Из охотничьих воспоминаний
Еще в далеком детстве мне пришлось узнать, какой огромный вред приносят волки.
Фото: blog.trud.ru
В 1878 году, будучи второклассником военной гимназии, я с матерью проводил каникулы у ее родителей, арендовавших мелкопоместную усадьбу в 25 километрах от Смоленска. Усадьбу тогда окружали обширные, еще не тронутые топором, смешанные леса с подсадом густых, труднопроходимых кустарников, с заболоченными котловинами, заросшими тростником и лозовыми кустами.
Дремучие леса с их красотой и таинственностью поражали мое детское воображение, настроенное чтением Жюль Верна, Майн Рида и других путешественников в неведомые страны. Меня тянуло в глубь лесов, но бывать в лесу без старших мне запрещалось; меня пугали нападением волков, от которых в окрестных деревнях гибло много мелкого скота и жеребят.
Приехал я на каникулы в усадьбу в конце мая, в самый расцвет прекрасной русской природы. В лесу слышалось веселое щебетание малиновки и других птичек, пели скворцы, нежно ворковали горлинки и витютни, как-то озабоченно трещали дрозды, куковали кукушки, словно вспоминая о чем-то дл-леком, потерянном и милом. В кустах над рекой и в саду под окном слышались трели соловьев.
Старик Иван, сторож Древетчины – так назывался лес за речкой Червонкой – охотно брал меня с собой. Мы усаживались где-нибудь под тенистой елью или развесистым дубом, Иван закуривал трубку и рассказывал мне о сказочной жизни обитателей леса…
Как-то в конце июля, на вечерней заре, я впервые услыхал в лесу с двух сторон мрачное подвывание и, как бы в ответ ему, визг и пискливый лай. Эти звуки, продолжавшиеся несколько минут, произвели на меня крайне тревожное впечатление. Иван объяснил, что это воют волки: старые приносят добычу своему выводку и вызывают, волчат, старик – грубым басистым воем, волчица – тоньше; им отзываются молодые волки – щенки.
- Теперь на земле птичьих гнезд нет, – сказал Иван, – птенцы вылетели, и волкам в лесу нечем поживиться, теперь они усилят нападение на домашний скот: пастухам надо быть настороже.
Вой волчьих выводков повторялся почти каждый вечер, становясь в августе более громким и уже не визгливым.
Между прочим, мне тогда очень нравилось скакать вместе с крестьянскими мальчиками в ночное на неоседланных лошадях. Однажды, с разрешения матери, я остался с мальчиками ночевать. Мы пустили спутанных лошадей и нескольких жеребят на скошенный луг, развели на опушке костер, сели вокруг него и завели детские разговоры; собаки улеглись подле нас, двое взрослых завернулись в свои тулупы и крепко уснули.
Не совсем еще угасли лучи заката, как собаки стали настораживаться и дважды с отчаянным лаем бросались к опушке леса, но вскоре замолкали и возвращались к костру.
Наступила теплая, тихая, летняя ночь; над лесом взошла луна и осветила табун мирно пасущихся лошадей. Вдруг опять вскочили наши собаки и с громким лаем понеслись к табуну; лошади начали храпеть и старались скорее ускакать подальше от леса, но не могли из-за спутанных передних ног; жеребята растерянно ржали и бегали вокруг своих маток. Взрослые вскочили из-под своих тулупов и бросились с дрекольем к лошадям. Но один зазевавшийся жеребенок и кобылица уже лежали с перекушенными шеями.
Я был сильно напуган волками и в ночное больше не ездил.
Вскоре мать подарила мне берданку, переделанную в охотничье ружье. Я отдавал ее ездившим в ночное; выстрелами вверх они пугали волков, но в них не стреляли из боязни ранить лошадей; к тому же в августе наступили темные ночи и нельзя было видеть волков, которые, пользуясь этим, продолжали уничтожать жеребят. За три месяца моих каникул волки погубили у окрестных крестьян одну лошадь, нескольких жеребят и много овец,
… Я с детства стал ненавистником волков, много раз на них охотился и истребил до трех десятков хищников, по большей части волчат 6-8 месяцев, ростом с дворовую собаку, трех полуторагодовалых переярков и только одного старого, матерого волка.
II
Облавная охота с гончими – наиболее истребительная и интересная – давала практику в разведке и ориентировке на незнакомой местности для военных людей.
В 90-х годах в Краснинском уезде Смоленской губернии только два разорившихся помещика – Д.З. Краевский и М.М. Толпыго – продолжали держать остатки прежних охот со стаями гончих.
У Д.З. Краевского от прежней псовой охоты остались: престарелый доезжачий и замечательный подвывало волков Корнеич, псарь и охотник Прокоп, стая в 16 отличных англо-русских гончих, старые и уже не годные для охоты пара борзых и верховый «дончак».
М.М. Толпыго, унаследовавший от своего отца страсть к охоте, имел стаю в 12 гончих, из них 6 англо-русских, таких же как у Краевского, и старого верхового коня Орлика, на котором ездили в запряжке, причем Орлик в телеге или в беговых дрожках, по прежней привычке, ходил вскачь, а рысью бегать не мог. Товарищ детства, единственный слуга Толпыго, повар, лакей и кучер Михей был одновременно псарем и доезжачим на охотах.
Волчьи выводки бывали ежегодно по большей части в одних и тех же местах: в моховых болотах с буреломом, в камышах с лозовыми кустами по болотистым берегам речек, реже – среди захламленного и заросшего густыми кустами леса. Волчата к концу лета подрастали с дворовую собаку, и тогда начиналась облавная охота на них. Стариков – волка с волчицей – трудно бывало окружить облавой в острове, но Д.З. Краевский и не старался их захватить и оставлял как производителей выводков на следующий год.
Облавы на волков устраивались помещиками не только для уничтожения хищников, но и ради развлечения и бывали как бы праздником, на который съезжались по большей части с вечера, накануне облавы, к тому помещику, в угодьях которого находился волчий выводок.
Вечером собравшиеся помещики, съездив послушать подвыв волков, ужинали с обильным возлиянием, танцевали, играли в карты; утром, после обильного завтрака, ехали на облаву; по окончании ее приглашались на обед к тому же помещику и обычно лишь около полуночи разъезжались по домам.
Д.З. Краевский и М.М. Толпыго охотились на волков всегда вместе. Они сбивали своих собак в общую большую стаю. Англо-русские назывались в просторечье «зверогонами», так как они чрезвычайно быстро идут как по волку, так и по другому красному зверю; охотиться с ними стаей по зайцу было бесполезно: в чистом поле они могли свободно нагнать и растерзать зайца, а в лесу или кустарниках обычно рассыпаются в стороны, идут на «перелаз», то есть перехватывают зайца и ловят его. По волку они незаменимы и не только отлично гонят, буквально наседая на него, но молодых останавливают, заставляют притаиться где-либо под корнями упавших деревьев, а затем мертвой хваткой впиваются и душат его, если подоспевший охотник вовремя его не «сострунит». Старого волка, даже раненого, собаки не брали. Только принадлежавшие М.М. Толпыго старая сука Находка и ее сын Фагот ухитрялись вцепиться сзади в шею раненого старого волка и не отпускали его, пока его не сострунят.
Находка и Фагот по большей части первыми нападали на след старого волка или волчицы; они гнали с каким-то особым суровым подвыванием, первая протяжным, высоким баритоном, второй – коротким мрачным басом. Вскоре к ним подваливали остальные собаки, и лес оглашался громким хором раскатистых и заливистых голосов.
В тихое, слегка морозное осеннее утро, когда воздух свеж и прозрачен и среди сказочно красивых берез с не совсем еще осыпавшимися золотистыми листьями каждый звук тонко воспринимается и резонирует, огромная стая гончих, заливающаяся разными голосами по следу красного зверя, давала чудесный своеобразный концерт.
Главным распорядителем бывал Д.З. Краевский, человек угрюмый, молчаливый, но весьма энергичный и строгий на охотах; его все побаивались, за исключением престарелого Корнеича, который «натаскивал» и приучал Д.З. Краевского к охоте, когда он был еще мальчиком.
Корнеич играл в сущности первую роль на волчьих облавах – он обладал исключительным искусством «подвывать» волков и безошибочно определять места волчьих выводков. Никто, да и сам он, не знал, сколько ему лет от роду; но в те годы, когда я охотился с Краевским, ему было не менее 90 лет; он уже ослеп и ходил с поводырем, своим 15-летним правнуком; он был почти глух и все же неутомимо подвывал волков на вечерних и утренних зорях. Несмотря на глубокую старость, у него сохранился могучий громоподобный бас, которому позавидовал бы любой соборный протодьякон. Требования Корнеича, предъявляемые к участником облав в категорической форме, должны были исполняться всеми, и даже самим его «барином» Д.З. Краевским.
М.М. Толпыго был ближайшим помощником Краевского и Корнеича. Во время охоты он всегда находился в острове, вместе с доезжачим Прокопом, Михеем и другими. Он распоряжался «спуском» гончих, руководил охотой внутри острова и часто собственноручно «сострунивал» волков.
Я часто бывал на «подвывках» валков и помогал разведывать «остров», то есть район, где находились волки; я выяснял, с какой стороны правильнее «бросать» (или «заводить») гончих и т.д.; иногда набрасывал кроки «острова» с указанием, где должны быть волки, по какой линии следует ставить стрелков и по какой – «крикунов». Крикуны устанавливались вокруг острова (за исключением линии стрелков) и должны были стоять неподвижно и кричать только в тех случаях, когда к ним приближался гон стаи, навалившейся на волка, чтобы своим криком отвернуть его в сторону охотников. Среди крикунов ставилось несколько человек с ружьями, которым разрешалось стрелять по волку только в том исключительном случае, когда он явно прорывается из острова сквозь цепь крикунов.
У Краевского на охоте бывало две оседланные лошади на тот случай, если прорвавшийся волк уведет из острова собак и придется за ними гнаться Прокопу или сыну Краевского, чтобы поймать на сворки и привести обратно в остров.
В 1890 году в Краснинском уезде в лесу, в глухом болоте, недалеко от усадьбы Древетчино, волки стали подвывать еще в июле. В конце августа Краевский с Корнеичем и Прокопом проверили и убедились, что в болоте Древетчинского леса обитает большой выводок и есть еще прибылые (молодые) и матерые (старые) волки. Утром, в начале сентября, приехали в Древетчино Краевский с двумя сыновьями, Толпыго и я, чтобы днем осторожно, не тревожа волков, обойти остров, в котором они находятся, и произвести разведку, как будет целесообразнее оцепить остров стрелками и крикунами, откуда будет удобнее «бросать» гончих и пр.
Часа за два до заката все мы отправились на подвыв к острову. Вечер выдался чудесный, тихий, теплый. Багряное солнце скрывалось за лесом, освещая своими золотисто-розовыми лучами верхушки ярко-желтых берез и покрасневших осин. Корнеича подвели к старому дубу на вершине холма и поставили лицом к острову, в 200-300 шагах от него. Он остался со своим поводырем и строго приказал нам разойтись подальше вокруг острова «на подслух». Я ушел по тропинке, ведущей в лес; здесь предполагалось поставить цепь охотников-стрелков. Пройдя лесом по тропе около 300 шагов, я сел на ствол поваленной березы и стал слушать. Солнце закатилось, быстро темнело. Со стороны Корнеича послышался глухой, как бы из-под земли, какой-то мрачно угрожающий вой октавы, за ним второй, третий, с каждым разом становившийся все более и более протяжным, громким, переходя от октавы в бас и баритон.
После четвертой или пятой «подачи голоса» Корнеича где-то за ним раздался ответный вой старика «матерого» и почти одновременно позади меня, со стороны поля, завыла высоким баритоном старая волчица и сразу замолчала, по-видимому, сбросив с себя принесенную детям добычу.
Впереди послышались визгливые, похожие на завывающий собачий лай, голоса волчат; в ту же минуту они оборвались и смолкли; только приближающийся ко мне шорох листьев указывал, что волчата бегут навстречу матери. Было уже темно, я их не видел, но по шороху листьев было ясно, что они пробежали совсем близко, вправо от меня. Через 2-3 минуты сзади, на опушке рощи, поднялась шумная грызня волчат.
Усиливающийся шорох листьев, злобное ворчание волчицы, очевидно, обрывающей попытки отдельных волчат завыть, пронзительный визг их от укусов матери – все это показывало, что волчица со всем своим семейством приближается ко мне сзади. Я почувствовал себя в окружении волков; мне стало жутко, но я продолжал сидеть и притаился, чтобы не обнаружить себя. Но присутствие мое было уже обнаружено, так как первый вой волчат, поднятый ими еще в гнезде в ответ на призыв матери, сразу же оборвался и волчица, очевидно, почуяв меня, стала жестоко расправляться с детьми, чтобы прекратить поднятый ими гам и возникшую между ними грызню из-за принесенной добычи. Волки возвратились в остров, в свое логовище, пробежав около меня совершенно благополучно.
Я вернулся в усадьбу немного взволнованный столь неожиданным общением с волками, но вознагражденный точным определением места их логовища.
На предрассветный подвыв ходили только Корнеич с поводырем, Д.З. Краевский и Прокоп. Отозвались коротко лишь молодые волки; старые, по-видимому, ушли за добычей и еще не вернулись *.
С 10 часов утра началась расстановка крикунов для оцепления острова – с одного конца самим Д.З. Краевским, с другого конца М.М. Толпыго. К 11 часам расстановка закончилась. Стрелков – их было не более 15 человек – установил сам Краевский по той лесной дорожке, где я вчера подслушивал волков.
Была полная тишина, даже на осине не дрожали уцелевшие красные листья, не приходилось считаться с ветром при расстановке стрелков и крикунов.
Прошло не более получаса после 12 часов, как послышался протяжный звук охотничьего рога. Это Прокоп дал позывной сигнал о том, что гончих завели и спустили со сворок. Почти одновременно послышались громкие «ату, ату, гой, гой», «гоп, гоп», вскоре сменившиеся горячими «улюлю, улюлю его…». Находка и Фагот погнали старого волка сначала по следу, с тихим подвыванием, а потом «по зрячему» – с заливом, но сдержанным, как будто навзрыд. К ним подвалили еще три-четыре собаки, и все вместе погнали старого волка прямо на крикунов. Потом прозрачный и свежий воздух осеннего леса огласился удалым гоном всей стаи, навалившейся на молодых волков. Большая часть собак погнала по зрячему, неистово и горячо заливаясь высокими голосами; остальные собаки лаяли взрывами, с подвыванием на низких тонах, как бы аккомпанируя первым.
Старый волк, по-видимому опытный, помчался прямо на крикунов и, несмотря на их отчаянные крики и даже несколько выстрелов, прорвался сквозь цепь и ушел. Подоспевший верхом Коля Краевский успел перехватить Находку с Фаготом, взять их на сворку и возвратить в остров, где они напали на след прибылого волка и погнали его почти назад к тому месту, откуда первоначально бросали гончих, а потом повернули на стрелков.
Молодые волки первое время ходили под гончими «на кругах», но вскоре стали припадать и «притаиваться» под выворотами упавших деревьев или выходили на охотников, открывавших по ним стрельбу.
Гончие, гонявшие волков, раскололись на две или три стайки, из которых то одна, то другая гнала своего волка к линии стрелков или нападала на залегшего, притаившегося волчонка, окружала его с отчаянным лаем и старалась задушить, пока не подоспевал охотник, по большей части Толпыго с Прокопом, и не сострунивал волчонка.
Часа через три охота закончилась, гон утих, Прокоп затрубил сбор собак. Соструненных трех волчат принесли к левому флангу стрелковой линии; туда же принесли шесть убитых волков, из которых один был крупным переярком.
Старой волчицы в острове не захватили: она или не возвратилась после ночного поиска добычи, или, вероятнее всего, ушла из острова до его оцепления крикунами и охотниками, зачуяв меня еще с вечера на «подслухе».
Все девять волков, застреленных и соструненных, были отданы в распоряжение Корнеича, Прокопа и Михея.
III
Облавы в лесу Рачинщине не удавались. Рачинщино ограничивалось с трех сторон реками – Вихрой и впадающими в нее Упокой и Тростянской, протекающей по широкому и глубокому болоту, сплошь заросшему тростником. В болоте на сухих буграх ютились волчьи выводки. Выгнать их оттуда было крайне трудно. Только в сентябре, когда волчата начинали выходить из болота, чтобы самостоятельно добывать пищу, удавалось бросить на них гончих. Старые и прибылые волки нередко уводили гончих через поле в лес Голосовщину, где переловить гончих, взять их на сворки и возвратить в Рачинщину засветло бывало почти невозможно – так быстро наступали осенние сумерки.
Однажды, в двадцатых числах сентября, мы с Мишей (Толпыго) решили проверить, где находятся волки, выводок которых был в болотах р. Тростянки; если они находились не в болоте, а в лесу, можно было устроить на них облаву с гончими. Дойдя из Голосова до опушки Рачинщины, мы остановились; стало темнеть, Миша начал подвывать, как старый волк. Уже в темноте на подвыв дважды отозвался молодой волк.
Наступила темная, черная ночь, когда мы вошли в лес. Идти рядом было невозможно, так как колесами телег были прорыты глубокие колеи, полные грязи после дождей; мы шли друг за другом по тропе, выбитой копытами лошадей посередине дороги; Миша, шагавший впереди, держал в руке длинный прут, за конец которого я и ухватился, чтобы в темноте не отставать от спутника. Вдруг я почувствовал толчок чем-то не острым и не твердым в правую ногу возле колена; через несколько шагов толчок повторился. В сплошной темноте не было возможности видеть, что причиняет эти странные толчки. Миша объяснил, что это толкает носом волчица, чтобы напугать нас и отогнать от своих волчат. Трудно, конечно, этому поверить.
Через несколько дней мы устроили облаву. Гончие сразу же погнали молодых волков. Два из них вышли на стрелков и были убиты. Остальные волки прорвались через цепь крикунов на дороге и ушли в лес на берегу р. Упокоя. Старых волков в острове не оказалось.
…Самые легкие облавы устраивались в лесу возле усадьбы Палкино, принадлежавшей Краевским. Вспоминаю случай, когда ранней весной лесник принес пять слепых волчат. Одного из них подложили к гончей суке, у которой были также слепые щенки. Волчонок вырос вместе с гончими и стал ручной домашней собакой, только не лаял. Он так привязался к самому Краевскому как к хозяину, что бегал даже за его повозкой, в которой он куда-нибудь уезжал. Пословица «сколько волка ни корми, он все в лес смотрит» в данном случае не оправдалась. Однако страсть кровожадного хищника в волке все же сказалась. Как-то, грызя выброшенную из кухни кость, он загрыз близко подошедшего индюка. После этого он стал истреблять домашних птиц, бросаться на свиней, собак и загрыз овцу. Пришлось его пристрелить.
По чернотропу я охотился на волков только облавами; зимой пытался охотиться на приваду (падаль) и с поросенком, но неудачно.
Бани в деревнях Смоленщины располагались за околицей, подальше от жилых строений и поближе к воде. Для охоты на волков у привады я и воспользовался одной из таких бань возле д. Чальцово, стоящей на берегу ручья. Оконные рамы в бане приподнимались, образуя отверстие для ружья с довольно широким кругозором. В тридцати шагах от бани положена была за мерзшая туша павшей лошади. Пара волков стала приходить на эту приваду на третий день после того, как она была выброшена. В середине декабря наступили тихие, морозные, лунные ночи. Я садился в баню с семи часов вечера и подкарауливал волков до захода луны, когда становилось темно и стрелять было бы невозможно. Волки приходили как раз в это время, в чем можно было убедиться по их следам на другой день. Я пришел к заключению, что в светлые морозные ночи волки остерегаются приходить на падаль.
Охоты с поросенком были только случайными и не давали результата главным образом потому, что охотился я в начале декабря, когда волки еще не собираются в стаи; к тому же охота производилась без всякой подготовки.
Однажды, перед тем как лечь в постель, я вышел во двор взглянуть, прекратился ли снег и какова будет назавтра погода. В саду я встретился с волком, притаившимся в малиннике за кухней; он рассчитывал, вероятно, схватить легавую собаку, когда Михей выпустит ее на прогулку перед сном.
Мы решили поехать на этого волка с поросенком; запрягли в розвальни старого Бурку, который никого уже не боялся, положили в мешок подсвинка, оставив его голову наружу и обвязав мешок вокруг его шеи. Михей сел править, другой охотник согласился тискать поросенка, чтобы он пищал и привлекал внимание волка; мы с Мишей уселись в розвальни, спиною к лошади, на веревке, в двадцать аршин длиною, привязали кулек соломы, чтобы он тащился за нами, изображая поросенка. Мы не подумали, что волк – слишком осторожный зверь, которого не обманешь кулем сухой соломы, и что у него хорошее зрение, слух, чутье и неплохая сообразительность. Нужно было взять свиную подстилку и связать из нее продолговатый комок, похожий по наружному виду на поросенка; еще правильнее было – ехать не с поросенком, а со щенком или маленькой дворняжкой и привязать к веревке круглый кусок из собачьей подстилки, похожий на собачку. Это было правильнее, потому что зимою поросята за санями не бегают, а собаки часто не отстают от саней, в которых едет их хозяин.
Как только мы выехали на проселок, из рощи, окружающей сенной сарай, показались два волка; сначала они бежали за нами по дороге, приблизительно в 150 шагах – вне выстрела из охотничьего ружья, но скоро свернули с дороги и побежали полем, напротив нас, не приближаясь, однако, на выстрел. Мы поехали кустами, предполагая, что волки побегут близко к нам, но ошиблись; волки куда-то скрылись, вероятно, убедившись в том, что за нами бежит не поросенок, а тянется куль сухой соломы.
Облавы на волков с загонщиками и с гончими производятся по чернотропу – в августе и сентябре, когда волки придерживаются своего логова; места логова можно определить подвывом. К октябрю волчата вырастают настолько, что бросают свое логово. Определить место их лежки по чернотропу нельзя, так как на подвыв они не отзываются; если же и отзовутся случайно, то не останутся отдыхать там, где отозвались. Только когда выпадет снег, по следам возможно определить, где легли волки на отдых. В это время охота на волков с красными флажками весьма добычлива.
Облавы с загонщиками зимою не удаются, так как обложить волков при снежном покрове почти невозможно; охотиться со стаей гончих вовсе нельзя: собаки своими следами забивают волчьи следы, скалываются и перестают гнать. Охотиться же по пороше с одной или двумя гончими хорошо по зайцам, но не по волкам; волки боятся стаи гончих, а на отдельных собак бросаются сами.
Вспоминается такой случай.
Родственник Миши, общий наш приятель Сашок, так мы его называли, жил со своей старушкой матерью в маленьком хуторе возле станции Пересня на железной дороге из Смоленска в Орел. Не далее километра от станции простирался обширный, в несколько сот га, Пересненский мох, изобилующий выводками белых куропаток. В середине мха было стоячее озеро, заросшее камышами; вокруг – много лозовых кустов и масса лома сгоревшего когда-то леса. В этом лому держались волки, охотиться на которых мне не случалось. Хутор располагался на небольшом холмике, почти на краю мха; он окружен был березовыми рощами и кустарниками, где водилось много зайцев, на которых Сашок удачно охотился со своей собакой Мазуркой из породы коричневых польских гончих. Мазурка отлично гнала зайца, но, напав на след волка, сейчас же возвращалась к охотнику.
Мы, с двумя лучшими из нашей стаи англо-русскими гончими (Находкой и Фаготом), приехали на станцию Пересня вечером; нас встретил Сашок, и мы на розвальнях поехали на его хутор. Дорога шла березовым лесом, по мягкому, еще не наезженному снегу. Было тихо, слегка морозило, падал пушистый снежок, оседая на деревьях и кустарниках; воздух был изумительно чист и прозрачен, дышалось легко и свободно.
Скоро мы были уже на хуторе, напоминавшем обычную крестьянскую избу того времени, состоящую из двух половин, разделенных теплыми сенями. Правая половина состояла из одной просторной комнаты, на полу которой положено было сено, прикрытое ковром и служившее для нас постелью; в левой половине были две комнаты, в одной из них, на столе, весело кипел самовар и стояли закуски; в сенях положена была солома для собак; в углу, на мешке с сеном, лежала Мазурка, которую Сашок не выпускал на двор, оберегая от волков.
Было еще совсем темно, когда мы вышли на охоту. Мазурка не отходила от ног хозяина, очевидно, почуяв близость волка. Фагот сразу, как только Миша спустил его со сворки, погнал волка по горячему следу в мох, где и перестал гнать. Находка не пошла по следу. Услыхав отчаянную грызню собаки с волком, а затем громкий визг Фагота, мы начали стрелять и с криком побежали в мох, чтобы спасти собаку. Визг Фагота прекратился, но почему и где – нельзя было определить из-за темноты. Мы решили подождать рассвета, когда будут видны следы, потеряв всякую надежду на спасение Фагота. Но когда стало светать, к нам вышел, почти ползком, окровавленный Фагот. Мы осторожно принесли его в дом, промыли и перевязали раны, причем он терпеливо переносил перевязку и вскоре выздоровел.
IV
Если волки находятся в круге, обойденном окладчиком, нужно безотлагательно обтянуть его красными флажками, пришитыми к длинной веревке, и возможно скорее начинать охоту; правда, вид развешанных флажков настолько пугает волков, что удавалось продержать их в окладе трое-четверо суток, если участок с волками оцеплен флажками кругом и не оставляет открытых мест (ворот). Окружение волков флажками следует производить бесшумно, сразу с двух сторон, начиная с подветренной стороны; сторона, откуда дует ветер, затягивается последней. Флажками следует окружать по возможности большой участок и так их тянуть, чтобы они были хорошо видны волкам, т.е. на уровне глаз зверя (около 70-80 см над поверхностью снега), и не в чаще леса, но и не далеко от опушки. Шнур с флажками подвешивается на сучьях деревьев, причем линии флажков предпочтительны прямые, без острых углов и крутых зигзагов, образующих «мешки», зайдя в которые волки, страшась приближающегося человека, могут перескочить через линию флажков и уйти из оклада.
Охотники становятся с той стороны оклада, с которой нет ветра в направлении волков, на расстоянии не более 100 шагов друг от друга, маскируясь растительностью и в одежде защитного цвета. Они обязаны соблюдать во все время охоты строгую тишину, не разговаривать, не курить и не сходить со своих мест. Флажки по стрелковой линии снимаются и окружают участок охоты только с трех сторон. Иногда же не затягивается флажками и сторона участка, противоположная стрелковой линии; но при этом случается, что волки оказываются сзади загонщиков и уходят от них не в направлении на охотников, а в обратную сторону, не затянутую флажками, то есть в ворота. Достаточно бывает 3-4 загонщиков, которые входят в оклад со стороны, противоположной стрелковой линии, и медленно, не делая большого шума, а тихо посвистывая и постукивая изредка палочкой по деревьям, направляются в сторону охотников. Встревоженные ими волки убегают в ту же сторону, уклоняясь от пугающих их красных флажков, и попадают под выстрел. Гнать волков удачнее всего поперек ветра и не нервировать их громкими криками или трещотками, чтобы они сравнительно спокойно могли высматривать свободные от флажков места. Случается, что чрезмерно встревоженные волки, в особенности заметив человека, прорываются, ни с чем не считаясь, из затянутого флажками участка в стороне от охотников, не выходя на них.
Флажки делаются из лоскутков красного кумача или другой более дешевой красной материи, размером приблизительно 2 дм ширины, 3 дм длины (20х30 см); они пришиваются к шнуру на расстоянии не более 1 1/2 шагов (1 м) друг от друга.
Участок для охоты на волков с флажками избирается такой, где они бродили или ложились раньше.
В 1890-1908 годах мы несколько раз охотились на волков с флажками в лесу бывшего помещичьего имения Бражино, в пяти верстах от Дорогобужа. От большой водяной мельницы в Бражине шла наезженная проселочная дорога, по которой постоянно ходили обозы с зерном и мукой. Дорога проходила по опушке смешанного леса; в этом лесу водилось много волков, которые зимою уничтожали на окраинах Дорогобужа городских собак и мелкий скот на пастбищах – по чернотропу. В этом-то лесу мы и охотились на волков.
Я приехал в Бражино в двадцатых числах декабря. Стояла наша русская зима с обильным снегопадом и легкими морозами; снег в лесу был глубокий и рыхлый, ноги проваливались до колена, ходить было трудно не только людям, но и волкам, которые передвигались скачками, оставляя следы в виде ямок.
Для одной из охот мы наметили очень удобный небольшой участок около 400 шагов ширины и 1500 шагов длины, ограниченный с юга дорогой, с севера – тропой, по которой возили дрова, с востока – просекой, отделяющей крупный лес от молодняка, и с запада – лядами (так на Смоленщине назывались вырубки леса с пнями и кустарниками). Для привады волков недалеко от дороги была положена туша палой лошади. Волки стали приходить с первой же ночи; но только на третий день мы убедились, что пара волков ложилась возле привады; на четвертый день их обложили. Флажки протянули лишь с двух сторон – по просеке и по краю молодняка, прилегающего к вырубкам (лядам); сторону от дороги флажками не затягивали, предполагая что волки не пойдут к дороге, по которой весь день идут обозы; кроме того, от дороги решено было начать загон. День для охоты выдался прекрасный: было тихо, солнечно, слегка морозно.
Мы, трое охотников, встали на лесной тропинке, по которой возились дрова; загонщиками были Михей, лесной сторож и кучер из Бражина; они должны были по сигналу свистком, поданному мною из леса, начать загон от дороги и медленно двигаться в направлении на нас – стрелков.
Едва успел я после данного мною сигнала возвратиться из леса и встать па свое место, едва послышалось от дороги посвистывание загонщиков, как почти против меня показалась из кустов огромная голова волка, который двигался, как бы вплавь, по глубокому снегу. Я подпустил волка на 25-30 шагов и выстрелил, прицелясь в шею. Он упал в снег. Шедшая за ним волчица, испуганная выстрелом, свернула влево и тяжелыми скачками дошла до флажков; она остановилась перед ними, подставляя свою правую сторону одному из охотников, но он закашлялся. Волчица бросилась в сторону другого охотника и от его меткого выстрела зарылась в глубоком снегу. После выстрела мой волк неожиданно вскочил и бросился под ноги соседу, который и добил его выстрелом в упор.
Охота кончилась, больше волков не было; мой сосед прислонил незаряженное ружье к дереву и пошел к лежавшей без движения волчице, чтобы притащить ее на дорогу. Но едва он наклонился, как она вскочила и скрылась в кустах, оставляя кровавый след. Михей и лесник пошли по этому следу; след вывел их на дорогу и скоро стал стираться проехавшим обозом. Стало темнеть, и дальнейшие поиски раненой волчицы были напрасными.
На другой день утром я уехал из Бражина. Подъезжая к Дорогобужу, я увидел на околице, около постоялого двора, несколько подвод и шумевших, очевидно, подвыпивших, возчиков. Оказалось, что они делили между собою деньги, полученные за проданную кабатчику шкуру волчицы (она повисла на изгороди возле Дорогобужа).
Волк очень крепок на рану, особенно зимой, когда у него густая шерсть. Мы стреляли волков картечью по 12 штук в снаряде, а следовало бы стрелять более крупной картечью. Рану от самой крупной дроби нулевых номеров волк нередко переносит даже в случае тяжелого ранения в голову.
Мне известен такой случай, происшедший на охоте по волкам облавой с – гончими. Как только гончие были спущены со сворок, они всей стаей погнали по зрячему старого волка на крикунов, среди которых было несколько человек с ружьями. Последовал выстрел, но волк прорвался из острова и вывел за собой всех гончих. Молодые волки остались в острове, но, чтобы продолжать на них охоту, нужно было переловить гончих, взять их на сворки и возвратить в остров. Сын Краевского и доезжачий Прокоп поехали верхом за гончими. Все охотники и сам Д.З. Краевский сошли со своих мест, собрались в кружок и беседовали, досадуя, что какой-то «крикун» промазал по волку, пропустил его из острова и испортил охоту. В это время к нам подошел этот «крикун», по всем признакам уволенный в запас солдат, с ружьем из берданки; он держал в сложенных горстях рук окровавленную траву. Обращаясь к Д.З. Краевскому, он сказал:
- Вот вы ругаете меня за то, что я не застрелил волка и выпустил его из острова, а я умею стрелять. Волк выскочил на меня в упор, во всю прыть, я выстрелил ему в голову самой крупной дробью, он сунулся головой в землю, но в ту же минуту вскочил и бросился удирать от гончих через поле к лесу Рачинского. Гончие погнали волка по зрячему и видно было, что они все ближе и ближе на него наседают. Я нарвал окровавленной травы с того места, где волк сунулся, а чтобы вы поверили мне, что я его тяжело ранил, я собрал осколки раздробленных волчьих зубов… При этом солдат полез в карман и показал целую горсть разбитых на мелкие кусочки зубов.
Убитый в Бражине волк был необычайно велик, весом в четыре с половиной пуда. Из его шкуры и головы мне сделали отличный ковер.
* Старые волки обычно уходят за добычей ночью, до рассвета, и возвращаются в свое логовище перед полуднем; поэтому облавные охоты на волков начинались по большей части в полдень, чтобы застать матерых волков в острове. С полудня старые волки отдыхают в своих логовах, а часов в 17 отправляются вторично за добычей и возвращаются к волчатам на вечерней заре. – Прим. автора.
Е.З. Барсуков. Альманах «Охотничьи просторы».
По материалам: new-hunter.ru
Свежие комментарии