Алтай

В детстве мне очень хотелось стать охотником. Но так как ни дед, ни отец мой охотниками не были, а, значит, попасть на охоту я не имел возможности. Оставалось только мечтать. Но прошли годы, и я смог осуществить мою детскую мечту. Я стал охотником, более того, устроился работать егерем. Незадолго до этого мне посчастливилось приобрести щенка лайки, назвал я его – Алтай. Надо ли говорить о моем восторге при виде неуклюже-милого, почти целиком белого кутенка.

Совсем недавно весь мир умещался для него в материнском соске, полным теплого, волнующего своим запахом, молока. Из всех звуков, наполняющих этот огромный мир, он знал и выделял только голос матери. И вот мир ворвался в его жизнь звуками и запахами. Запахи! Они были повсюду, они возбуждали и будоражили кровь. Каждый камень, каждая травинка, опавший листок говорили с Алтаем языком запахов. Первые шаги по земле, первые радости узнавания…
Работая егерем, я жил на кордоне. Был у меня напарник – Станислав Житков, старый опытный егерь и первоклассный охотник. Я многому учился у него. Он помог мне сделать из Алтая превосходного пса.
Однажды весной отправились мы с Житковым на тетеревиный ток. Я хорошо помню то спокойное утро одного из благодатных весенних дней: голубизну неба, березняк на болоте в наволочи тумана.
Светало. Макушки берез, будто оторвавшись от земли, плавали в предрассветном тумане, как в парном молоке. С каждой минутой все отчетливей проявлялась мозаика леса. Было тихо. Вдруг где-то совсем рядом: чу – ф – ши…чу – ф –ши.
Потом еще и еще. Захлопали крылья. И все вокруг нас ожило.
Мы сидели в шалаше, сделанном из обгорелых выворотней, оставшихся от лесного пожара. Слышалось перепархивание косачей, удары крыльев и редкое квохтанье курочек. Вот-вот уж должно показаться солнце. Теперь можно было разглядеть силуэты токующих тетеревов. Один из них оказался к нам совсем близко.
- Бей! – шепнул Житков. Торопливо, почти навскидку, я выстрелил. Косач встрепенулся, попытался взлететь, но забился по земле. Я выбежал из шалаша и подбежал к раненой птице, она замерла, следя за мной неподвижной бусинкой глаза. Во взгляде этом почувствовал я тоскливую обреченность и одновременно надежду на счастливый исход. Я не знал, что мне делать, как услышал за спиной голос Житкова:
- Ну, что над ним заворожился?
- Раненый.
Житков наклонился, защемил пальцами тонкую шейку птицы, поднял ее и резко встряхнул: тушка отлетела в сторону.
- Вот так. Патроны тратить не надо, - сказал Житков и швырнул за кочку головку косача, с прикрытыми пленкой век глазами.
Прошло полтора года. Приказом начальства я был назначен на другую работу и должен был переехать жить в город.
- Собаку в город заберешь? – как-то за ужином вдруг спросил Житков, - Оставь мне. В квартире собаке тоска. А у меня все в работе будет.
Вот тогда я понял, что с Алтаем мне придется расстаться, в городе жить он не сможет. Теперь в отпуск я всегда еду к Житкову, но не по причине привязанности, а чтобы увидеться с Алтаем, послушать, что расскажет о нем хозяин. Пес отлично помнит меня, он не бросается навстречу, но со старческой сдержанностью подходит ко мне, кладет голову на протянутую ладонь и смотрит добрым взглядом, полным удовлетворения и спокойствия.
Скоркая ножом по оселку, Житков сидит на лавке под навесом. Давно нестриженные волосы, милицейская рубаха, штаны – все в рыбьей чешуе. Он рад встрече с приезжим человеком, улыбается, иронически прищурив глаз.
- Какие люди?! Садись да хвастай. – стряхивает с себя чешую, пододвигает мне чурбак.
Сидим, разговариваем о том, о сем. За дверью поскреблась собака, я отворил: выскочила Пальма со своим трехмесячным щенком.
- Видал, какой растет? Весь в батьку.
- А Алтай где? – спросил я.
- Алтая нет! Пристрелил я его.
- За что ты его?
- Старый стал. Какой прок от него? Хорош был пес, ничего не скажешь. Пошел с ним в лес, он это обрадовался, искать стал, но скоро вернулся ко мне. Рука не подымалась стрелять, но не просить же кого-нибудь. Вскинул ружье, а он сразу понял и в сторону! Ранил его в бок. Свистел, свистел – не подходит. Пропал. Сходил за Пальмой, та нашла его у Вольного болота. Хотел добить, чтоб не маялся, а он уже мертвый…Чего молчишь? Не обижайся. Все равно не век бы прожил твой Алтай.
Я не мог понять, как это можно пристрелить пса, который много лет был твоим помощником и другом? «Рука не подымалась. Брось, Житков, говори кому-нибудь другому, я-то твою руку знаю».
В сумерках я долго сидел на крыльце, думал об Алтае, смотрел на затухающую зарю. Наверное, в такие минуты лучше всего чувствуешь природу, свою близость к ней, и потому, когда уедешь в город, часто тоскуешь по этим зоревым вечерам.
Я, не раздеваясь, лег на постель. Не спал, слушал ночь. Робко подкрался дождь, не спеша набрал силу и заглушил шумом слабые ночные звуки.
Алтай не выходил у меня из головы. Последний раз я видел его прошлой осенью.
С тех пор как Алтай оказался на кордоне, где прошла его жизнь, уже не голос матери, а голос хозяина знал и любил он. Он вырос толковым псом, знающим лес и повадки зверя. Высшее счастье лайки – попасть к хозяину- охотнику. Что может сравниться с работой лайки по крупному зверю, когда пьянит раздражающий запах близкого зверя, когда и охотник, и собака одинаково захвачены страстью и в азарте срывают дыхание.
Сколько раз приносил Алтай охотничью удачу своему хозяину! И общую радость испытывали они, когда дело было сделано, и зверь недвижимо лежал на земле.
Алтай понимал, что счастливые дни охоты не вернуть. Несколько лет назад он начал терять слух, а потом и чутье. Тогда и появилась Пальма, отнявшая у него любовь хозяина. Алтай сразу возненавидел свою соперницу. По ночам он жаловался, подвывал, словно плакал. Перед уходом в лес, хозяин стал сажать его на цепь, чтобы он не увязался за ним и не испортил охоту…
Дождь нудно сеялся на крышу. Не спалось. Я отчетливо видел последний день моего любимого пса, потому что слишком хорошо знал я Алтая.
Я представил, как Житков сошел с крыльца и позвал Алтая, и как тот сразу напрягся, сбросил дрему, выбежал из будки и, увидев хозяина с ружьем, кинулся к нему, счастливо виляя хвостом.
Они прошли по дороге, вышли за озеро. Алтай ушел в поиск. Было тихо. И вдруг громкий лай резанул вязкую тишину. Пес нашел зверя. Но человек пришел не охотиться. Он сидел на опушке, курил и ждал возвращения собаки. Лай оборвался: зверь пошел, а на преследование у Алтая не было сил. Пристыженный, он вернулся к хозяину, виновато заглядывая ему в глаза. И снова хозяин трепал уши и как всегда приговаривал:
- Ну что, Алтайка? Что?
А потом поднялся, отошел на несколько шагов и вскинул ружье. Старый пес понял, что человек не шутит, что в черноте направленного ему в глаза дула – смерть, и прянул в сторону. Выстрел догнал его: обожгло бок, но он сгоряча продолжал бежать. Он лег на сырой мох в сосняке и стал лизать горячую рану. Человек искал, звал его. Алтай больше не доверял ему и не шел на голос, да и не мог идти. Рана горела, силы оставляли его, он умирал в безмолвном осеннем лесу, который так любил, унося с собой тоску и обиду на человека, изменившего закону беззаветной дружбы.
Ранние сумерки поднялись вместе с туманной сыростью и холодком из близкой низины. А Алтаю казалась в бреду огненной знобившая его земля. Тревожный, полный запахов и звуков, большой, разнообразный мир уходил от него.
Уже не в бреду, а наяву он услышал лай Пальмы. Алтай почувствовал и приближающиеся шаги хозяина, но не смог увидеть его: остекленевшие глаза пса были неподвижны, когда человек наклонился к нему. В наивной собачьей доброте Алтай, вероятно, и в эту последнюю минуту был благодарен хозяину за возвращение. Он не знал, что человек отыскал его только за тем, чтобы вторым выстрелом прекратить муки…
Источник: forum.ihunter.ru