальчик чуть не рассмеялся, но вскоре ему пришлось насторожиться после того, как взрослые стали о чем-то вполголоса совещаться.
Отец хмурился и молчал. Не говоря лишних слов, он распределил походный груз: Тарбаганову — буханку хлеба, сахар и кружку, себе — топор (это чтобы рогатины вырубить, если Дружок задержит росомаху), веревку и пару буханок хлеба. Вовке не досталось ничего.
— Сынок, тебе лучше остаться, — глухо сказал отец. — Мы далеко пойдем…
Вовка, вздрогнув, быстро поднял голову, посмотрел на него и, не встретив взгляда, стал усердно сверлить острием палки твердый наст. Морозный снег скрипуче повизгивал.
— Далеко, понимаешь, идти, — повторил отец.
— Ну и что? — голос Вовки дрогнул от обиды.
— Устанешь. А отдыхать будет некогда.
— Не устану! Что я, маленький? — мальчик кусал тонкие красные губы, из его округлившихся ноздрей упрямыми рогульками выбивались белые струйки пара.
— Вот что, парень, спорить нам некогда, мы с тобой не одни… — взрослый охотник заговорил строже, услышав, как Тарбаганов кашлянул. — Давай-ка о деле. Видишь вон тот тальник?
Вовка нехотя скосил глаза и кивнул.
— Там куропачи скоро выйдут на жировку, — продолжил отец. — Если тихо подкрадешься и понаблюдаешь, то подсмотришь, как они из-под снега выходят. А проголодаешься — иди в избушку. Затопи печь, консервы разогрей. И чай с шиповником завари, да побольше, чтобы нам осталось. Все понял?
Юный охотник, набычившись, промолчал, только его лыжная палка неумолчно и тонко повизгивала…
По следам беглянки
Звероловы углубились в лес. Впереди шел отец Вовки с Дружком на поводке, за ним — Тарбаганов. Вопреки ожиданию, следы росомахи повели не к приваде. Зверь направился в противоположную сторону.
«Никак волки там, на приваде, осели? — гадал Владимир Андреевич. — А росомахе, знать, грабежом пришлось заняться? Дело для нее привычное».
Росомаха — зверь кочевой, странствующий в поисках поживы. За сутки она может свободно одолеть десятка три-четыре, а то и вдвое больше километров. Вот и эта после пира в избушке, скорее всего, затеяла длинный переход.
Надежда на то, что росомаха все же задержится в пути — помышковать или поохотиться на зайца, — оказалась еще слабее после того, как бродяжка прошлась по чьим-то охотничьим «владениям».
— Прошу в свидетели! — позвал Чикулаев приотставшего напарника, остановившись возле утоптанного, в пятнах крови пятачка, на котором валялся капкан и несколько клочков охристо-палевой шерсти.
— Что, вырвалась? — спросил Тарбаганов.
— Нет! — улыбнулся Владимир Андреевич и объяснял. — В капкан попался колонок, а росомаха им подзакусила. Второй раз нашкодила. Будем ее, значит, именем закона брать!
Тарбаганов, привалившийся к дереву, лишь устало и безучастно кивнул. Охотникам было ясно, что росомаха, подкрепившись, направила стопы в сторону глухого урочища Чуул.
«Идти по тамошним буреломам и кочкарникам будет куда труднее, — прикинул Чикулаев. — А мой напарник уже притомился, все чаще оглядывается назад. Только остановишься, чтобы помороковать над следами, — глядь, а он уже сидит на валежине. Пожалуй, правильно Тарбаганов посоветовал не брать Вовку. Мол, распишется в пути и всю охоту сорвет».
Верст 10 они уже отмахали, и кто знает, сколько еще придется шагать. Доводы казались резонными, но успокоения не приносили. «Нехорошо вышло с сыном! — думал Владимир Андреевич. — Сам же поманил на охоту, раззадорил малого и… оставил в избушке куковать. Нехорошо…».
— Андреич! — вдруг тревожно окликнул Тарбаганов. — Нас кто-то выслеживает!
Чикулаев обернулся и краем глаза действительно заметил, как вдалеке за дерево метнулась чья-то тень. Постояли… никого. Однако стоило продвинуться дальше, как преследователь снова мелькнул и спрятался. Подождали еще. Но он не приближался.
Впереди чернел ельник, а за ним — Владимир Андреевич это знал — просторная поляна со стожком сена.
— Сделаем так, — предложил Чикулаев. — До лесочка пойдем, как ни в чем не бывало, а как нырнем в него, тут поднажмем! Пробежимся и спрячемся в сене. Пошли…
Круглый стожок оказался на месте, правда, был разбит лосями. Под ногами валялось затоптанное сено. Тарбаганов тотчас упал на него и закрыл глаза. А Чикулаев стал внимательно наблюдать за своей лыжней из укрытия…
Минут через 10 послышался перестук лыж и палок. Под ногами рванулся и тихо взвизгнул Дружок.
— Сидеть! — осадил его хозяин.
Наконец, из ельника выкатил лыжник с длинным ружьем за плечами. Так и есть — Вовка! Раскрасневшийся, в заиндевелой шапке. Зыркнул по сторонам и еще резвее — шварк, шварк — по лыжне. Ходко шел. Вот только ружье поправлять приходилось — то ремень с плеча съезжает, то по пяткам приклад тюкает…
Запершило в горле у отца — от сенца ли с полынкою или от чего-то другого… А еще сильнее радость окатила: этакий кросс пацан одолел — верст 15 верных, да еще по чертолому!
Вовка вымахнул из-за стожка… и даже присел от неожиданности. Отцу тоже не легче: надо отчитать ослушника, а самого смех душит. Хорошо хоть Дружок выручил — к хозяину малому ласкаться прыгнул, чуть с ног не сбил. Вовка увертывался от собаки, а сам опасливо посматривал на отца. Наказание — наряд на кухне — вполне устроило мальчика.
Неугомонный парень
Погода заметно портилась, подгоняла в дорогу. Но Владимир Андреевич все тянул с подъемом, думая про себя: «Ведь запалится постреленок…».
— Вот что, мужики, — нашел, наконец, удачный выход Чикулаев-старший. — Передохните тут, чайку вскипятите. А я с Дружком попробую обрезать выходной след росомахи из нашего ряма. Если такой обнаружу, считай, время сэкономим, а если нет — еще лучше. Тогда, значит, росомаха где-то неподалеку залегла.
Перейдя поляну, охотник пошел вкруговую — по кромке густого малорослого сосняка. Расчет его оправдался. На перешейке между двумя островками леса он снова наткнулся на широкие следы неутомимой бродяжки. И тут же — вот досада! — посыпал, как из распоротой пуховой подушки, крупный сыроватый снег.
Разом потемнело, а следы терялись на глазах. Чикулаев отпустил Дружка, но и тот, тыкаясь носом в снег и отфыркиваясь, лишь виновато повиливал хвостом. Пришлось возвращаться.
У стожка дымил костер. Тарбаганов с кружкой чая в руках вопрошающе смотрел на подошедшего Чикулаева.
— А Вовка где? — спросил Владимир Андреевич.
— Вон он, от ельника едет, — указал Тарбаганов на фигурку, смутно различимую за косыми росчерками снежинок, и ухмыльнулся. — Ведь не сидится ему…
Чикулаев налил себе чаю, рассказал о потерянном следе и сообщил, что придется назад идти.
— Давно пора! — сердито отозвался Тарбаганов. — Нет, я больше за этими росомахами не ходок. Пусть за такие деньги зоокомбинат сам за ними гоняется. И машину бьет, — добавил значительно владелец автомобиля..
Владимир Андреевич спрятал улыбку за дымящейся кружкой, подумав: «Не охотник…». Налил чаю сыну. А тот, едва подъехав, затараторил:
— Эх, папка, я сейчас зайца под колодой чуть не прихватил. Вот на таком же расстоянии, как до тебя, сидел. Белый-белый, а кончики ушей — черненькие…
И принялся рассказывать, как шел по следу, как распутывал «двойки» и «скидки». «А я-то хотел, чтобы он передохнул», — тревожась и радуясь одновременно, подумал отец.
— Иди-ка, сын, первым, — сказал Владимир Андреевич, когда они тронулись в обратный путь, — только не торопись.
Снег уже не шел, но ветер не утихал и напористо шумел в кронах. Тут и там торопливо тарабанили дятлы, изредка посвистывали снегири. Да еще весело перестукивались лыжи. Это темп Вовка задал.
— Тише, тише! — осаживал его отец. — Ты не бери на силу, скользи лыжами больше.
А юный охотник будто и не слышал…
Слово мужчины
Утром, собираясь на работу в свой промхоз, Владимир Андреевич почувствовал во всем теле скованность и легкую ломоту. Особенно ощущалось в ногах. Еще бы — померяли тайгу. Вовка пока спал. «Наломался с непривычки побольше моего!» — посочувствовал отец.
Он даже пожалел, что вечером, перед сном, опять подзадорил сына. Зная, как тяжело переносить наутро охотничьи походы и желая испытать Вовку, Владимир Андреевич сказал ему нарочно:
— Ты на всякий случай завтра снова готовься. Я встану пораньше и, может, с кем договорюсь насчет машины. Должны же мы выследить эту росомаху…».
Домой Владимир Андреевич заглянул только часа через три. Он уже забыл про затеянную с сыном игру. Открыл калитку, и в груди кольнуло: на крыльце сидел Володька в фуфайке, с рюкзачком и длинным дедовским ружьем. Заметив отца, сразу вскочил на ноги.
— Знаешь, сынок, не получилось у нас с машиной… — вздохнул Чикулаев-старший и по взгляду мальчика почувствовал, что говорил без должного сожаления и досады, и тогда, решившись, вдруг сказал. — Но ты не горюй. В лес поедем на нашем коне. И Витьку возьмем. Втроем и махнем завтра же!
Отец тряхнул плечо сына и, чтобы окончательно прогнать его недоверие, добавил:
— Даю тебе слово мужчины!..
Юрий Рямов, Новосибирская область
Свежие комментарии